12. Денис. Тень сомнения

Сильнее тот, кто добр.

Зло ж открывает двери все, кроме одной.

К чему все это благо мира,

Когда внутри ты захлебнулся темнотой!?

Руставели. Пора

Я спрятал отвертку в бачке в дальней кабинке — прилепил скотчем под крышкой пластиковый пакетик, чтобы не намокла. Инструмент я «одолжил» в школе, в кабинете технологии. Навряд ли кто-то из парней, возившихся неподалеку с ручками для пилы, заметил, как отвертка-звездочка скользнула из ящика сначала в мой рукав, а потом в карман. Но даже если и выискался кто глазастый, то навряд ли у него возникло бы желание трепать языком — только не после того, что случилось с Ковбасюком. Лоб и щеку моего соседа по парте до сих пор украшало раздражение — вероятно, от той фигни, которой он оттирал Розочкины художества.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что крестовой наконечник отвертки уже здорово износился, резьба на нем сгладилась. Но мне это было только на руку — меньше стачивать. Вместо бруска я использовал бетонный бордюр, поребрик, скол плитки в школьном туалете — в общем, любую подходящую поверхность, у которой мог беспалевно провести какое-то время. Одновременно соорудил ножны из нескольких листков, вырванных из тетради по алгебре, скотча и стыренного в школьной раздевалке шнурка.

После самоподготовки я сразу направился в толкан. К счастью, там никого не было, так что я спокойно снял крышку бачка и вытащил оружие из пакета. Критически осмотрел гладкое, блестящее острие. Опробовал на пальце, слегка надавив на кожу. Боли почти не почувствовал, но на подушечке тут же выступила темная капля. Я сунул палец в рот.

Часть меня свято верила в то, что заточку беру с собой чисто в профилактических целях: если переговоры с титанами пойдут не так, как запланировано, и они врубят быка, то вид острого, как шило, металла, возможно, заставит их отступить и даст мне время выскочить из комнаты. Но другая часть, о которой я старался не думать, страстно желала вонзить острие прямо в мягкую утиную грудь, и причем не однажды. Сало был на очереди вторым. А третьим… Жаль, Мерлин не узнал, кто именно дотумкал поставить на кон Тлю. С этим недоумком я бы тоже хотел потолковать: чисто чтобы объяснить, почему нельзя играть на то, что тебе не принадлежит.

Палец перестал кровить. Я привязал шнурок, на котором висели ножны с заточкой, к поясу джинсов, сунул ножны под них и опустил сверху толстовку. Сел на пробу на унитаз. Все нормально, нигде не давит. Несколько раз быстро выхватил отвертку из-за пояса — сидя и стоя. Толстовка немного мешала, но с этим приходилось мириться, чтобы не светить торчащей из штанов рукояткой. Уже выходя из туалета, я случайно поймал собственное отражение в зеркале над умывальником — и не узнал бледного чужака, зачем-то напялившего мою одежду.

«Кто-кто в теремочке живет?» — загнусавили в ушах издевательские голоса. Грохот кулаков в стенки сердца заставил мышцы судорожно дрогнуть. «Похуй». Мои губы чуть заметно двинулись, но с них не слетело ни звука. Лицо застыло фарфоровой кукольной маской. Глаза стеклянно блестели.

Это мне не понравилось.

Еще меньше это понравилось Королю. Пока шел «совет», мне все казалось, что Артур смотрит прямо сквозь плотную ткань толстовки и дальше, сквозь кожу, мясо и кости и видит то, в чем я не хотел признаваться даже самому себе — видит то зерно, которое посеяла во мне смерть Яна.

К титанам я зашел без стука — в «Дурдоме» такой мелочью не заморачивались ни воспитанники, ни воспитатели. И даже не удивился, застав парней за картами. Сам Батя, Сало, Утенок и запомнившийся мне с соленого ужина конопатый мальчишка расселись на двух стоящих друг против друга койках. В проходе между ними стоял на четвереньках Сдоба из средней группы и покорно изображал столик: на его спине возлежала видавшая виды колода.

