5. Денис. Раненый временем

Стоп! И замерло всё на минуту:

Метро в перегоне, копы в погоне, в банкоматах валюта.

Стоп! И замерло всё на минуту.

А кто-то ведь в данный момент падает, и у него нет парашюта

L’one. Время

Они все еще тикали.

Я уже выскочил из класса и несся по пустому гулкому коридору, а неумолимое «тик-так» продолжало отстукивать удары в голове. Часы остались в классе, там, над дверью. Я понимал это умом. Но внутри меня отзывалась на их тиканье резонатором пустота. Та пустота, которая возникла во мне давно, в берлинской квартире с единорогом, маятником и человеком, который просил называть его Учителем.

— Денис! — донесся до меня голос.

«Плохо, Денис, плохо!» — говорил он, когда я по его команде пытался читать, коверкая слова чужого языка. Я старался изо всех сил, но это только злило его. Злило настолько, что наконец он решил: пора меня наказать. Когда боль стала нестерпимой, я проскользнул между секундами в картину с единорогом. Но сегодня картины передо мной не было.

«Тик-так!» — требовали часы, заведенные в моем черепе. «Никуда ты не денешься. Уже поздно. Поздно. Ты наш. Навсегда. Тик-так!» И везде пахло мылом. Детским мылом и ромашкой.

— Не-ет! — заорал я, и обрушил всю свою ярость на первую попавшуюся преграду.

Кажется, это были перила на лестничной площадке. Я пинал их. Бил кулаками. Бросался на них всем телом. Раскачивался и снова пинал.

— Денис, стой! Ты с ума сошел?!

Кто-то схватил меня сзади, потащил. Я хотел сбросить чужие руки, но тут увидел на них жуткие шрамы. От ожогов.

— Настя?

— Псих ненормальный! Я думала, ты щас вместе с перилами вниз рухнешь!

— Я? Я не...

Расплывчатый, как сквозь запотевшее стекло, мир вокруг начал принимать четкие очертания. Вот ступеньки. Вот перила, крашеные голубой краской. Некоторые прутья погнуты и раздвинуты, будто кто-то пытался выломаться сквозь них или выдрать с корнем и скинуть в пролет. Это… Неужели это я сделал?!

— Эй, молодые люди! Что тут происходит?!

За стеклом дверей, отделяющих лестничную площадку от коридора, показалась голова незнакомой училки.

— Ходу!

Горелая схватила меня за рукав и поволокла вниз по лестнице. Ноги у меня заплетались, но я пытался поспевать, как мог. За плечами у Насти прыгало два одинаковых рюкзака.

Снизу послышались торопливые шаги, перила дрожали под чьей-то рукой. Блин, охранник! Наверное, он услышал грохот и вопли, вот и помчался проверить. Я испуганно затормозил, но Горелая дернула меня дальше.

— Там! — запыхавшись, выпалила она в лицо охраннику и ткнула пальцем куда-то вверх. — Псих какой-то последний этаж разносит. Насилу удрали от него! Скорей!

Чоповец приосанился, засопел по-деловому и с новыми силами рванул по ступенькам. Я тоже поскакал дальше — вслед за Горелой и в противоположном направлении.

— Куда ты вообще собрался? — спросила она, когда охранник исчез из виду.

— Не знаю, — выдохнул я на ходу. — Подальше отсюда.

— Неплохая идея.

Мы затормозили перед раздевалкой. Решетка была закрыта, но до потолка она не доходила — я мог бы спокойно перелезть.

— Мою куртку тоже достань, — Горелая кивнула на заваленные пальто и шубами вешалки. — Только поскорей, пока охранник не вернулся.

— Но… — я окинул ее неуверенным взглядом, — что ты тут делаешь? Разве тебе не надо на русском быть?

— На русском? — Настя горько усмехнулась. — С этим мудаком Колбасой и Дубовой Рощей? Нет уж, спасибо. Я туда не вернусь. Так ты достанешь куртку, или мне самой лезть?

Я посмотрел на ее форменную юбку в складочку.

— Я щас.

Свою куртку я отыскал быстро, а вот с Настиной пришлось повозиться. У многих дурдомовских такие были — черные парки с меховой оторочкой по капюшону. Наверное, Канцер закупила их где-то по дешевке оптом, или спонсоры понавезли. Пришлось проверять ярлычки с именем на подкладке. В итоге я едва успел с решетки спрыгнуть, когда в дверях появился охранник.

