Глава 11

У входа в ничем не примечательное административное здание музея-заповедника стоял новенький крупногабаритный джип-лендровер нежного цвета кофе с молоком, словно бы его хозяин намеревался возить барышень весело проводить время на труднодоступных высокогорных курортах. Платон хмыкнул, Профессор покачал головой, и оба вошли в кабинет директора — пыльного канцелярского работника по имени Матвей Иванович, невесть зачем облачившегося в присутственном месте в дорогой темно-синий костюм с розовым галстуком.

— Присаживайтесь, — директор указал широким жестом на два глубоких кресла, еще хранивших тонкий запах благородной кожи. — Чай, кофе или покрепче?

— Благодарим покорно, — Профессор опустился в кресло и неторопливо оглядел интерьер. — Славно тут у вас.

— Я бы даже сказал, уютно, — добавил Платон, под которым кресло с непривычки испуганно скрипнуло. — Спонсоры помогают?

— Стараемся как можем, — уклончиво ответил Матвей Иванович. — Ситуация ведь непростая.

— Что ж так, коллега? — Профессор поискал среди дорогостоящих предметов мебели хоть какие-нибудь намеки на профиль заведения, но не обнаружил.

— Видите ли, — со вздохом начал пыльный директор. — Город наш практически полностью стоит на античных фундаментах. По-хорошему, строить здесь вообще ничего нельзя: сплошные памятники. Но жизнь, как вы понимаете, идет и требует своего. Людям, понимаете, надо где-то отдыхать — тем более, с учетом нынешних непростых реалий. Инвесторы бьют, понимаете, копытом, желают строиться — а нам, грешным, выпала прискорбная участь выдавать разрешения на строительство — ну, или не выдавать, соответственно. Висим, понимаете, круглые сутки между Сциллой и Харибдой.

— Сочувствую, — басом обронил Платон.

— Да уж, — охотно подтвердил Матвей Иванович. — Приходится искать компромиссы, договориваться. Заботиться, понимаете, о благосостоянии региона, о наших местных жителях, о семьях с детьми. Генерировать, так сказать, налоговую массу. А при этом еще и заботиться об охране памятников.

— Дел невпроворот, — согласился Профессор. — А зачем вам этот трюк понадобился с РОВД, выездом на место и таким прочим подобным?

— Вы уж извините, коллеги, — засмущался директор. — Иногда приходится прибегать к неординарным методам, чтобы убедить клиента… пардон, застройщика. А то, понимаете, заартачился, уперся, как осел — и все. Судиться, говорит, буду.

— А теперь что — внезапно передумал?

— Ну-у… теперь мы достигли нужного консенсуса. В конце концов спа-комплекс — он же для людей, а не просто так. Детишки там будут, понимаете, плескаться, резвиться… И мамочкам в радость рядом побултыхаться. Массажики там всякие, процедурочки. А потом, отдохнувшие и поздоровевшие, они отправятся назад в свою Чертыхань и встанут, понимаете, за станок или за это...

— За миномет, — подсказал Платон.

— Ну, почему нет. Отдохнула, значит, рыбка, поплавала, а потом за миномет, и так сразу бодренько: та-та-та-та-та! Извините, глупая шутка, неуместная. Но вы меня понимаете в общем и целом.

— Да уж не бином Ньютона, — кивнул Профессор. — Бизнес как бизнес, ничего личного. А с боспорской усадьбой что будет, если не секрет?

Матвей Иванович с готовностью заблестел глазами:

— Оформим в лучшем виде, не сомневайтесь. Сделаем, понимаете, в фойе такой интерактивнй коллажик: «Боспорская усадьба IV века до нашей эры». Фоточки там, значит, будут друг за дружкой прыгать, музончик пустим фоном. В общем, все как обычно. И волки сыты, понимаете, — ну, и овцы в шкурке.

— Я дико извиняюсь, — подал голос Платон. — Помнится мне, директор заведения здесь раньше другой был, нет?

