Глава 6

И какой же русский не любит быстрой езды — кроме, конечно, инспектора дорожной полиции? Понеслись с ветерком, полетели по дорогам страны родной. Ах, дороги русские, как вас претерпеть? Длинные вы донельзя, и нет вам конца и краю, поскольку земля наша раскинулась на полсвета, и поди считать версты, покуда не зарябит тебе в очи. И хорошо, если подберется попутчик веселый и языкатый, да расскажет байку-другую, и сделается тебе на душе легко и нестрашно, и стерпишь ты и неописуемые расстояния наши, и все остальное.

— Так, молодежь: кто знает, когда у нас День археолога? — начал Платон, когда выбрались, наконец, снова на трассу.

— 15 августа, Платон Семенович, — с готовностью ответила Гадючка. — Помните, мы же его с вами в экспедиции отмечали.

— Помню, Рыжикова. А почему, позвольте спросить, именно этот день?

Гадючка не знала.

— Ладно, эту байку наш Профессор слышал уже сто раз, а вам расскажу. Короче говоря, был такой великий человек, член-корреспондент Академии наук Владислав Иосифович Радоникас. Он еще до войны исследовал петроглифы Онежского озера и Беломорья.

— Четвертое-третье тысячелетия до нашей эры, — вставила Гадючка.

— Ну, да. Так вот, этот Радоникас любил выпить. И вот, не помню уже, в каком году, в августе в экспедиции приспичило ему в очередной раз, извините, бухнуть. Но Радоникас был человек старой школы, копать начал еще в 20-х, поэтому без повода он принципиально не пил. А тут ни государственных тебе праздников, ни дней рождения — вообще ничего. А трубы горят. Тогда Владислав Иосифович высылает в работающие в поле экспедиции телеграммы: «Поздравляю Днем археолога». Как раз было 15 августа. Коллеги полагают, что завкафедрой археологии ЛГУ в курсе чего-то, о чем другие еще не ведают, и срочно шлют ответные телеграммы: мол, и мы вас тоже. Телеграммы торжественно вывешиваются в полевой столовой лагеря экспедиции, а вечером, как вы понимаете, весь трудовой коллектив дружно лежит под столом. Во главе с профессором. А праздник с тех пор остался.

Гадючка захихикала, Позвизд шмыгнул носом: звезду своей жизни он еще совсем недавно имел счастье наблюдать «в деле» — со всеми вытекающими последствиями.

— Есть еще другая версия, — оживился Профессор. — В 1930-х годах Арциховский копал со студентами под Новгородом. И захотелось ребятишкам праздника. Приходят к Арциховскому и говорят: «Сегодня большой праздник, надо бы отметить». — «А какой?» — «День рождения Буцефала, коня Александра Македонского!» Ну, посмеялись и отметили как полагается. А потом Буцефал забылся, и стал День археолога.

— Миф, — помотал головой Платон. — Мифы и легенды советской археологии.

— Ничего подобного! — возмутился Профессор. — Мне об этом лично рассказывал академик Янин. А ему, коллега, я склонен верить.

Платон совсем неприлично заржал громовым голосом:

— Насчет «верить» я с удовольствием расскажу! Дело было так. Наша первая экспедиция с уважаемым Профессором. Я — студент-второкурсник. Копаем погребение бронзового века, средней такой сохранности. Лежит там скелет в типичной позе зародыша, скрюченный. Мне в первый раз суют кисточку в руки, говорят: давай, студент, аккуратненько расчисти какой-нибудь маленький участок на пробу. Решаю начать с челюсти. И тут смотрю: а в челюстной кости штифт из металла! Я глазам поверить не могу, ору: все сюда! Подбегает Катя Кожина, антрополог, прифигевает: все, приплыли, это зубной имплантат бронзового века, мегауникальная находка, руками не трогать, Морошкин молодец. Пока щелкала фотки, подходит наш Профессор — руководитель экспедиции: что за шум, а драки нет? Катя вопит: имплант, имплант! Профессор так смотрит, смотрит… ну, говорит, коллеги, такая удача бывает только раз в жизни. Немедленно упаковываем и везем в Москву.