— Стой, шантропа! — заорал он, переходя с шага на тяжелую рысь.

Горелая ломанулась к выходу. Я за ней с куртками в охапке. Чоповец, пыхтя и матюгаясь, скакал следом. Спринтанули мы славно. Мужик дальше крыльца не побежал — наверное, в его обязанности не входило оставлять пост ради преследования «шантропы», даже попортившей школьное имущество. Остановились мы только метрах в трехстах от школы, когда она уже полностью скрылась за кустами.

От Насти валил пар. Она скинула на снег рюкзаки и принялась запаковываться в парку.

— Это не мой случайно? — спросил я, одеваясь.

— Я подумала, он тебе еще понадобится, — Горелая застегнула молнию.

— Да уж не знаю, — я напялил на голову шапку. Без нее башка жутко мерзла, особенно там, где ее Цаца побрила. — Не могу их видеть никого. Меня аж плющит, как подумаю, что завтра снова туда переться.

— Плющит — не то слово. — Горелая закинула свой рюкзак на плечо. — Если ты каждый раз так психовать будешь, когда к тебе училка прикопается, путевка в санаторий тебе обеспечена, будь спок. Не думаю, что тебе там понравится.

Она развернулась и пошла по дорожке, ведущей от футбольного поля во дворы — прочь от школы и «Дурдома». Подхватив сумку, я потопал следом.

— Вы санаторием психушку называете, да? — решил уточнить я. — Вроде как все в «Дурдоме» ее боятся. Там, правда, так плохо?

Горелая глянула на меня, как на инопланетянина, только что поинтересовавшегося, можно ли есть куличики из песка.

— Знаешь, ты лучше Короля об этом спроси. Он там завсегдатай. А еще лучше, просто не обращай внимания. Ни на гандона припадочного, Ковбасюка, ни на русичку. Здоровее будешь.

— Спасибо за совет, — я зло пнул подвернувшуюся под ноги ледышку. — Если б мог, я бы именно так и сделал.

— А ты не можешь? — Настя хлюпнула носом и поплотнее затянула шарф.

Я только раздраженно фыркнул. Понимала бы она!..

— Совсем-совсем? — Она покосилась на меня тревожными глазами.

Я вспомнил, как она бесстрашно волокла меня по лестнице и врала охраннику прямо в лицо. Интересно, почему она это сделала? Почему она вообще сейчас не в школе, а мерзнет тут рядом со мной?

— Ну… — Я покусал губу, успевшую уже обветриться на морозе. — Дело не только в Ковбасюке или учительнице. Там, в классе, эти гребаные часы.

— Чего?! — Горелая встала, как вкопанная, и уставилась на меня. Наверное, размышляла, насколько я шизанутый, и стоит ли бежать за помощью сразу, или пока погодить.

Я вздохнул:

— Часы, которые над дверью висят. Они тикают. Довольно громко, кстати. Ты заметила?

Настя смотрела на меня во все глаза. Потом стащила варежку и положила теплую ладошку мне на лоб. Я вздрогнул, но заставил себя не отстраняться.

— Температуры вроде нет, — Настя опустила руку. — Может, тебе, и правда, лучше в санаторий?

Я молча развернулся и зашагал дальше. Ну вот, теперь и Горелая уверена, что я чекалданутый.

— Денис, подожди! — Она пыталась меня догнать, но оскальзывалась в своих дешевых изношенных сапожках. — Ты серьезно, что ли, про часы?

Я замедлил шаг, и она пошла рядом, заглядывая мне в лицо.

— Ну да. — Я неуютно поежился, пытаясь подобрать нужные слова. — Они тикают. Само по себе это вроде ничего. Но вот когда меня прессуют… Особенно, если учитель. И я начинаю тупить… То это как-то все накладывается друг на друга, и...

— У тебя сносит крышу, — закончила за меня Настя. — Не парься. Я понимаю. У самой так бывает на запах гари. И еще занавески видеть не могу. Оранжевые занавески. Они горели тогда, когда я пыталась в окно...

Какое-то время мы шли молча, думая каждый о своем. А потом Горелая сказала:

— Нафиг эти часы. Завтра я в класс приду пораньше и их сниму. Ты Дубовую Рощу отвлеки только.