При виде меня «столик» вскинул молочно-белую голову, просвечивающую розовым сквозь короткую щетину волос; глаза в обрамлении светлых ресниц удивленно расширились. По линолеуму забрякала скатившаяся со спины мелочь.

— Харэ уже дергаться, мебель!

Поджопник заставил мальчишку громко засопеть, но он не сказал ни слова: только выпрямил спину и снова опустил голову.

— Здорово, Андерсен. — Титан растянул губы в скупой улыбке. — Чего встал у двери, как бедный родственник? Проходи, садись.

Его глаза были ленивыми и холодными — взгляд сытой анаконды, которая душит ради забавы. Больше всего мне хотелось остаться там, где я чувствовал спиной спасительный косяк и откуда видел всю комнату. Однако я шагнул вперед и сел на койку рядом с Титаном. Теперь Утенок оказался гораздо ближе, хоть и не прямо напротив — там сидел конопатый — а наискосок.

— Я ненадолго. — Сразу решил я перейти к главному. — Просто хочу знать, что вот ему, — я обращался к Титану напрямую, а на Утенка просто кивнул, — надо от Толи Иванова? Слышал, какая-то мразь мелкого на кон в карты поставила и проиграла. Играли на желание. Только Тля — не золотая рыбка, чтобы желания исполнять. А тот мудила — не рыбак.

Утенок аж красными пятнами пошел, но вместо того, чтобы ответить, мусолил карты в грязных пальцах и заглядывал преданными глазами в лицо Бате.

— Поднимаю. — тот слазил в карман и добавил смятую купюру к россыпи монет, собранных с пола конопатым.

Сало разочарованно скинул свои карты на стол.

— Пас. Такое дерьмо привалило… Урыга, ты ж сдавал, пельмень контуженный! Твой батя, случаем, не в колхозе работал? Привык, бля, навоз развозить…

— А чо ты за чужой долг рамсы гнешь? — Титан повернулся ко мне, пробежался глазами по горлышку бутылки, торчащему из кармана толстовки. — Ты Иванову никаким местом не брат, ведь так?

Отрицать я не стал: фиг знает, откуда у Бати сведения, может, ему кто из воспов инфу сливает.

— Не важно. Просто я мелкому слово дал, что его в покое оставят. А я свое слово держу.

— Во! Слыхали, пацаны? — Титан, ухмыляясь, хлопнул меня по плечу и обвел взглядом остальных игроков. — Парень — кремень. Слово держит.

Четыре пары глаз, включая «столик», уставились на меня. Моя правая ладонь лежала на бедре, большой палец почти касался рукоятки отвертки. Я подумал, что джинсовая ткань хорошо впитывает пот — рука скользить не будет. Если Титан еще раз меня тронет…

Но тот будто потерял ко мне интерес, переключившись на игру:

— Утя, ну чо там? Сколько можно вола ебать? Пасуешь или чо? — И, пока Утенок, нерешительно таращился то на карты в руках, то на кучку мелочи и купюр, бросил, как бы между прочим. — Скажи-ка, Андерсен, а как вышло, что Тля тебе, кому должны, разбазарил, а кто должен — нет?

— Ничего он мне не рассказывал. — Ответил я, быть может, чуть быстрее, чем нужно было.

— Тогда как узнал? — Утенок скинул карты — девятку и восьмерку червей с вальтом пик. — Семнадцать, — подсчитал Титан. — Урыга, ну чо? Харэ там баки вколачивать! Телись уже…

— От Мерлина. — пожал я плечами. — Так что за гандон долг не отдает?

Конопатый с Титаном вскрылись. Титановы «два лба», очевидно, перебили крестовых короля с десяткой Урыги.

— А гандон — вот, — Титан коротко пнул «столик» под ребра. Сдоба дернулся, закусив губу, и прогнул спину, чтобы не растерять «банк», который как раз сгребал выигравший. — Сегодня последний срок, а чо-то я никакого Тли тут не вижу. Можешь спросить это фуфло, как так вышло. Я ему, так и быть, разрешу ебальник разинуть по такому случаю.

