Глава 27

В свете фар путешественникам предстала несколько покосившаяся и тронутая ржавчиной вывеска «Турбаза «Голубой огонек»», во тьме за которой действительно угадывались признаки человеческого обитания. Спешившись, они двинулись к металлическим воротам, на которых смутно проступало нечто позабыто-советское: комсомолка-активистка-спортсменка с тяжелым рюкзаком воодушевленно карабкалась в гору, не ведая еще, что ее вскорости закатают в ковер и отправят нести трудовую вахту на Тверскую.

— Стой! — из щели приоткрытых ворот внезапно высунулось им навстречу вороненое око двустволки, недобро щурившееся обоими черными зрачками. — Вы намереваетесь нарушить границу сопредельного государства. Предъявите документы, или я буду стрелять!

По контрасту с угрожающим текстом голос невидимого пограничника был странно и комично тонок, словно бы он озвучивал мультфильм.

— Какое еще государство? — Профессор, сумрачные ожидания которого продолжали сбываться, повернул голову к Платону. — Мы, вроде, совсем недолго ехали.

— Понятия не имею, — Платон пожал могучими плечами и твердо объявил двустволке:

— Мы археологи из Москвы. Находимся здесь в экспедиции. Немного сбились с пути, хотели бы спросить дорогу.

— Арехологи?! — мультяшный голос за воротами неестественно и пугающе обрадовался. — Одни археологи у нас уже есть. Руки за голову! Иначе стреляю.

Убедившись через щель, что все в точности выполнили его приказ, обладатель голоса отворил ворота и сделался относительно хорошо виден. Это был здоровенный рокер в косухе с блестящими молниями, кожаных штанах и бандане. Брутальный вид его несколько портили грубо подмалеванные черной тушью глаза, лоснящиеся черной помадой губы и ногти, покрытые не менее черным лаком.

— Входим по одному, — произнес он голосом Буратино, которого проглотил Бармалей. — Идем прямо по дорожке, не сворачивая. Шаг влево, шаг вправо приравнивается к побегу, прыжок на месте — провокация.

Кажется, напомаженный Буратино имел за плечами недурной профессиональный опыт.

— Позвольте поинтересоваться, а какое тут у вас государство? — спросил Профессор, покорно шагая по темной, усыпанной еще брежневским, видимо, гравием дорожке, в сторону, обозначенную как «прямо».

— Вагинальный Халифат, коротко — ВАХ! — не без гордости ответил Буратино и по-деловому продолжил: — Сейчас вот к этому домику направо. Стоять. Лицом к стене. Медленно вынимаем документы и мобильные телефоны и отдаем мне по команде. Начинаем с большого мальчика. Молодец, руки на затылок положил и стоишь спокойно. Теперь старичок...

Когда процедура изъятия подошла к концу, конвоир отворил дверь и скомандовал:

— Заходим по одному. Завтра утром с вами разберемся, а пока здесь покукуете. Археологи, блин.

Когда за ними недвусмысленно щелкнул замок, стало ясно, что грозный страж Вагинального Халифата и впрямь не намеревался шутить. В домике, кроме них, уже были люди — и сразу стало ясно, какие. В дальнем углу, прижав колени к груди, «куковали», как выразился страж, давно знакомые лица черных копов: няшного с русой бородкой и еще одного, длинноносого и неприметного. Интереса к новоприбывшим на хату старожилы не проявили никакого, но зато оживился Платон: скинув куртку, он принялся медленно и методично закатывать рукава.

— Ты че, мужик, замерзнешь, — вяло бросил няшный, видимо, не догадываясь еще, что его ждет.

Платон сделал решительный шаг вперед, и тут до обоих сидельцев, кажется, дошло.

— Ты чем, мужик? — засуетился долгоносик. — Что у тебя за проблема?

— Бить вас буду, сволочи, до полной замогильной синевы, — озвучил проблему Платон и сделал еще шаг.

Тут дошло, наконец, и до Профессора.

— Платоша, Платоша, погоди, — он кинулся рыжему гиганту наперерез, словно опытный дрессировщик — большому и доброму животному, подверженному, однако, внезапным перепадам настроения. — Успокойся.

Платон послушно, хотя и неохотно отступил, и Профессор развернулся к несостоявшимся жертвам:

— Вы хоть представляете себе, идиоты, что вы натворили? Мало того, что вы осквернили действующее святилище. Вы еще и совершили преступление против науки. Вы уничтожили редчайший памятник. Куда вы подевали находки? Быстро говорите, иначе хуже будет.

Вид Платона ясно давал понять, что именно.

— Отжали у нас рыжню, — тоскливо проговорил няшный. — Прямо на выходе отжали.

— Кто? — недоверчиво скривился Профессор.

— Кикие-то уроды с автоматами. Типо, террористы.

— Все в бородах, и на голове у них еще такие повязки были с арабскими буквами, — торопилво вставил долгоносик.