— Да уж, было дело, — хохотнул Профессор. — Едем в поезде, я хоть молчу себе в тряпочку, а студент Морошкин как с цепи сорвался: мы, говорит, статью в журнал «Nature» напишем и в «NationalGeographic», и вообще, ему имплант инопланетяне вставили, там состав металла, которого нет на Земле. Было?

— Было… Приезжаем в Москву, делаем рентген в 150 позициях. Собираются все крутые антропологи, крутят головами, говорят «вау». Как есть имплант. Последней смотрит снимки Наташа Березина, она немножко опоздала, и удивляется: «А чего вы возитесь с этой ключицей?» И тут до всех доходит: отломок кости просто напоминает часть нижней челюсти, а так — реально ключица. На ней лежал бронзовый фрагмент фибулы и просто впаялся в кость. А анекдот про Ясона и аргонавтов знаете?

— Ой, Платоша, это уже перебор!

— Да ну, пусть молодняк привыкает. Короче говоря, приплывают аргонавты в Колхиду. И встречает их этот местный царь, как бишь его...

— Ээт, или Айэт, — подсказала неугомонная Гадючка.

— Ага, точно. И царь говорит Ясону: мол, у тебя два задания. Во-первых, выколоть глаз циклопу. Во-вторых, трахнуть русалку.

Позвизд неприлично гыгыкнул в кулак, Профессор молча воздел очи горе.

— Короче, отправляется Ясон в пещеру циклопа. Час его нет, два, три… Ну, думают аргонавты, все: приплыли. Потом, наконец, выходит, утирает пот со лба и говорит: «Ну, где эта русалка, которой глаз надо было выколоть»?

Со смеху покатились все — и в этот момент у Платона пискнул мобильник.

Вацап сообщил новости: директор музея, с которым было все детально договорено, внезапно убыл куда-то по неотложным делам, и в Черноморске придется загорать впустую еще целые сутки — благо, отель подтверждает бронь.

— Солнце, море, спиртные напитки, — кратко резюмировал план действий на ближайшее время начальник экспедиции. — Вперед, господа!

Однако знаменитый музей-заповедник, где на целых двух гектарах представлены руины античного города-порта с фундаментами домов, мощеными улицами и винодельней шестого века до нашей эры, посетить так и не удалось. При самом въезде в Черноморск на дороге внезапно нарисовался жезлоносец из племени ГИБДД:

— Вы археологи из Москвы? Прошу следовать за мной.

— Неприятности продолжаются, — мрачно констатировал Профессор.

Но, к счастью, на сей раз он ошибся. В отделении РОВД, куда вся четверка вошла, беспокойно озираясь, их ждал измученный нарзаном начальник в покосившихся погонах майора и группа взволнованных людей по разные стороны стола, явно представлявших две враждующие партии. Стол был завален фрагментами античной керамики.

— Присаживайтесь, господа, — без энтузиазма сказал измученный майор, утирая пот со лба. Вы эксперты?

— Допустим, — ответил Платон за всех.

Ритуал взаимного представления выявил, что в кабинете собрались сотрудники музея и представители застройщика, занятого возведением спа-комплекса на улице Пушкина.

— Вы уж извините, что пришлось вас дернуть с дороги, но музейщики настояли. Поступила очередная жалоба, — тоскливо начал начальник РОВД. — Требуют немедленно приостановить строительные работы.

— Не приостановить, а прекратить! — воскликнула явно разгоряченная предыдущей дискуссией дама бальзаковских лет с высокой прической. — Прекратить немедленно. На предполагаемой стройплощадке нами выявлен ряд построек периода Боспорского царства. Обнаружен уникальный посвятительный рельеф с изображением Кибелы, Гермеса и Гекаты. В центре находится восседающая на троне Кибела, в северопричерноморской эпиграфике именуемая обычно Мать богов или Фригийская Мать. Ее лицо обрамляют...