Я по-новому посмотрел на белобрысого пацана, ноги и руки которого подрагивали от напряжения — наверное, стоял он на четвереньках уже давно. Длинный, тощий, неказистый, с гноящимися болячками за оттопыренными ушами, Сдоба вызвал жалость, смешанную с отвращением, и меньше всего был похож на маньяка, способного жечь сигаретами младшего ребенка. Мне пришлось напомнить себе, что на группу к малькам он приходил не один. И что у него был выбор: не играть. Или поставить на кон самого себя. Но он решил откупиться новичком.

— Что Тля должен был сделать? — спросил я как можно спокойнее. — И почему именно он?

Сдоба шмыгнул носом и сипло ответил, глядя в пол:

— Дык он из домашних… Думал, с ним проще будет. Стукнуть пару раз, и все. А он упертый оказался, да еще послал меня при пацанах, ну и...

— Что он должен был сделать? — прервал я поток объяснений.

— Дык это ж Утенка желание было, не мое, — заюлил Сдоба, косясь на меня из-под почти невидимых редких ресниц. — Говорит, пусть мелкий придет и попросит при всех шоколада. Ну и там же его сожрет.

Я почуял в словах белобрысого какой-то подвох, а потому решил уточнить:

— И почему Тля решил, что лучше вы его жечь будете, чем долг за тебя отдавать?

Сдоба зло засопел, бледная, покрытая желтоватыми веснушками шея покраснела:

— Дык прошаренный, бля, оказался! Сообразил, что если говна при пацанах сожрет, то замастится. А чмом быть никто не хочет...

В желудке у меня что-то перевернулось, и я едва сдержался, чтобы не булькнуть горлом. Рот заполнила вязкая слюна. Понятно теперь, почему Тля не рассказал мне, что за желание должен был исполнить. И почему предпочел раз за разом терпеть боль...

Я перевел тяжелый взгляд на Утенка. Значит, он у нас любитель раздавать детишкам бесплатный шоколад. Как насчет попробовать своего же лекарства?

— Можешь о Тле забыть. Он не станет такого делать.

— А как же долг?! — взвился Утенок. — Батя, скажи!

— Карточный долг — дело святое. Его только фуфлыжники не отдают, — согласно загудели Сало с конопатым.

— Верно. — Титан подобрал колоду со «столика» и стал неспешно, но ловко тасовать. — Кто не отдал — тот сфуфлился. Тому и шоколад хавать. Чо, Утя, примешь такую замену?

Игроки с интересом уставились на Сдобу, все еще стоявшего на четвереньках между их коленями: на лице несчастного начало проступать понимание того, что сейчас произойдет.

— Да, бля, даж не знаю… — ухмыляясь во всю рожу в предвкушении веселья, протянул Утенок. — Какой мне с этого чма интерес?

Почуяв, что пахнет уже не жареным, а горелым, Сдоба уселся на пятки, обвел мальчишек умоляющими глазами и залепетал искривленным ртом:

— Пацаны, ну вы чо?! Ну вы ж меня знаете! — и вдруг взвизнул. — Да не буду я! — и с низкого старта ломанулся к двери.

Конопатый ловко вытянул лыжу. Сдоба, запнувшись, пропахал линолеум носом. На него тут же рухнул сверху Сало, локтем припечатав спину беглеца к полу. Белобрысый захрипел, ноги беспомощно задергались. Шлепок с одной слетел, и я увидел сверкающую сквозь дырявый носок розовую гладкую пятку.

— Сало, брейк! — негромко велел Титан. — Андерсен вон Тлю выкупать пришел, так пусть поможет фуфлыжнику. — Он перевел на меня взгляд, в котором не было и тени сомнения. — Давай, сказочник. Это проще, чем перила гнуть. Просто подержи его, пока Утя шоколадный завод откроет. И все, мы про Тлю твоего забудем.

Я посмотрел на Сдобу, жалко всхлипывающего под Салом — жиртрест легко удерживал парнишку на полу одной ладонью и коленом. И этот слизняк довел Тлю до попытки побега? Я мог бы сейчас сэкономить свои и общие деньги, да еще и душу отвести...