— Так я тебе и поверил, — рыкнул Платон и рванулся вперед. Профессору стоило немалых усилий предотвратить справедливое возмездие:

— Погоди, погоди. Какие повязки? Какие террористы? Что за чушь?

— Никакая не чушь, — няшный покосился на него исподлобья. — Говорю же: взяли нас прямо на выходе из пещеры. Наверняка пасли все это время, гниды. Все отжали, до последнего черепка. Хорошо хоть, не положили там же.

— У них, серьезно, оружие было! — испуганно добавил долгоносик. — Маленькие такие АК. Говорили по-русски, но с сильным акцентом.

— А что говорили?

— Ну, типа рыпнетесь, сразу резать будем, как свиней.

— А потом?

— Да что потом… Рыжню взяли и свалили. Там кила полтора было, не меньше.

Дар речи к археологам после этого возвращался довольно долго.

— А что, что там было? — первым пришел в себя после шока Платон. — Может, вы хоть фотки сделали?

— Нифига мы не сделали, — вздохнул няшный. — Не успели. Бляшки были золотые, посуда, оружие… корона была еще такая на нем крутая. Говорю же: они нас сразу взяли, как мы вышли. Сразу мордой в землю, ствол в затылок, и привет.

— А как сюда-то угодили? — Профессор горестно покачал головой.

— Ну, трое наших сразу после этого слились, а мы сдуру решили еще пошариться немного по окрестностям с клюшками, поискать, мало ли что. А тут этот педик с ружьем. И все. Опять мордой в землю.

— Понятно… Головы б вам поотрывать, идиотам.

— А кто они вообще такие? — подал голос Позвизд.

— Да понятия не имею, — ответил долгоносик. — Какие-то педрилы. Тоже, наверное, террористы.

— Жопные, — добавил няшный. — В жизни такой невезухи не было. Сначала хабар отжали, потом говнощелки в плен взяли. Зашибись, какая карма.

— А что они с вами намерены делать? — недобро поинересовалась Гадючка. — Типа, на петушиную хату взяли? За грабеж могил.

— Сказали, ментам отдадут, — грустно ответил долгоносик. — Разница небольшая. Вроде, завтра приедут за нами. Уже вызвали.

На том разговор и окончился, и все узники постарались забыться каким-никаким сном.

Наутро дверь, щелкнув замком, отворилась, явив в просвете все того же самого напомаженного конвоира:

— Археологи на выход. Вам двоим сидеть на месте. Выполнять.

Яркое осеннее солнце, какое иногда бывает на излете бархатного сезона, осветило идиллическую картину заброшенной, но вполне еще жизнеспособной турбазы, состоявшей из маленьких деревянных домиков, между которыми были проложены засыпанные желтой листвой дорожки. В отдалении виднелся вполне себе пионерский флагшток, на котором, подобно новому Буревестнику, гордо реяло радужное знамя. Судя по всему, намерения у здешних обитателей были вполне серьезными.

— Приносим извинения, господа, — бодрым буратинским голосом сообщил рокер, возвращая удостоверения и телефоны. — Мы думали, вы из той же компании. Милости прошу в гости.

Рядом с ним, изображая приветливые улыбки, стояли двое других членов делегации Вагинального Халифата. Одним из членов была особа бальзаковских лет, удивительно похожая на небритого певца Шуфутинского, но в стильных очках с массиной оправой, широкополой розовой шляпе и с обширным бюстом буфетчицы. Другим делегатом было молодой белобрысое существо в спортивном костюме и модных кроссовках.

— Я Ксюнчик, — представился главарь в косухе и протянул для приветствия лопатообразную мозолистую ладонь. А это — Брунхильда Измайловна Соловейчик и Ска— Ска.

— Сказка? — переспросил Позвизд, окидывая взглядом странногендерного спортсмена.

— Нет, — ответил тот неожиданно вежливым, хотя и непонятно какому полу принадлежащим голосом. — Ска и еще раз Ска. Два раза.

— А почему два? — удивился Позвизд, хотя, судя по внешнему виду насельников турбазы, речь могла идти о каком-нибудь символическом языке.

— Просто так, — пожал плечами двойноименный. — Мне нравится.

— Мы как бы временное руководство Халифата, — пояснил Ксюнчик. — Пока халифа не выбрали. Я за внешнюю политику отвечаю, Брунхильдочка — за культурную, а Ска — за спорт. Есть еще несколько министров, но они спят. После вчерашнего заседания Кабинета.

— Ска-Ска, — уточнил министр по спорту.

— Прошу с нами завтракать, — густым оперным баритоном произнесла Брунхильдочка, которой борода почему-то определенно шла. — Сегодня готовит Смешарик.

— У нас принято ходить на завтрак в гости друг к другу, — пояснил Ска-Ска. — Как раз его очередь.