— А кто мне компенсирует финансовые потери? — устало перебил ее гладко выбритый мужчина в дорогом костюме. — Кибела, что ли? Вам тысячу лет придется работать, чтоб мои затраты покрыть.

— Варвары! — с еще большим возбуждением воскликнула дама.

— Мать твою фригийскую… — застройщик закатил глаза к полтолку.

— Что вы вообще понимаете, барышник несчастный!

— Барышник, женщина, это торговец лошадьми в царское время, — сухо вставил худой гладко причесанный умник в стильных очках — видимо, эксперт со стороны застройщика. — Уровень вашей научной компетенции говорит сам за себя.

— Тебя вообще не спрашивают, молокосос! — вспылил ни с того ни с сего ученый старичок запущенного вида с торчащими во все стороны седыми перьями на затылке. — Где диплом купил?

Некоторое время беседа продолжалась в том же духе, покуда Платону не надоело:

— Господа! — его рокочущий бас мигом успокоил всех. — Я так понимаю, собравшихся интересует наше экспертное мнение. Хорошо, мы поедем сейчас на место и посмотрим, что к чему. Все согласны?

Вид у Платона был при этом такой, что согласились действительно все и сразу.

В центре котлована были отчетливо видны контуры древнего фундамента, заботливо огражденного по периметру красной ленточкой, возле которой курили и вяло переговаривались рабочие в касках в компании полицейского. Все остальное свободное пространство занимали штабеля стройматериалов и бетономешалки, а сверху нависал гигантский кран, аккуратно перещавший по воздуху бетонную плиту из пункта «а» в пункт «б» — кажется, безо всякой внятной цели. Застройщики прибыли, как положено, на черном «гелике», музейщиков Платон из чистого милосердия велел компактно упаковать в экспедиционный микроавтобус, и по пути ему сотоварищи услышать довелось всякого.

Спустившись к раскопу, Платон потребовал тишины. Четверка чинно вошла в «красную зону» и принялась за осмотр.

— Жилая усадьба четвертого века до Рождества Христова, — на глаз определил Профессор. — Четыре-пять помещений, кладка качественная.

— Вот здесь, кажется, — остатки винодельческого комплекса, — продолжал Платон. — Давильная площадка хорошо просматривается. Заметны следы цемянки — специального раствора для обмазки стен. Цистерна сделана очень хорошо. Стены почти идеально ровные, дно имеет небольшой уклон, рассчитанный так, чтобы виноградный сок стекал в один из углов емкости. В этом углу находилось углубление в виде воронки, из которого отчерпывались последние капли виноградного сока.

— Сохранившиеся фрагменты стены носят следы копоти, — подхватила Гадючка. — В некоторых метсах закопчение довольно сильное. Скорее всего, усадьба была разрушена вследствие пожара. Как вы считаете, Платон Семенович?

— Не согласен, — воткнулся Позвизд. — Считаю, что закопчение происходило из-за дыма очага. Смотри, вот же он.

— С чего ты взял, что это был очаг, курятина? — ни с того ни с сего вспылила Гадючка: наверное, пребывание на территории древной винодельни несколько всколыхнуло ее не до конца еще стабилизировавшийся кислотно-щелочной баланс. — Кто тебя вообще спрашивает? Тебя в экспедицию взяли за пивом бегать, ясно?

— Да очаг это! — уперся Позвизд, встал на четвереньки и принялся немного по-собачьи руками разгребать грунт. — Я докажу, что очаг. Ой!.. сюда, скорее!

— Что такое? — метнулась к нему Гадючка. — Что там?

— Смотри! — ладони Позвизда быстро-быстро освобождали от комьев сухой глины мраморную плиту с остатками древнегреческих надписей.

— Ух ты! Платон Семенович, идите скорей!

— Почему бы вам, миледи, и старика не позвать за компанию? — подал голос Профессор. — Ах, молодежь...

Зрители за красной ленточкой умолкли, напряглись и впились глазами в плиту, которую Платон медленно расчищал щеткой.