— Был-был, — закивал Матвей Иванович. — К сожалению, очень конфликтный оказался человек. Совершенно не понимал местной специфики, не умел находить общий язык с людьми. Жалобы на него поступали постоянно. Вот и перевели его, понимаете, в Чертыхань. И выпало мне нести тяжкую ношу… — он вздохнул. — Во имя науки и всеобщего блага. Притом одновременно.

— Ну, мужайтесь, коллега, — Платон дал понять, что дальнейшие подробности жизни несчастного промеж Сциллой и Харибдой их не интересуют. — Что насчет нашей командироки?

— Все заметано, — Матвей Иванович с готовностью протянул им несколько листков из принтера. — Вся информация, контакты на месте — все как положено. Имена, фамилии, телефончики. Поезжайте на здоровье. Говорят, там черные копатели уже вовсю свирепствуют. Нужно срочно наводить порядок.

— Мы вообще-то на подписке, — сокрушенно заметил Профессор.

— А, это, — директор махнул рукой. — Ерунда, можете не беспокоиться. Все уладим, все утрясем, все разрулим в лучшем виде. Прямо хоть сейчас можете ехать. — Он встал и протянул им пухлую розовую ладонь, просто созданную природой для того, чтобы к ней липли деньги. — Счастливого пути, коллеги. Желаю вам ошеломительных находок!

Когда они вышли и поравнялись с сиявшим на солнце «лендровером», Платон нарушил обоюдное скорбное молчание:

— Профессор, вы уже звонили в Москву?

— Не дозвонился, увы. Но, видимо, уже и не надо.

— Но вы же согласитесь со мной, что когда мы вернемся, то сделаем так, что эти добрые люди вместо своего спа-комплекса увидят… как бы это сформулировать помягче… вишню в шоколаде?

— Полностью поддерживаю! — подтвердил Профессор. — Ее самую. А теперь не желаете ли, наконец, искупаться?

… Гадючка своим стуком снова лишила Позвизда заслуженного бессоной ночью отдыха:

— Вставай, курятина!

— Что, опять?

— Нет, на работу. Короче, я тут загуглила от нечего делать адресок этого богоугодного заведения, которое «Экология непознанного»...

— Это где наш самоходный дедунец-шизотерик в президиуме?

— Ага. Улица Энгельса, 11. А теперь посмотри на фотку этого центра по приему инопланетян.

Она протянула ему смартфон, где во весь экран красовалась обнесенная трехметровой крепостной стеной вилла, в которой, судя по виду, можно было без проблем укрыться и от марсианского нападения, и от налоговой полиции.

— Понял?

— И что?

— И то. Почему, как рассказывал Платон Семенович, старикун и ухом не повел, когда его боброваая хатка сгорела? Может, потому, что вот она, его хатка, на самом деле? Хатка-несгорайка?

— Да, вроде, не похож он на подпольного миллионера.

— Позвизд, а на кого похожи подпольные миллионеры?

На том разговор и кончился; спустя несколько минут оба уже были на пути к хатке-несгорайке. Местом для засады выбрали неприметную лавку, скрытую пышным субтропическим кустарником, для поддержания стойкости купили ванильного и шоколадного мороженого в стаканчике. Объект подозрений никаких не вызывал: массивная стальная дверь не отворялась, у крепостных стен мирно сновали автомобили и прохожие. Южный город лениво дотягивал срок последнего курортного месяца перед выходом на покой и волю: золотая листва где могла опадала, небесная синева затягивалась понемногу прозрачной белесой дымкой, с моря тянуло соленой сыростью, а лица у курортников были спокойные и грустные.

— Позвизд, ну, объясни мне, наконец, почему тебя так назвали? — Гадючка со скуки решила взнуздать любимого конька, поскольку о триколорных бабках тот уже успел обстоятельно доложить что знал.

— Отстань. У нас, вроде, боевое дежурство.

— Да ладно. Летающих тарелок пока не видно, полтергейстов тоже. Колись уже.

