Глава 10

— А правда, что немцы изъяли все документы по работе довоенной экспедиции? — Гадючка с каким-то неуместным кокетством нацепила на лоб фонарик и теперь проверяла шнурки на своих новеньких пафосных «саломонах».

— Не знаю, — пожал плечами Митя, уже полностью готовый к предстоящей инфильтрации. — Я читал, что был такой филолог Пауль Кречмер, который в 1942 году издал книжонку под названием «Индийцы на Кубани». Он имел в виду наших синдов, которые и основали Синдику.

— Синды, инды — очень похоже, — заметил Позвизд, который с налобным фонарем так справиться до сих пор и не мог. — В Пакистане есть такой народ — синды.

— Может быть, я понятия не имею. Короче, вроде бы по следам этой книженции «Анэнербе» галопом рвануло к нам. Черноморский музей тогда вынесли весь, это правда. Нифига не осталось. А насчет остального — не знаю. Так вы готовы уже или нет?

— Готовы, — подтвердил Позвизд, опасливо поглядывая в темный провал подземелья.

— Фонари включили и пошли, — сухо скомандовала Ти. — Держимся друг друга, идем четко за мной, говорим тихо, а лучше молчим. Митридат замыкающий.

Коридор поначалу был довольно узкий, так что идти приходилось друг за другом, но спустя некоторое время он расширился до добрых метров двух. Резко пахнуло мочой. Лучи фонарей выхватывали какие-то грязные тряпки на полу, пустые бутылки из-под пива и ржавые консервные банки, затем показался обглоданный остов велосипеда.

— Это тракт номер один — «бомжатник», — пояснила Ти. — Понятно, почему так назвали, да?

Ответом на вопрос было дружное молчание: всем хотелось поскорее переместиться, наконец, в тракт более приличный. Довольно скоро воздух стал чище, а после нескольких поворотов запах мочи и вовсе пропал. Понятно было, что в такие места граждане без определенного места житальства соваться уже не рискуют.

— Тракт номер два — «для придурков», — объявила Ти.

Тупичок длиной метров двадцать был по обе стороны до самого потолка плотно заставлен деревянными ящиками явно военного вида и предназначения.

— Ух ты! — не без восхищения прошептал Позвизд. — Немецкие боеприпасы, что ли? Круть какая. А можно мне шмайссерок на память?

— Я ж говорю, для придурков тракт, — не без удовлетворения констатировала Ти. — Там только сухпайки просроченные, больше ничего. Местный гитлерюгенд приходит фоткаться. Потом в соцсетях пишут: типа, нашли тайный склад оружия.

Фонарь Позвизда высветил на стене грубо намалеванную свастику:

— Они что — действительно нацики?

— Весь город отелями позастроили, козлы, — буркнул Митя. — А единственная школа — похуже античных руин. Молодежи учиться негде, работа — только в турбизнесе: девяносто номеров убирать за смену и за три копейки. Вот народ и дуреет. Или валит отсюда. Это вам, курортникам, хорошо: приехали, оттянулись, уехали. А люди пашут на вас, как проклятые...

— Так, теперь ты пропаганду развел, — оборвала его Ти. — Не слушайте его, вы же не курортники. Пошли, нечего здесь делать. Есть и поинтереснее места.

После еще одного крутого поворота с обеих сторон тоннеля начали проступать признаки каменной кладки явно античного вида. Вскоре ожил и пол, являя контуры выщербленных мраморных плит.

— Можно остановиться посмотреть? — спросила Гадючка.

— Не сейчас, — отрезала Ти. — Скоро уже.

Впереди начали проступать все более и более отчетливые мраморные контуры, складывавшиеся в христианские кресты. Вскоре их глазам предстал довольно скромный, но прекрасно сохранившийся алтарь в форме прорубленной в стене и отделанной мрамором полукруглой ниши и двух колонн, на которые опирался аккуратный столик крестообразной формы, украшенный вычурной резьбой. На нем виднелись вполне современные огарки свечей, покрытые пылью поминальные лампадки из супермаркета, пустая бутылка «Столичной» водки и суровый граненый стакан, символизировший, видимо, неоспоримую тщету земного бытия.

— Вот сюда босота уже не ходит, — сказала Ти. — С того и живем. Своими руками открыли, отрыли, отмыли. Абсолютный эксклюзив: неизвестный науке подземный храм первых христиан. По легенде, в этой пещере жил когда-то сам апостол Симон Канаанит, или Зилот, посланный сюда проповедовать.

— Я бы, по ходу, датировал поздневизантийской эпохой, — заметил Позвизд. — Вам по этой теме консультация нужна?

