Круг первый

Приготовься, ноль — боль, ствол! Время твоих перемен!

И слова уволь, соль на пол! С теми, кто не супермен,

Может, повезёт, или нет! Да, то пуля на подмен!

Сильнеший выживет в войне, а нубы нет!

OneZone. Время перемен

Кости сказали: «Ветер к переменам».

Не то, чтобы я боялся перемен. Просто давно перестал надеяться на то, что они могут быть к лучшему. Обычно, если в жизни «Дурдома» что-то и менялось, то на смену одному плохому приходило другое, такое же плохое или худшее, и мне оставалось только барахтаться вместе с остальными, пытаясь держать голову над водой. В конце концов, у меня даже стало это недурно получаться. Во многом, конечно, благодаря опыту пловца и Вороне. Ворона всегда предупреждала меня. Просто иногда ее знаки истолковать было трудно.

Поэтому теперь я сидел на подоконнике, поглаживая лежащий в кармане мешочек с костями, смотрел во двор и пытался понять, какие же тучи принесет ветер, дующий в будущее. Пока на улице светило солнце. В закатных лучах вспыхивали россыпями сокровищ ветки лысой елки, брошенной у помойки после новогодних торжеств. Елку, конечно, разрядили, тщательно упаковав игрушки в коробки, которые отправились до следующего НГ на антресоли в кастелянскую. Но часть дождика намертво переплелась своей жизнью с древесиной и теперь сияла, ярче чем когда-либо, развеваясь по ветру и пуская зайчики в окно. Ворона пыталась ловить их, стуча клювом по стеклу и подоконнику. Конечно, у нее ничего не получалось, но ей все равно было весело.

«Может, сегодня привезут Короля? — размышлял я, щурясь на дождик и искрящийся снег. — Уже пора бы. В этот раз его почти три месяца держали. Титан с титанятами совсем распустились. Стали даже поговаривать, что Король не вернется. Вот только Артур всегда возвращается, всегда. Но тогда получается, это не будет никакой особенной переменой. Все просто станет по-старому. Лучше станет».

Я перевел взгляд на птичью стайку, пировавшую на очистках, вывалившихся на снег из мусорного бака. По дороге из школы в нем явно успел кто-то побывать. Наверное, снова новенький из младшей группы. Как его там… Тлёй, кажется, прозвали.

Воробьи задорно дрались за добычу, чирикая так, что даже через двойные стекла долетало. Грязно-серые голуби по-хозяйски вышагивали по полю битвы, отпихивая взъерошенных бойцов и нагло выхватывая у них из-под носа лучшие куски. Кто зазевался, безжалостно получал клювом. Крупные молчаливые вороны, привлеченные гомоном, рядком сидели на заборе, невозмутимо взирая на пиршество в перспективе. Но вот самая здоровая из них подала знак, хрипло каркнув. В одно мгновение стая снялась с насеста и упала вниз, хлопая крыльями. Воробьи и голуби в панике порскнули во все стороны, роняя добычу. Зазевавшихся грубо валяли по снегу и долбили клювами.

«Жиза, — думал я, гладя Ворону, внимательно наблюдавшую за событиями через стекло то одним, то другим глазом. — Все, как в «Дурдоме». Воробьи — это младшие. Голуби — средняя группа. Ну а вороны — старшаки. И заправляет всем птичником черноперое хамло-переросток — Титан. Никто ему поперек и пискнуть не смеет, когда поблизости нет Короля. Вот был бы сейчас здесь Артур…»

— Кра-а? — сказала Ворона и, вспрыгнув мне на бедро, принялась теребить карман кофты.

— Проголодалась? — Я нащупал раскрошившийся сухарик и положил его на подоконник. Пальцы были мне слишком дороги, чтобы кормить Ворону с руки. Пусть даже они у меня и трясучие: ни суп толком не поесть, ни ручку нормально удержать.

Птица принялась довольно гонять корм, постукивая клювом по дереву. На пол полетели хлопья пожелтевшей от старости краски.

На площадке сверху со скрипом распахнулась дверь, впуская в относительную тишину лестничного пролета обычный шум, сопровождающий жизнедеятельность «Дурдома». В щель просунулась неестественно-черная, кудрявая голова Болгарки.

— Вот ты где, Мерлушкин! На минутку нельзя отойти… — заскрежетал пронзительный голос, которому воспитка была обязана своим прозвищем. — По расписанию сейчас все еще самоподготовка, а не свободное время. Для тебя что, правила не писаны? А ну, марш уроки делать!