Позвизд вздохнул:

— Инфы, если честно, маловато. У нас, короче, какой-то жутко древний дворянский род. Прадед мой по этому делу попал в лагеря и не вернулся. Дед собирал какие-то материалы. Но потом, когда он умер, отца взяли на работу в Москву. Когда из Новосибирска переезжали, эти бумаги потерялись. А у отца в его атомной конторе компания такая подобралась, знаешь… все на понтах. Элитный клуб отпетых интеллектуалов, пацаны жутко в мегатренде. Ну, а папик хоть он и Радзивилл, конечно, но Радзивилл из Новосибирска. Вот и решил блеснуть. Как сын родился, он гуглá прижал и выудил мне такое имечко, чтобы все аж закачались.

— Ну и как — закачались?

— Типо того. В смысле, респект и уважуха тебе, братан, что ты такой редкий идиот.

Гадючка беззлобно рассмеялась:

— А менять не пробовал? Я серьезно, кроме шуток.

— На что менять? Вова, Петя, Паша? Скучно как-то. Или мне Серафимом записаться, как этот приколист-уфолог?

Гадючка пожала плечами:

— Не знаю. Как-то несерьезно. Будешь диссер защищать, а тебе скажут: «Не звиздите, Позвизд Радзивиллович...»

— Кончай уже шуточки свои подколодные, — буркнул обладатель несерьезного имени. — Вон, туда лучше посмотри!

На противоположной стороне улицы нерешительно переминались с ноги на ногу Митя и Ти.

— Ага, — тотчас оживилась Гадючка. — Сладкая парочка, два подарочка. В гости пришли к зеленым человечкам?

Но крепостной замок парочку, кажется, не интересовал. Помявшись, они перешли дорогу и двинулись в их сторону. Позвизд напрягся:

— Кажется, к нам идут.

— Точно. Что будем делать?

— А ничего, — Позвизд резко встал и богатырским образом расправил неподходящие для этого плечи. — Разбираться будем по-мужски.

— Не звизди, — фыркнула Гадючка, но Позвизда было уже не остановить. Сжав кулаки, он ринулся навстречу обидчикам:

— Вам чего здесь надо?

— Привет, — потупясь, тихо сказала Ти, а Митя просто кивнул.

— Что вам надо, спрашиваю? — грозно продолжал Позвизд. — Следите за нами? Кто вас подослал?

— Мы прощения хотели попросить, — сказал Митя. — Нас действительно заставили.

— Грозились бизнеса лишить, — добавила Ти. — А мы с него за учебу платим.

— На кого ж вы, интересно, учитесь? — подоспевшая на выручку Гадючка попыталась вложить в свои слова весь доступный ей сарказм. — На воспитателей детсадика?

— Митька на айтишника, я — на юриста. Заочно. Деньги нужны большие. Родители у нас еще давно в автокатастрофе погибли, так что выкручиваемся как можем.

— Хорошо, а кто ж вас подослал-то? — Позвизд на всякий случай пока еще не разжимал кулаков.

— Да знакомый ваш, майор, — неохотно ответил Митя. — Мы ему и так каждый месяц отстегиваем нехило, а тут типа сразу ультиматум выкатил.

— Какой?

— В общем, сказано было вас припугнуть. Чтобы из города поскорей свалили и в чужие дела не лезли. Вы у него и так самый жирный кусок отобрали — хоть и случайно. Сказал, если не сделаете — в Черноморск можете не возвращаться. Идите, котороче, в своем Питере в во «Вкусно — и точка» работать. Здесь вам жизни больше не будет.

— Жесть, — покачала головой Гадючка. — А если бы мы оттуда не вышли?

— Да куда б вы делись, — улыбнулась Ти. — Мы бы вас потом и вынули. Майору лишние неприятности ни к чему.

— Ясненько, — немного смягчился Позвизд. — И что теперь?

— Если хотите, можем как-нибудь помочь. Ну, в пределах разумного, конечно.

— Что тут за контора заседает? Которая «Экология неведомого»?

— А, клуб укросексистов?