Все вместе они зашагали по центральной аллее, которую украшала полуистлевшая, но все еще по-прежнему стойкая и полная ностальгического очарования фигура гипсового обитателя Страны Советов — не то рабочего, не то колхозницы, не то самого Владимира Ильича.

— Мы вообще-то релоканты, — пояснял Ксюнчик. — Хотели в Тбилиси организовать свое НПО, но нас оттуда в конце концов выдавили. Толерантности, как оказалось, ноль. Далеко им еще до Европы.

— Я так и думал, что путь в ЕС ведет исключительно через задницу, — буркнул Платон.

— Мы помозговали и решились на эксперимент, — продолжал пищать, не обращая внимания на злую шутку, Ксюнчик. — Нашли эту локацию и основали здесь коммуну постгендерного типа. Как бы предвестницу новой эры.

— Это еще что за новости? — спросил Профессор, стараясь держаться от коммунаров подальше.

— Все очень просто, — ответил Ска-Ска. — В гендерную эпоху главный вопрос бытия звучал как «куда?» А в постгендерную — «кто?» Улавливаете разницу?

— Скаечка у нас занимается философским боксом, — пояснила бородатая дама. — Это новая спортивная дисциплина, которая в постгендерную эпоху станет олимпийским видом спорта.

— Это как? — спросил Позвизд. — Или, точне, куда?

— В обычном боксе сразу грубо бьют, извините, по морде. А в философском поначалу обмениваются аргументами. Три раунда — прения, три — бокс. Некоторые, между прочим, ухитряются еще в первых трех победить нокаутом. Мы Скаечку на это и тренируем.

— А вы, значит, тренер? — поинтересовался Платон.

— На общественных началах, — улыбнулась Брунхильда и элегантным жестом поправила свои очки, придавашие ее и без того неповторимому облику черты мудрой черепахи Тортиллы. — Вообще-то я литературный критик. В изгнании провожу онлайн-семинары по постгендерной литературе.

— А что, есть и такая? — заинтересовалась Гадючка.

— Конечно. В гендерную эпоху романы писались в основном ни о чем. Теперь пришла пора научиться писать ни о ком. Это, прошу заметить, не так просто, как кажется на первый взгляд. Я и собственное ноу-ха под эту задачу разработала.

— Да вы что? А можно вкратце?

Бородатая Тортилла выглядела польщенной:

— С удовольствием. Моя разработка называется «Экономически-компульсивная система морфологической ориентации», сокращенно ЭКСМО. Экономически-компульсивная — это когда автор, создавая тексты, учится быстро-быстро реагировать на изменения экономической ситуации в родной ему языковой среде. А морфологическая ориентация — ну, это примерно как в гендерную эпоху с вопросом «куда». Куда деньги платят, туда и...

— Ну, а вы, милейший председатель, вы-то у нас кто? — Платон тоже решил поддержать разговор, раз уж он все равно начался.

— Я человек простой, — с готовностью ответил Ксюнчик. — Раньше в органах работал. А так у меня свой ЧОП в Краснодаре.

— Интересно, а как победить нокаутом в философском боксе? — спросил Позвизд будущую олимпийскую звезду. — В смысле, без рукоприкладства?

— Ты кто ваще такой подобные вопросы задавать, чувак? — резко отреагировал Ска-Ска.

— В смысле? — Позвизд замешкался. — Ну...

— Раз, два, три, четыре, пять! — громко отсчитала Брунхильда и торжествующе заявила: — Полная победа нокаутом. Если соперник не в состоянии дать адекватный ответ в течение пяти секунд, он считается проигравшим. Браво, Скаечка!

Нокаутер заулыбался.

Тем временем они приблизились к бывшему административному строению у флагштока, на котором слева и справа красовались сразу два несколько грубо намалеванных транспаранта на французском языке. Правый гласил: «VivalaVagina», а левый: «Netravaillezjamais».

— «Никогда не работайте» — это, кажется, о вашей братии, — не преминул едко заметить Профессор.

— Ничего подобного! — возмутилась Брунхильда, и румянец заиграл поверх ее обширной бороды. — Во-первых, мы не бездельники, а строители нового общества, которое придет на смену всему этому оскорбительному гендерному безобразию. А, во-вторых, это знаменитая надпись, которую Ги Дебор в 1953 году оставил на фасаде здания по улице Сены в Париже.

— У вас, я погляжу, еще и франкофилия процветает, — вставила Гадючка. — Вдобавок ко всем прочим.

— Наш духовный лидер — фрацузский философ Бернар-Анри Деградан, — гордо сообщил Ска-Ска. — Создатель доктрины «Суть бремени». Он, между прочим, тоже покинул Грузию и живет с нами. Во-он в том домике, крайний справа. Каждый день Бернар-Анри проводит встречи с коммунарами. Сегодня тоже будет, вы можете поучаствовать. А пока — прошу завтракать!