— Воды дайте, быстро! — вдруг скомандовал он.

Из-за ленточки мигом прилетела пластиковая бутыль минеральной. Платон вылил ее без остатка на древний мрамор и некоторое время напряженно всматривался в текст, безмолвно шевеля губами.

— Так… на первый взгляд — типичное боспорское надгробие-лапидарий. Здесь жил иереус — глава местной религиозной общины. Имя читается как… подождите… По-ли-эн. Иереус Полиэн. Надо будет посмотреть в «Корпусе Боспорских надписей», что о нем известно. Погребения иереусов, кажется, — большая редкость. Плюс посвятительный рельеф Кибелы, который нашли здесь же. Вскрываем?

Зрители одобрительно загудели. Один лишь несчастный застройщик морщился и потел: больше иереусов — больше проблем. Но затем ахнуть пришлось даже ему: под сдвинутой плитой зияла черная дыра подземного хода.

— Ну, блин, отжигаете, москвичи!

Платон, стоя на четвереньках, глубоко опустил голову в открывшийся проем, затем, отряхиваясь, встал:

— Это, я полагаю, вообще никакое не погребение. Случайно найденная плита просто закрывала вход в погреб.

— А я не согласен, коллега! — вдруг вынырнул из толпы запущенный научный старичок с седыми перьями. — Иереуса могли похоронить в катакомбах.

— В каких еще катакомбах?

— А вы не знали? — ехидно обрадовался старичок и острожно подбежал поближе. — Ничего удивительно: Москва-то далеко, оттуда не все видно. Еще в девятнадцатом веке под городом обнаружили сеть подземных ходов. Их обследовал Веселовский, но ни датировку, ни предназначение определить не смог. Он считал, что катакомбы были прорыты еще задолго до появления греков. В 30-е годы здесь работала одна местная экспедиция, о которой вообще ничего неизвестно.

— Почему?

— Официальная версия: во время войны немцы сожгли городской архив. Неофициальная: сюда прибыли люди из «Анэнербе» и изъяли все документы. Зачем, почему — никто не знает. В катакомбах фашисты прятали затем боеприпасы, так что в конце концов было принято решение их засыпать, чтоб дети и дураки не лазили.

— Понятно, — сухо сказал Платон. — Лестницу несите. А ты, Позвизд, дуй за фонарями в машину.

Длинный коридор уходил в темноту, по которой опасливо блуждали яркие лучи света, выхватывая фрагменты хорошо утрамбованного земляного пола, стен и невысокого потолка, с которого свисали прочные паучьи сети. Ничего, кроме этого, видно не было, хотя прошли уже добрых метров сто. Иногда от центрального коридора отходили в неизвестную даль боковые, в которых фонари тоже не натыкались ни на что интересное.

— По-моему, пора возвращаться, — подал голос Профессор. — Пускай специалисты обследуют.

— Мы и есть специалисты, — возразил Платон и приказа прекратить движение не отдал.

— Стойте! — спустя некоторое время громко прошептала Гадючка. — Платон Семенович, слышите?

— Что? — развернулся к ней Платон.

— Вот этот странный звук? Как жужжание такое.

— И я слышу, — встрял Позвизд. — Типа холодильник работает.

Все на минуту замолчали, прислушиваясь. И действительно: из глубины коридора доносился странный, явно технический звук.

— По-моему, нам туда не надо, — осторожно предположил Профессор. — Черт его знает, что там может быть. В любом случае, к археологии это не относится.

— Стойте здесь, — приказал Платон. — Я пойду посмотрю.

— Я с вами, Платон Семенович, — пискнула было Гадючка, но ослушаться не посмела.

— Авантюрист, — проворчал Профессор.

Некоторое время они стояли и тревожились молча, прислушиваясь к удаляющимся шагам авантюриста. Вскоре, судя по звукам, он остановился.

— Там что-то есть, — шепнула Гадючка. — Точно.

— Классно было бы найти подземный античный некрополь, — вздохнул Позвизд.