— Кого? — Позвизд и Гадючка одновременно округлили глаза.

— Пошли отсюда куда-нибудь в тихое место, — предложила Ти. — Мы вам видосик покажем.

Пока искали подходящую локацию, Митя разъяснил обстановку:

— Я у них сисадмином подрабатывал. И по майнингу, и по всему остальному. А они свои сборища зачем-то на камеру снимают. Так что доступ к архиву — в любую минуту дня и ночи. Могу самый свежачок показать — заседалово с прошлых выходных.

Для просмотра ролика выбрали столик в самом дальнем углу, взяли кофе и в несколько кликов переместились в небольшой частный кинотеатр на дюжину-другую мест, который постепенно заполнялся крайне интересными людьми. Первым — вероятно, на правах хозяина — появился приснопамятный начальник РОВД в штатском. Следом за ним в зал вплыл также не менее известный господин застройщик со свитой, включавшей и зализанного эксперта по русской филологии и барышникам. Потом — некий пыльный тип в отутюженном синем костюме и розовом галстуке. Входившие здоровались друг с другом, обнимались и вальяжно занимали места в зрительном зале.

— Вот это наш главарь городской администрации, — ткнул пальцем Митя в неприлично полного господина, который в силу конституции вываливался на ходу из всех своих одежд. Он же почетный председатель балагана. А это, вы не поверите, настоятель храма Николая Угодника, который в прошлом году открыли.

— Почему не по форме одет? — строго поинтересовалась Гадючка.

— Потому что в увольнении, — доходчиво объяснила Ти. — Обрати внимание, сестренка: сплошные членомрази, и ни одной фемы.

— А можно вот здесь увеличить? — вдруг насторожился Позвизд. — Ага, точно он. Смотри-ка, наш старикунчик задорный. В первом ряду.

— Этот и на том свете в первом ряду будет сидеть, — равнодушно обронил Митя. — Говорю же вам: активист, в каждой бочке затычка. На правах городского сумасшедшего.

На сцену тем временем выполз человек, поразительно напоминавший старого зайца, на которого случайно надели штаны.

— Это их типа гуру, директор департамента культуры, — Ти скривилась. — Лекции читает. Убила бы урода!

Старый заяц надел очки и внимательно осмотрел публику.

— Господа! — торжественным голосом начал он. — Повод для нашего собрания, к сожалению, весьма печален. Как вы все можете наблюдать, они уже здесь!

На этих словах докладчик выдержал крайне напряженную и драматичную паузу.

— Сисястых и раньше можно было встретить повсюду. Но теперь они просто обнаглели и перешли уже всякие границы. Страшно стало выходить на улицу: там теперь беспрепятственно разгуливают сисястые. Эти менстромонстры… — он снова выдержал звенящую чеховскую паузу, — оккупировали нашу страну. Их можно видеть не только в общественном месте, что еще куда ни шло, но и в магазине и даже — в городской администрации. Более того — и эту горькую правду я как честный человек просто обязан сказать — даже дома у некоторых из нас сидит своя собственная губошлепка… вы понимаете, конечно, что я имею в виду, — и по нехорошему лицу его пробежало в высшей степени скоромное выражение. — Совсем скоро овулянтки отнимут у нас, нормальных людей, не только работу и свободное время, но также честь, совесть и самое человеческое достоинство!

На этих словах публика осуждающе загудела, а лицо зайца в штанах приняло еще более драматичное выражение:

— Но самое ужасное, господа, самое оскорбительное в этой и без того жуткой ситуации в том, что сисястые нас рожают! Да-да, этот вопиющий факт попросту невозможно скрыть: благодаря дырчатым мы, мужчины, появляемся на свет. Разве подобное справделиво? Разве так положено природой? Вот среди нас сидит почетный член нашего Ордена — батюшка Хризофилакс. Скажите, отец: Ева произошла от Адама или наоборот: Адам от Евы?

— Разумеется, Ева от Адама, — густым голосом поведал Хризофилакс, премного порадовав докладчика.