Я удивленно вскинул на не глаза:

— Насть, да ты что? Ты… из-за меня? Не надо. У тебя проблемы будут, а я не хочу...

— Да брось, фигня! — Она беспечно перепрыгнула через сугроб, оставленный у кромки тротуара снегоуборочной машиной. — Это же всего лишь какие-то сраные часы. А нервные клетки, говорят, не восстанавливаются. Кстати, во! Мы пришли.

Я поднял голову и понял, что мы стоим перед щитом с постерами новых фильмов. А за ними возвышается похожее на мавзолей панельное здание: кинотеатр.

— Ты в кино собралась? — хихикнул я, чувствуя себя совершенно по-дурацки. — Тогда без меня. У меня денег нету.

— Пф-ф! — Горелая шлепнула по бокам руками, как раздраженный пингвин. — Как будто у меня есть. Да кому они вообще нужны, деньги? Все удовольствия в этом мире можно поиметь нахаляву.

Я пораженно воззрился на нее:

— Это такая у тебя философия? А на чем она, собственно, основывается?

— На опыте, чудик, — Горелая хохотнула своим странным смехом, почти не открывая рта. — Хочешь, поделюсь?

Я неуверенно посмотрел на мам и бабушек, ведущих своих чад на утренник, перевел взгляд на яркие афиши:

— А… это разве не противозаконно?

Настя хлопнула себя варежками по коленям и затряслась в приступе ржача, постанывая на выдохе:

— Ой, блин, не могу! Кожу на лице тянет аж больно. Противозаконно, мля! Ага, щас обоих на зону этапом.

Вздохнув, я хмуро уставился на постеры. На утреннем сеансе навряд ли показывают что-то, кроме мультиков. Хотя… аниме вот я бы посмотрел. Но тут аниме нету. «Три богатыря: Ход конем». «Снежная королева-2». Еще какие-то китайские медведи. И «Елки лохматые».

— Во! — Отсмеявшаяся наконец Горелая напрыгнула на меня сзади и принялась тыкать варежкой в афишу с собаками. — Денечка, миленький, пойдем на «Ёлок», а? Все остальное я уже видела, а тут премьера! Такие няшные собасеськи, ну пожа-алуйста!

Я осторожно снял Настюху с себя.

— Можно и на «собасесек». Только я все равно не втыкаю, как мы в зал пройдем?

Горелая одернула куртку и поправила рюкзак на плече:

— Положись на меня, чувак! Так, время у нас сколько? — Она глянула на часы в телефоне. — Ага. Пошли.

Двинулась Настя, как ни странно, не ко входу в кинотеатр, а к парковке за ним. Остановилась на углу, у урны, и присела на корточки, будто шнурок на ботах завязывает.

— Смотри! — Они кивнула в сторону дверей, из которых вдруг толпой повалил народ. — Впускают в зал в одном месте, а выход тут.

— Через него же не пройдешь, — возразил с сомнением я.

— А нам и не надо, глупырь, — фыркнула она и склонилась над шнурками.

Я только решил обидеться на «глупыря», как мимо процокала на каблуках мамаша с двумя мелкими копиями себя, отличающихся только шоколадными усами — от какао, наверное. Не обращая на нас с Настюхой ни малейшего внимания, женщина бросила что-то в урну.

Стоило троице отойти на пяток шагов, Горелая запустила туда руку.

— Живем! — В пальцах у нее красовалось два смятых билета.

Я покачал головой:

— У них же контроль оборван.

— Так и надо! — Настя вскочила на ноги и уверенно потащила меня к главному входу. — Короче, ты, главное, молчи и держись рядом, понял? Я все сделаю.

— Понял, — вздохнул я.

Предчувствия у меня были очень мрачные.

Когда мы пробрались мимо касс и кафетерия к контролю, в зал уже начали запускать новых зрителей. Горелая, ничуть не смущаясь, пролезла вперед с нашими липовыми билетиками в варежках. На голову она зачем-то накинула капюшон — наверное, для конспирации.

— Молодой человек, — сходу налетела она на парня-билетера, быстро лепеча жалобным голосом, — мы только что с сеанса. Я в зале лекарство потеряла. Очень важное. Не пропустите? Я уверена, что оно где-то на кресле или под креслом лежит.

Длинноволосый тощий хмырь окинул нас подозрительным взглядом.