— Да нет, здесь все давно заметано, — усмехнулся Митя. — Даже Телеграм-канал свой имеется, закрытый. Легенду сочинили зашибись. Вам как специалистам лучше не знать. Главное: народ платит по триста баксов с носа за групповую экскурсию. Минимум. Но это так, поиграться.

— Наша реальная клиентура — банкиры и прочие членотвари богатенькие, — неприязненно уточнила Ти. — Некоторые тут на ночь остаются грехи замаливать. Там за углом для них футон стоит, одеяла, подушки. Чтоб, не дай Бог, не околели, членовредители. А то ведь холодно.

И действительно: фонари высвечивали облачка пара, поднимающиеся изо рта.

— Пошли, — сказал Митя. — Ничего тут интересного тоже нет. Чистый бизнес.

— А когда уже интересное начнется? — поежилась Гадючка. — Я вся околела.

— Начнется, не переживай, — с какой-то странной интонацией обронила Ти. — Интересней некуда.

Путешествие понемногу начало приобретать странный характер. Они постоянно сворачивали то вправо, то влево, ныряли в какие-то узкие кротовые норы, где приходилось пригибаться, а иной раз даже ползти на четвереньках. Лабиринт катакомб, судя по всему, был действительно огромен: неудивительно, что пресловутая «босота» предпочитала дальше своего крысиного угла не соваться. Со стен свисали длинные корни, то и дело цепляя в темноте лицо, словно невидимые руки, норовящие крепко схватить и не дать сделать больше ни шагу. Становилось все холоднее и холоднее — и все больше и больше сужался и без того тесный коридор. Наконец, перед ними оказалсь узкая щель, через которую можно было лишь проползти или просочиться.

— Так, щас будет радикулитник, — по-деловому обрисовала ситуацию Ти. — Не бздеть, дышать ровно, поняли? Просачиваемся строго по одному. Митя первый, я замыкающая. Вопросы есть?

— Я не полезу, — вдруг сказала Гадючка.

— Что ж так, сестренка? — снисходительно процедила Ти. — Приссала чуток?

— Пошла ты, — окрысилась Гадючка. — С меня хватит. Я на эти урбексы не подписывалась.

— Да ладно, — попытался подбодрить ее Позвизд. — Что ж мы тут, зря лазили, что ли?

— Лезь сам, дурак! — отрезала Гадючка. — Я хочу назад, всем ясно?

— А вот Платон Семенович, как ты думаешь — полез бы?

Ни с того ни с сего Гадючку прорвало на самый что ни на есть непристойный девичий визг:

— Пошел ты со своим Платон Семенычем! Я сказала, я домой хочу! Тут стремное место, это вообще трындец какой-то. Вы зачем нас сюда завели? Что вам от нас надо?

Она дрожала, на глазах ее блестели крупные слезы.

— Ребят, серьезно: давайте назад, а? — предложил Позвизд, прижимая к себе трясущиеся гадючкины плечи. — Как-нибудь в следующий раз заценим ваш хабар. Видите: девушке плохо. Не справляется с управлением.

— А кому щас хорошо? — как-то примирительно и грустно сказала Ти. — Нет, значит, нет. Извините нас, ребята.

— Мы не сами — нас заставили, — добавил Митя.

— Без обид, окей? — завершила Ти, после чего их налобные фонарики синхронно погасли, а торопливые шаги переместились в сторону бесконечности.

— Что это было? — еле слышно прошептала Гадючка. — Они что — ушли?

— Эй, придурки! — надсаживаясь, заорал Позвизд, прижимая ее к себе еще крепче. — Хорош шутить, прикол не катит!

Ответом, как и следовало ожидать, была мертвая тишина, нарушаемая лишь учащенным дыханием обоих.

— Эй, сюда идите! — крикнул он уже без энтузиазма, послушал тишину и добавил: — Все, они реально свалили.

Гадючка обмякла у него в руках и медленно сползла на пол.

— Гадюч… в смысле, Алинка… ты что? Ты перестань. Слышишь: прекрати немедленно, поняла! Что ты, как маленькая… Ну, не плачь. Мы что-нибудь придумаем. Тоже мне, блин, лабиринт Миноса...

В ответ она лишь рыдала — уже не стесняясь, в голос.

— Эй, кто-нибудь! — снова крикнул Позвизд. — Э-ээй! Кто нибудь! Помогите! Мы заблудились! На помощь!

Единственной внятной реакцией тьмы был резкий шорох в углу — словно бы там пробежало мелкое животное средних размеров.

— Крысы!!! — завизжала Гадючка благим матом и принялась, лежа на спине, пинать зловещую пустоту ногами.