Я развернулся на подоконнике, якобы лицом к Болгарке, а на самом деле, чтобы прикрыть Ворону спиной.

— Марина Васильевна, так я уже все сделал.

— Ну, конечно, — ярко накрашенные губы презрительно скривились. — Ты же у нас самый умный, да? Наверное, поэтому у тебя в мозгах одна вода и диагноз, и учишься в ККО[1]?

— Я, правда, все сделал. Хотите — проверьте, — психовать перед Болгаркой было бессмысленно: все равно ничего не добьешься, а она возьмет, и Титана на тебя натравит в отместку. — У меня просто голова разболелась. Хотел посидеть тут в тишине, пока перед глазами никто не скачет.

— А я и проверю, — злобно взвизгнула Болгарка. — Голова у него болит! В медблок сходи и таблетку попроси. А на лестнице высиживать нечего. Лестница — чтоб по ней люди ходили, а не сидели. Вот после таких у нас подоконники потом и отламываются.

Я мог бы возразить, что от моих сорока двух кг чистого весу с подоконниками навряд ли что-то случится, а «отламываются» они, в основном, когда всякие сдвинутые[2] вроде Тампона из средней рагнарёк устраивают. Но тут Ворона доклевала сухарь, взгромоздилась мне на плечо, хлопая крыльями, и начала теребить шляпу, требуя добавки. Явление моей подружки только подлило воды на мельницу воспиткиного гнева.

— Опять тут эта падальщица! — разорялась Болгарка, тряся тугими кудрями и щеками, с которых сыпалась пудра. Орала она издалека — не решалась спуститься ко мне, зная о боевых качествах Вороны, воспиток на дух не переносящей. — Сколько раз тебе говорили: эта тварь должна сидеть в клетке! Разводишь тут антисанитарию. Болезни разносишь всякие. Птичий грипп опять же, а у нас тут…

Ворона разинула клюв и басом рявкнула:

— Сатана!

— Ай! — взвизгнула Болгарка так, что у меня в ухе запищало, и схватилась за грудь в том месте, где, предположительно, билось ожиревшее сердце.

— Сатана изыди! — мрачно заявила ворона и зашипела, щуря антрацитово-черные глаза.

— Ну, Мерлушкин! — задыхаясь, выпалила Болгарка, грозя мне сосисочным розовым пальцем. — Ну, знаешь, это уже… Все, ты допрыгался!

От немедленной казни меня спасла Клизма, зам по УВР[3]. Ее зычный бас донесся из коридора, перекрывая очередное воронье «Изыди!»:

— Марина Васильевна! Ну где вас носит? Обыскалась уже. Ирина Владимировна вас срочно требует в кабинет. Нам спонсоры на голову свалились, а вас днем с огнем не сыщешь.

— Иду-иду уже, Наташенька Петровна, — пролепетала через плечо Болгарка, обернулась ко мне, грозно потрясла пальцем и наконец удалилась. Дверь, притянутая пружиной обратно, грохнула о косяк, ставя жирную точку в разговоре.

— Сатана! — проворчала торжествующе Ворона и снова ущипнула меня за шляпу.

— Зря ты так, — вздохнул я. — Смотри, как бы оба теперь в клетке не оказались.

Иллюзий я не строил: Болгарка славилась своей злопамятностью. Казнь была всего лишь отсрочена, а время только даст воспитательскому уму возможность придумать что-нибудь поизощреннее. Пока нет Артура, бояться ответственной за нашу группу некого. Разве что Розочка встанет на мою защиту, он для этого достаточно безбашенный, но что он может — один?

Ворона ущипнула меня за палец, напоминая о себе. Я вытащил из кармана коробок, потряс. В нем зашуршало. Птица склонила голову на плечо, не сводя с коробочки блестящего глаза и нетерпеливо переступая лапками. Шкрябанье внутри усилилось, будто мои пленники почуяли, что их ожидает, и из последних сил пытались найти выход. Но было уже поздно.

Я приоткрыл коробок. Из щели тут же высунулась коричневая голова и настороженно зашевелила усами. Я вытряхнул таракана на подоконник и задвинул картонный ящичек обратно, чуть не придавив второе насекомое, стремившееся наружу. Освобожденный таракан шустро побежал к окну, пытаясь добраться до щели под рамой, из которой тянуло холодом. Но Ворона была быстрее. «Хрусь! Ням!», — и нет вредителя.

— Еще! — потребовала птица, и я опрокинул коробок ей под лапы — пусть поразвлекается.