— Вот видите, господа: мерзкие овулянтки разрушают созданный самим Господом Богом порядок вещей! Мыслимое ли дело? Что же мы можем противопоставить чудовищным выходкам менстромонстров? Нет, об отвратительном грехе содомии я даже думать не могу. Современная наука предлагает иное решение, которое я сейчас хотел бы вынести на рассмотрение нынешнего заседания нашего Ордена Жезлоносцев.

— Они прикалываются? — Позвизд не мог поверить своим органам чувств. — Это любительский театр у них такой? Типа, наш мужской ответ Пелевину?

— Да нет, вроде, все серьезно, — пожал плечами Митя. — А квадробберы тебя не удивляют?

— Смотрим дальше, — смирился Позвизд.

Докладчик меж тем продолжал:

— Кембриджские ученые недавно нашли способ соединения мужской репродуктивной силы и — вы не поверите, господа! — деревьев. Специальным образом подготовленное дерево может выносить человеческое дитя — разумеется, исключительно мужского пола. Только представьте себе эту перспективу! Могучий дуб способен произвести на свет прекрасного представителя нордической расы. От клена родится, разумеется, хоккеист, от ясеня — человек, ясный разумом, от тополя — стройный красавец, от сакуры — самурай, от баобаба — негр...

— А от осины кто — Иуда? — недобро вставила Гадючка.

— Одним словом, господа, перспектива избавления рода людского от власти сисястых весьма и весьма реалистична. Теперь на повестке дня стоит вопрос об учреждении соответствующего научно-исследовательского центра у нас, в России. А это, господа, в первую очередь вопрос финансов, не так ли? Есть предложение создать соответствующий фонд для финансирования проекта. Кто за, прошу поднять руки.

— Ну, щас пойдет болтология, — Митя промотал вперед. — А потом у них обычно культурная программа. Это реальный ауч.

Заяц в штанах вернулся на сцену и торжественно поднял руку; в зале воцарилась тишина.

— Переходим, господа, к ритуально-культурной части. Занавес!

Тяжелые бархатные шторы темно-бордового цвета разъехались в стороны, но вместо ожидаемого экрана открылась увеличенная до размеров театрального задника репродукция старинной картины. Полотно изображало сидящего по-турецки розовощекого и круглолицего, наголо выбритого мужчину южной наружности, поразительно напоминавшего торговца арбузами где-нибудь на пригородной развилке шоссе. Макушку головы его украшал иссиня-черный сельдеобразный чуб, а от носа к груди сосульками свисали столь же черные усы. Одет был усач в белую рубаху свободного покроя, темно-красные шаровары и невысокие девичьи сапожки. На боку его виднелась игрушечного вида сабля; в руках держал он бандуру, в зубах — люльку. Вид у мужичка, писаного в стиле непритязательного провинциального барокко, был хитрый и многообещающий, словно бы он намеревался, курнув, слабать на бандуре «Мурку». Слушатели на полотне также присутствовали: сливавшаяся с неким растительным фоном грустная сивая кобыла и странного вида симпатичный песик, похожий на помесь шакала с дворняжкой, которому по непонятной прихоти художника была пририсована пятая нога посреди живота. Песик с веселым любопытством смотрел на хозяина снизу вверх, вытянув мордочку, словно готовился подпевать.

— А я знаю эту картину, — заметил Позвизд. — Это «Казак Мамай», народная живопись восемнадцатого века. Была весьма распространена в малороссийских губерниях. У него был, кстати, реальный прототип — князь Богдан Федорович Глинский, потомок татарского темника Мамая. Жил в пятнадцатом, кажется, веке, возглавлял отряды головорезов, которых водил против турок. Они называли себя «казаками».

— Тс-сс, — шикнула Гадючка, словно они действительно сидели в кинозале. — Не мешай смотреть, эрудит.

Как только расступившийся занавес полностью обнажил портрет, публика встала и провела некоторое время в торжественном молчании. Затем мановением руки заяц подал знак садиться.