— Успокойся, какие крысы? — Позвизд лихорадочно светил фонарем вокруг себя. — Нету здесь никаких крыс, тебе почудилось.

Тьма не согласилась с тезисом — и зашуршала снова: еще громче и ближе. Гадючка вскочила и опрометью бросилась бежать.

— Стой, дура, куда! — Позвизду насилу удалось догнать ее, поймать и прижать к стене. — Прекрати психовать немедленно. Все, все, дыши. Я тебя не брошу, мы что-нибудь придумаем.

— Я крыс боюсь, — Гадючка захлебывалась слезами. — И подземелий. Зачем я сюда с тобой полезла, идиотка? Все ты виноват. Ты меня сюда затащил, козел. Все из-за тебя… — и слезы снова полились рекой.

Позвизд решил великодушно проигнорировать несправедливость обвинений — и с силой встряхнул Гадючку еще раз.

— Так, сейчас села и рот закрыла, ясно? Сядь и молчи. И не смей мне с места двигаться. Это приказ. Я не шучу.

— Что ты задумал, Позвиздик? — она опустилась на пол и принялась послушно размазывать слезы по лицу.

— Главное, не бойся и ни в коем случае не беги, — твердо и уверенно, как мог, ответил тот.

— Ладно, попробую...

Позвизд отошел на несколько шагов и громко произнес:

— Бабушки, я согласен! Я все куплю. Слышите: все куплю без вопросов!

— Ты что — спятил? — всхлипнула Гадючка. Позвизд решил не отвлекаться и заорал еще громче:

— Бабульки, я все куплю. Я! Все! Куплю!!

Темнота не отзывалась. Позвизд потоптался на месте, собираясь с силами и стараясь не отвлекаться на гадючкины всхлипы.

— Да где ж вы, курвы старые, черт вас побери?!!

Наконец, воздух нехотя зашевелился синими, красными и белыми оттенками.

— Ишь, как лается-то куманек, — сказало синее пятно.

— Сцыт в три ручья, — бестактно добавило красное.

— Оно и понятно, — констатировало белое.

Следом за тем три старые ведьмы полностью десантировались в доступную в ощущениях и восприятиях реальность.

— Уф-фф, — облегченно выдохнул Позвизд. — Я думал, не придете.

— Боялись за тебя, куманек, надорвесси орать-то.

— Здоровье повредишь.

— А то и вовсе помрешь с перепугу...

Позвизд, увидев бабок в реале, как-то осмелел:

— Ну, называйте цену скорее. У меня портмоне с собой, все беру. А потом, если можно, дорогу назад покажете, хорошо?

— Ишь какой! — кокетливо возразила синяя старуха.

— Прям вынь да положь, — продолжила красная.

— Чисто мент на рынке, — добавила белая.

Позвизд демонстративно извлек из рюкзака кошелек и насчитал две тысячи мелкими купюрами:

— Беру оптом.

Бабки, однако, к предложению отнеслись скептически:

— Поганая пошла молодежь: все на деньги меряют.

— Глубокие корни пустил капитализм.

— Этот мегатренд, куманек, при нонешних раскладах ни разу не прокатывает, — авторитетно заявила белая чертовка, словно заправская участница токшоу.

— Что ж вам надо? — остолбенел Позвизд. — Учтите: девку не отдам.

— Сам с ней цацкайся, со своей истеричкой, — неуважительно заявила синяя старуха. — Ишь ты, фифа какая с ноготками.

— Чего это я фифа? — ни с того ни с сего ожила Гадючка в своем углу. — Вы что себе позволяете?

Старухи загалдели в ответ:

— Куманьку нашему пошто не даешь, паршивка?

— Вишь, все извелось уже дитя, лица на ём нет

— Ни стыда, ни совести, тьфу!

Позвизд понял, что дискуссия приобретает нежелательный оборот:

— Так, возвращаемся к моему предложению. Почем у вас, гражданки, картошка, семечки и тыква?

— А нипочем, — сказала белая. — Песню спой — и будет торговля.

— Какую еще песню?

— А какую хошь. Громко давай, с душой. Тока иноагентов не пой.

— Посодют, — подала голос синяя.

— Зону топтать пошлють, — прокурорским тоном добавила красная. — Тундру копать, кандалами звенеть.

Недолго думая, Позвизд набрал в легкие побольше воздуху и затянул старинный гимн археологов, который поют у костра во всех экспедициях, когда очередной день позади, ломит спину, адским огнем горят намозоленные ладони, отваливаются ноги — но жизнь кажется такой прекрасной, такой ослепительно-солнечной и пьянящей — ведь ты еще так молод, ты совсем ее еще не знаешь, и вообще...