Сразу четыре насекомых бросились наутек, рассыпаясь в разные стороны, будто заранее сговорились о такой тактике выживания. Ворона зашустрила, завертелась, ловко работая клювом. На пол посыпались еще дергающиеся оборванные конечности. Только один таракан, мелкий и верткий, успел улизнуть: стреканул на мою штанину, а оттуда — в спасительную темноту под подоконником. Все верно, вниз головой Ворона охотиться не могла.

Я задумался, пока трясущиеся пальцы выбивали дробь по пустому коробку. Да, если бы Болгарку что-то отвлекло, может, и мне бы удалось в суматохе избежать кары. Может, она бы вообще обо мне позабыла, сытая-то.

Ворона распушила перышки на груди и стукнула клювом в стекло.

— Больше нету, — покачал я шляпой и засунул коробок обратно в карман.

Птица скосила на меня антрацитовый глаз и снова выстучала по окну азбуку Морзе.

— Да ладно тебе, обжора. Живот забо… — начал было я, но замер на полуслове.

Мое сидение оправдало себя. К воротам, замечательно просматривавшимся с моего поста, подкатила забрызганная до самых стекол смесью грязи, соли и талого снега машина. Со стороны водителя выбрался мужик в дубляке и принялся возиться с задвижкой.

«Король! — Радостно трепыхнулось сердце в груди, расправляя крылья. — Он все-таки вернулся!»

— Как зовут? — возразила ворона, возбужденно прыгая по подоконнику. — Как зовут?

Она была права. Машина-то не наша, разве что тоже белая. Да и мужик чужой, хоть и похож на Кентавра, завхоза. Я прижался носом к стеклу. Вот, уже въезжают во двор, водитель рулит уверенно на парковку. Кажется, я его видел раньше. Может, он из опеки?

Парковка была прямо под моим окном. Я увидел, как вслед за дубляком из «лады» вылезла тетка в желтой искусственной шубе и сапогах, из которых выпирали толстые икры. К животу тетка прижимала распухшую сумку-портфель. Эту престарелую львицу я помнил. Обычно она притаскивала в «Дурдом» добычу — свежее мясо. И кто там у нас на этот раз?

— Как зовут? — вопросительно повернулась ко мне Ворона.

— Да какая разница, — пожал я плечами.

Я чувствовал себя обманутым. Кости сулили перемены, а что мы в итоге имеем? Разозленную Болгарку и какого-то новичка. Который, кажется, попадет в нашу группу — судя по возрасту.

Я рассматривал парня, топавшего через парковку вслед за львицей. Дубляк держался в кильватере, будто боялся, как бы подопечный не дал деру. «Домашний, — сразу определил я. — Вон как одет: все модное, чистенькое и явно не с толкучки — сидит, как влитое. Стрижечка опять же: на макушке копна соломенная, а с боков выстрижено коротко. Это тебе не Поняша ножницами пощелкала. Сумка вон тоже: «Адидас» — любая телка даст. И пакет здоровый, фирменный. Как такого к нам вообще занесло?»

«Может, сирота, — размышлял я, пока Ворона карабкалась мне на плечо для лучшего обзора. — Родители погибли в автокатастрофе. Оба сразу. Хлоп — и нету, а родственники от него отказались. Как от Спермы из средней. Или, может, мать-одиночка уехала на заработки в какую-нибудь Италию, оставила сына с теткой, а та возьми и помри. Вот ему теперь с нами и мыкаться, как Милану, да письма писать: «Забери меня, мама, отсюда». А у мамы уже давно новый папа, и новый сынок растет под ярко-голубым и теплым итальянским небом».

И тут новичок поднял голову. Я знал, что низкое солнце бликовало в стеклах, и навряд ли он смог бы меня разглядеть. Но в тот миг мне показалось, что наши взгляды встретились. И я прочел в его лице то, что заставило меня усомниться в моих умозаключениях.

Домашние мальчики так не смотрят. Так смотрят солдаты, выброшенные на вражескую территорию во время войны. Так смотрят те, кто привык выживать. Даже если цена будет высока.

— Как зовут? — снова спросила Ворона и дернула шляпу за край, сдвинув ее мне на ухо.

— Хотел бы я сам знать, — задумчиво протянул я и соскользнул с подоконника.

Надо подняться в группу и рассказать обо всем Розочке. Вдруг кости не соврали? И перемены действительно грядут.

[1] ККО — класс компенсирующего обучения

[2] Сдвинутый — страдающий СДВГ, синдромом дефицита внимания и гиперактивности

[3] Зам по УВР — заместитель по учебно-воспитательной работе