— Господа, имею честь представить вам нашего гостя из Берлина — знаменитого русского писателя и деятеля иных искусств Владимира Георгиевича Порокина, — провозгласил он. — К сожалению, вынужден, соблюдая формальности, добавить сюда также эпитет «иноагент», как того требует протокол. Владимир Георгиевич, прошу!

На сцену выехала низенькая одноместная таратайка, которую с трудом влекли пять маленьких лошадок. В таратайке величественно восседал огромных размеров белоснежный кот-перс с ярко-голубыми глазами и бандурой в лапах. Состояние роскошных мехов баюна свидетельствовало о превосходном питании и уходе.

— Прошу! — ведущий сделал широкую отмашку рукой. — «Дума про Казака Мамая» в авторской интерпретации.

Подождав, покуда заяц с достоинством покинет сцену, кот тронул струны бандуры лапой с блестящими наманикюренными когтями, вслушиваясь в мелодичное звучание.

— От бандуры до Бандеры… — покачала головой Гадючка.

— Ничего, скомкаем комика, — отчеканила Ти. — Давай дальше смотреть.

В воздухе повис еще один аккорд, после чего гость из Берлина запел глубоким и хорошо поставленным бархатным голосом:

— Ой, ехал казак за Дунай, за Дунай,

Ой, да навстречу ему вертухай, вертухай.

Гоп-стоп!

Ой, а у того вертухая рушныця страшножуткая,

Ой, а у того вертухая гвынтивка самострельная.

Гоп-стоп!

А из первого ствола эфпиви летят,

А со второго стволя ФАПы сыплются,

А с третьего ствола руський мир ползет,

Ой, ползет-ползет черной гадиной.

Гоп-стоп!

Ой, как зажурился Казак Мамай,

Ой, как огорчился Казак Мамай,

Ой, как разозлился Казак Мамай.

Гоп-стоп!

Смыкнул себя Казак за левый ус — да посыпалися на врага вши летним дождичком.

Воши быстрые, многоногие.

Гоп-стоп!

Смыкнул себя Казак за правый ус — да побежали на врага гниды мелкие,

Гниды мелкие, да целой армией.

Гоп-стоп!

Ой, а как смыкнул себя Казак за длинный чуб,

Ой, за длинный чуб, за чернявый чуб —

Полетела на врага перхоть белая,

Перхоть белая — что твоя метель.

Гоп-стоп!

Вошь кусает-кусает,

Гнида грызет-грызет,

А перхоть густая ворогу метелью-завирухой глаза порошит.

Гоп-стоп!

Устрашился враг,

Уморился враг,

Да и к себе назад на зону подался враг.

Чтоб его там смертельная гангрена скосопиздила!

Гоп-стоп!

Ой, привольно заживем на земле своей,

Жирно-кучеряво заживем на земле своей.

Жрать Америка даст,

Пить Европа даст,

А бабы нам, героям, свои дадут!

Окончив балладу, кот удовлетворенно оглядел публику, дожидаясь аплодисментов, которые, разумеется, не замедлили загреметь.

— Все, концерт окончен, — резюмировал Митя. — Теперь они в другую комнату перейдут на фуршет — бухать и о делах говорить. Там камер нету и вообще полная звукоизоляция.

— А почему эти укросексисты до сих пор на свободе? — удивилась Гадючка. — С таким-то богатым репертуаром?

— За отсутствием состава преступления, — вздохнула начинающий юрист Ти. — Ничего противозаконного они не делают. Если бы Бандере жопу целовали, тогда другое дело. А гимны распевать князю Глинскому ака Казак Мамай — нету, к сожалению, такой статьи. Не придумали еще.

— Скинешь мне видосик на телефон? — попросил Позвизд и в два клика получил искомое.

— Заходите на огонек, если чо, — улыбнулся Митя и тряхнул на прощанье кудрявой шевелюрой.

— Будем рады, — добавила Ти и звякнула облепившими ее хорошенькую лысую головку железяками.

На том и распрощались.