— А билеты у вас сохранились?

— Да, конечно, — Горелая сунула мятые бумажки ему под нос. — Пожалуйста, очень дорогие таблетки. Меня мама убьет, если узнает.

Тут капюшон как бы случайно соскользнул с ее головы. Волосатик отшатнулся, побледнев:

— Да-да, конечно. Проходите. Вам помощь нужна?

— Он мне поможет, — Настя уцепила меня под руку и буквально втолкнула за контроль.

— Фигасе! — только и смог сказать я, когда мы уже оказались в зале. — А если бы никто билеты не выкинул?

— Все равно бы прошли. — Она направилась к последнему ряду. — Просто пришлось бы побольше поиграть на публику. Как тебе тут? — Горелая махнула на пару мест в середине.

Мы сели. Зал постепенно наполнялся людьми. Перед нами устроилась пожилая женщина с пухлощеким малышом лет пяти. Пацан держал в руках здоровый короб с попкорном и столь же здоровый стакан с колой. Погас свет, пошла реклама.

— Знаешь, — шепнула Горелая, наклонившись ко мне и уютно вытягивая ноги, — а я в первый раз в кино с парнем.

— Правда? — Голова у меня слегка шла кругом от последовательности последних событий: русский, разломанные перила, прогул уроков, халявное кино.

— Ага. Я обычно одна хожу. Одной тоже прикольно. Вот только потом не с кем о фильме поговорить. Я же все новинки пересмотрела уже, а девчонки в «Дурдоме» — нет.

— Почему же ты их с собой не позовешь? — удивился я.

Она покачала головой:

— Не. Они всем растреплют, это раз. Всех сразу не позовешь, а если по отдельности, начнутся обиды, это два. Ну и, в-третьих, если все про мой лайфхак узнают, то я им больше пользоваться не смогу.

Я призадумался:

— А почему ты уверена, что я никому не скажу?

Он отвернулась от экрана и посмотрела мне прямо в глаза:

— Но ты ведь не скажешь?

— Нет, конечно. — Я немного поерзал в кресле. — Знаешь, я ведь тоже в первый раз с девушкой в кино.

Она усмехнулась кривовато, насколько это позволяли шрамы:

— Это прикол, да?

Я тряхнул башкой:

— Это правда. Я с опекуном ходил, конечно. Или с друзьями. Но с девушкой никогда.

Горелая притихла, глядя на экран с полузакрытыми глазами, и вдруг спросила:

— Ну и как оно? Как ощущения?

Я прислушался к пустоте внутри себя, которая стала почти невидимой, затянулась покоем, теплом и радостным предвкушением, как болото ряской.

— Хорошо, пожалуй. Для полного счастья только попкорна не хватает.

Горелая откашлялась, будто у нее в горле что-то застряло:

— Фигасе у мужиков запросы! В кино его своди, попкорном накорми… Щас будет тебе попкорн! — И она вдруг сползла с сиденья на пол.

— Настя! — громко зашипел я, хватая ее за школьный пиджак сзади. — Ты рехнулась?! Я же пошутил!

— Тихо! — огрызнулась она в ответ. — Спалишь нас. А я, может, тоже попкорна хочу.

Мгновение, и вот я уже любуюсь ее попой, обтянутой форменной юбкой. Все остальное исчезло под сиденьем ряда впереди. Там пухлый пацан сидел, совершенно поглощенный начавшимся на экране фильмом. Он не заметил, как стоящая на полу у его ног коробка с попкорном бесшумно уползла назад.

— Угощайся! — Горелая протянула мне добычу, снова взбираясь на свое место.

— Не буду, — я оттолкнул от себя коробку. — Это у ребенка украдено.

— Пф-ф, ребенок! — Настюха кинула себе в рот горсть белеющих в темноте хлопьев. — Ушей из-за щек не видно. Ему только полезно будет на диете посидеть. И потом: бабка ему еще купит. Рубай давай!

Я прикусил губу, но все-таки запустил руку в коробку. В конце концов, выходило, что это я Настю на воровство подбил, а теперь вроде как рожу ворочу.

— Кайф, да? — Она снова засмеялась своим странным смехом.

На нас зашикали, но я подумал, что да, это действительно кайф. Наконец-то делать то, что хочется, а не то, что диктуют тебе взрослые и бесконечные идиотские правила.