— У меня не получится. — повернулся я Титану и поймал взгляд его сузившихся глаз. — Организм такой с детства. Как увижу дерьмо — так выворачивает. Даже в толкане прходиться смывать, не глядя. Так что, если не хотите, чтобы я все тут обблевал, — я неопределенно махнул рукой, — лучше баблом возьмите и сигами. Да, и еще вот...

Я вытащил из кармана «Архыз» и бросил Утенку. Тот поймал бутылку, подозрительно уставился на этикетку:

— «Легенда гор»?

— Угу. Снег градусами точно растопит. И сразу солнце взойдет. — я отправил следом за бутылкой пачки «Восхода».

Не знаю, так ли чувствовали себя моряки Колумба, задабривавшие приношениями кровожадных дикарей, но, мне кажется, разница была не слишком большой.

— Маловато будет. — Утенок облизнул тонкие губы. Видно было, что ему здорово хотелось приложиться к содержимому бутылки, но он сдерживался, подогреваемый жадностью. — Фуфлежника я б на телефон сфоткал, и меня бы потом в серые дни эти фоточки грели. А синька что? Выпил — нету. Сижки скурил — тоже нету...

Сдоба, все еще распластанный под весом Сала на полу, затих, только дышал с присвистом. А я вдруг совершенно четко, до физического ощущения осознал, что его судьба сейчас находится в моих руках, что я могу сломать его маленькую короткую жизнь, как спичку, просто потому, что оценю ее дешевле той пятихатки, что все еще лежала у меня в кармане. Я нашел пальцами несколько купюр и, не глядя, сколько даю, протянул их Утенку.

— Вот, порножурнал себе купи — раскрась серую жизнь оргазмом.

— У него для оргазмов Пурга есть, — хихикнул конопатый. — Но он ею не делится, а вот журналом может и поделиться.

— Чо те, порева в телефоне мало уже? — скривился Утенок, пересчитывая деньги.

— Да он лагает, грузит по часу каждую картинку!

— Так чо, Утя, долг уплачен? — напомнил о себе Сало, видимо, уставший сидеть на белобрысом.

Сдоба даже дышать перестал — наверное, если бы был тараканом, давно бы заполз в щель под придавившим его тапком.

Утенок задумчиво скрутил крышку с «Архыза», поднес горлышко к губам, глотнул, зажмурился… Контроль качества дешевая водка, видимо, прошла.

— Да пох, — Утя крякнул и блаженно мотнул головой. — Пусть катится себе с миром, бублик.

Титан кивнул, и Сало сдвинулся в сторону. Едва ощутив, что вес со спины пропал, Сдоба на всех четырех рванул к двери и вывалился в коридор. Даже тапок свой забыл подобрать. Его подхватил с пола Сало и запустил следом, но куда там — белобрысого уже и след простыл.

Я поднялся с места — вопрос был решен, но Титан протянул мне бутылку, которая уже пошла по кругу:

— Погоди, Андерсен! Выпей с нами. За тех, кто на борту. Кто за бортом, сам напьется.

Вокруг заржали. Я покачал головой:

— Не, я пойду. Пацаны ждут...

— Зря ты так. — с сожалением протянул Титан и отхлебнул из горлышка, даже не поморщившись. — Смотри, как бы с такими соседями самому за бортом не оказаться.

— Что так? — насторожился я.

— В пятак… — Титан сунул колоду Салу, и тот подтянул табуретку на освободившееся после Спермы место. — Подумай сам, что ты о них знаешь, о «рыцарях»? Да и о самом Короле. Называются-то они красиво, а на самом деле… Ты ведь у нас недавно. А мы с ними уж сколько через стенку. Я к тому, что корешей выбирать с умом нужно, так?

Парни вокруг оживленно закивали — «легенда гор» делала свое дело.

— Король — он вообще отмороженный, — охотно сообщил разом подобревший Утенок. — Раньше он по полгода, бывало, на улице жил, скорешился с беспризорниками — банда у них за КАДом, стаей себя кличут. Только года два назад мозги у них какие были, и те от клея спеклись: стали они бомжей гасить. То навалятся кодлой человек в десять да до смерти запинают; то подожгут; то бомжиху бутылкой вон выебут, ну и не только. Короче, тогда даже газеты про них писали и по телику показывали. До того добеспределили, что менты устроили облаву — только самые шустрые и ушли, Король в том числе. Вот тогда он к нам и вернулся. И теперь к своим ни ногой. Может, это потому, что он их мусорам и сдал-то, Король?