Kак на княжий двоp московский пpибежали ходоки:

— Kняже! В поле кyликовском ждyт мамаевы полки.

Kнязь по пьяни не вpyбился — кто такие, чо оpyт?

Kто там в поле объявился и какого хрена ждyт?

Kняже кpикнyл: «Воевода! Собиpай к обедypать.

По кyвшинy спиpтy вмажем да поедем воевать».

Как на поле кyликовом прокричали кyлики —

И в поpядке бестолковом вышли pyсские полки.

Как дыхнyли пеpегаpом — за веpстypазит.

Значит, выпито немало, значит, бyдет вpаг pазбит!

— Эх-ма! — лихо выкрикнула белая бабка и притопнула ногой. — Гори, село, — гори и хата. Подпевай, девка!

— Ой, и слева нас — рать, — гыгыкнула Гадючка, — ой, и справа нас — рать. Приятно с похмелья мечом помахать.

А затем уже грянули хором:

— Ой, да слева нас — рать, ой, да справа нас — рать,

Хорошо с перепою мечом помахать!

Белая старуха павой вышла на середину, держа в руках воображаемый микрофон:

— Воевода с кpасным носом в pатном деле знает толк,

И в засадy чеpез поле поскакал отбоpный полк.

Пеpебpались чеpез pекy с кpиком-матом молодцы,

А назад доpоги нетy — в водy сyнyты концы.

Тут не удержалась уже и красная старуха:

— Князь великий Дмитрий русский был одет в одни портки:

Всю кольчугу в пьяной драке разорвали мужики.

Выпил кружку самогона и вовсю кричит,

Видно, выпил он немало — видно, будет враг разбит.

На этих слова, покатываясь с хохоту, истошно орали уже все:

— Ой, да слева нас — рать, да и справа нас — рать,

Хорошо с перепою мечом помахать!

— Эх-ма! — добавили бабки. — Горит село — гори и хата.

Теперь решила дать газу Гадючка: вскочила и сама схватила микрофон:

— Пересвет с похмелья стремя не поймает, хоть убей,

Из татарского ж из племя вылетает Челубей.

Так сошлась на поле брани с трезвой ратью пьяна рать,

Все допили, все сожрали — больше нечего терять.

— Ой, да слева нас — рать, да и справа нас — рать...

— Танцують усе! — объявила белая старуха, и чортова троица закружилась в дичайшем хороводе с плавным переходом в канкан.

Когда допели и отсмеялись, в подземелье снова воцарилась тишина.

— Узбагоились, детки? — непривычно ласково и тепло сказала синяя старуха. — Ну, вот и славно. Иди сюда, куманек. Все испытания ты выдержал, добрым молодцем себя показал.

Позвизд не очень уверенно подошел и принял из рук старухи аккуратно завернутую в газетную бумагу картофелину.

— Картошачка накормить, — сказала та с какой-то странной, очень древней интонацией.

Красная старуха протянула ему небольшой кулек семечек:

— Семачка напоить.

Позвизд принял дары и без особого энтузиазма приблизился к даме в белом, у ног которой возлежала уже хорошо знакомая ему здоровенная тыква.

— Тыкивка спать уложить, — пояснила она и кивнула на ярко-оранжевую глыбу. — Хватай, куманек.

— Стесняюсь спросить, бабушки: а зачем все это?

— Мирового козла кормить-поить будешь, — ответствовала белая. — Хватай товары и тикай!

Позвизд немного замешкался:

— А это… тележки у вас нету случайно? А то у нас служба доставки не набирается.

— Бегом тыкву взял, и на выход! — заревела бабка таким страшным голосом, что все сомнения отпали сразу. — Прямо идите, не сворачивая, через пять минут будете наверху.

— Чао-какао, — промурлыкала им вслед одна из двух оставшихся благодетельниц.

Пыхтя, кряхтя и чертыхаясь, Позвизд взвалил тыкву на плечи и потащил — бледно-розовое рассветное небо засияло перед ними действительно спустя минут пять.

На пороге отеля их ждали отчаявшиеся и озверевшие Платон с Профессором:

— Вы где шлялись?!

— Из экспедиции отчислены!

— Чуть с ума из-за вас не сошли!

— В Институте будем вопрос ставить!

Позвизд с Гадючкой стояли молча и сияли так, что отцы-командиры в конце концов успокоились.

— Живы-здоровы, и слава Богу, — выдохнул Профессор.

— А тыкву зачем приперли? — удивился, приходя в себя, Платон.

— На Хэллоуин, — не моргнув глазом отвечал Позвизд.

— Могу себе представить, — проворчал Профессор, и на том приключения окончились.