— А еще класснее, юноша, пару ящиков проржавевших немецких снарядов, — раздраженно произнес Профессор. — Или пару баллонов с ипритом.

— Идите все сюда! — басом донеслось из темноты.

Их глазам предстало нечто, чего они уж совсем не ожидали увидеть. Длинные ряды металлических складских полок были плотно заставлены системными блоками, которые мерцали сотнями беспокойных огоньков. Во все стороны сразу уходили мириады проводов разной толщины, исчезавшие во мраке. Все это вместе напряженно жужжало, как рой ос, изготовиавшихся к нападению.

— Нелегальная майнинговая ферма, — с восхищением произнес Позвизд. — Впервые вижу такое.

— Оно нам надо? — пожал плечами Профессор. — Уж явно не боспорцы это все наворотили.

— А теперь, друзья-товарищи, — вынырнула из за полок громоздкая фигура Платона с фонарем, — взгляните-ка на эту вишню в шоколаде. Светите, светите сюда, не стесняйтесь.

То, что они увидели, было еще неожиданнее майнинговой фермы в античных катакомбах. Небольшая ниша в стене, отделанная первоклассным белым мрамором, изображала нечто миниатюрной древнеегипетской молельни, в центре которой на пьедестале возвышалась фигура Осириса. Все остальное пространство было покрыто ровными рядами иероглифов.

— Ауф! — выдохнул ошеломленный Позвизд.

— Новодел, — тотчас же оценил Профессор. — Неплохая, доложу вам, работа, но — новодел.

— Они что тут, Пелевина перечитались? — подала голос Гадючка. — Майнят во имя Осириса? Хотя в «Generation П», кажется, шумеры были.

— Позвизд Радзивиллович, — вдруг сказал Платон. — Вы там, помнится, в лесу по-египетски голосили. Сумеете прочесть?

Никакая тьма не могла скрыть того, каким пунцовым от гордости сделалось лицо стажера. Он долго рассматривал иероглифы, беззвучно двигая губами:

— Если я не ошибаюсь, Платон Семенович, это точная копия надписей с Палермского камня. Двадцать пятый век до нашей эры. Содержит список фараонов Древнего Египта, начиная с первой династии и до первых представителей пятой династии, а также перечень важных событий каждого года их правления.

— Согласен. Ну, что читается?

Позвизд напрягся:

— Вот здесь навскидку попробую… но без гарантий… Сет-хи-маш-та-ма-ни, так вроде. Согласно коду списка иероглифов Гардинера, это должно означать… Сет… бог ихний, значит… вези зерно обратно… та-ма-ни… не понимаю. В Тамань, что ли? Что за чушь?

— А вы, кажется, правы, коллега, — Платон тоже беззвучно шевелил губами, пытаясь читать. — И-ах и-би-нибл… И-ах и-бин— мид-ши нха-та сах нха-та са-ра-си ди-бин-ха са-би-ти… «Увозят семерых детей. Увозят детей Мидийских, уносят, несут меня, уносят Сара наших детей». Дальше: «Везут в Египет на кораблях, Хабе золото везут. Машез считает подати… Везут в Египет на кораблях, приглашает Хасамира. Человек стоящий на палубе корабля злой Хим. Везут в Египет на кораблях зерно, меня туда сажают. Сет, вези зерно обратно в Тамань. Везут в Египет на кораблях зерно в большом количестве. Дети зовут Тапу, их везут».

— То есть, египтяне награбили зерна на Тамани, захватили пленников, детей и везут назад, в Египет, верно? — глаза Гадючки горели. — Верно, Платон Семенович?

— Какая Тамань, господа? — сдержанно возразил Профессор. — Первое египетское судно появилось в этих краях примерно в третьем веке до нашей эры. И так всех ошеломило своим видом и размерами, что его даже запечатлели на плите в святилище Нимфея, это недалеко от Керчи. Спустя две тысячи лет после Палермского камня.

— Майнят во имя Осириса… — проговорил Платон, думая о своем. — Бред полный. Пошли отсюда. Пускай полиция разбирается.