— Артур не мог, — твердо сказал я, но перед глазами стояли трещины в кирпичной стене «Дурдома» и посеревши сугробы у меня над головой. Король, не задумываясь, спихнул меня с крыши, хорошо хоть за ноги придержал и втащил обратно. А что, если не втащил бы?

— А ты у него спроси, — спокойно предложил Титан. — Спроси, почему он за КАД не ходит. А у Мерлина, почему его никогда воспы не трогают. Даже после говнобунта, который «рыцари» же и учинили, а потом Метру отраву подкинули.

— Это точно Розочка, падла, — вставил Сало, выудив из тумбочки сухарики на закуску. — Отбитый на бошку, бля. Мало ему Метр навалял тогда в столовке. Надо было еще там его табуреткой гасить…

— Но идея, наверняка, Мерлина была, — Титан снова приложился к бутылке. — Король бы точно сам до такого не допер. Вот у шамана его — мозг. А как он на сцене распинался… И чо? Всех щемили потом, только не Мерлушкина. Даже теперь Канцлер его крышует. А у него, в отличие от тебя, спонсора богатого нету.

— Какого еще спонсора? — Усмехнулся я. Быстро же Титана развезло с «Архыза», что он пошел хрень всякую гнать.

— Вот только не надо тут ветошью прикидываться! — встрял вдруг Утенок. — Все знают, откуда новая техника у нас на этаже и в библиотеке. Думаешь, если б не щедрый папочка, Канцлер бы стала тебя по шерстке гладить?! Другого бы она за махач и хулиганку в асфальт давно закатала, а ты вон лестницами отделался.

«Да при чем тут...»

— Нет. — Я тряхнул головой, не дав себе додумать мысль до конца. — Этого быть не может. Ник бы не стал… Да и откуда у него?.. Он же просто студент!

— А хрен знает, может, в Дании у вас даже студенты — миллионеры. Или этот твой Ник банк обчистил, — не унимался Утенок. — Только пока он золотые яйца несет, ты у Канцлера на особом положении.

Я стоял, беспомощно, сжимая и разжимая кулаки. Да, определенно, сегодня у меня был день открытий. Неужели «доброта» директрисы легко конвертировалась в евро? И, если бы не подачка Ника, то сидеть бы мне давно в столовке отдельно от остальных, рядом с теми двумя пацанчиками, о которых рассказывалТля — стукачом и опущенным… Сдоба только что чуть не пополнил их число. А ведь говорят: бог троицу любит. Что будет, когда у Ника кончатся деньги? Или у Канцлера терпение иссякнет быстрее и, после очередного моего косяка, она просто отопрет сейф? Хотя… может, ей это и не понадобится. Достаточно просто пустить слушок. Через кого-то приближенного, вроде Мерлина. Который меня, по ходу, любит не больше прыща на жопе. Так, терпит, ради своего Короля...

— Так ты не знал, что Канцлера подмазали? — Титан изучал мое лицо, которое я тщетно пытался контролировать. — Ничо, не парься. Глотни вот. — Он протянул мне бутылку, зашедшую на второй круг, и я машинально приложил к губам влажное, теплое горлышко. — Спасибо скажи этому студенту… или кто там у тебя? И подумай — на той ли ты стороне. Ведь вроде есть, чем, — Батя постучал пальцем себе по виску.

Горло еще жгло от водки, когда я вышел в общую комнату, но вместо того, чтобы направиться к своим, потопал в туалет. Зашел в последнюю кабинку, сел на унитаз, опустив крышку. Руки тряслись мелкой, противной дрожью; ноги налились свинцовой тяжестью. Я задрал толстовку и вытащил ножны с отверткой наружу. Там, где их не оплетал скотч, бумага стала мокрой от пота, голубые клеточки на ней расплылись.

Почему в груди было так больно, будто пырнули заточкой меня самого?