Глава 18

Завтракали торжественно: женщины учителя Хаурби были в полном сборе, наряженные и спокойные, а в ряды археологов вернулся, наконец, насмотревшийся счастливых снов Платон. Вина разлили совсем немного — ровно чтобы хватило на один-единственный тост. Глава семейства встал:

— Бог послал нам испытания, Бог дал нам силы их преодолеть, Бог наградит нас за мужество в невзгодах. Сегодня большой день. Мы будем благодарить Созереша за все, что он для нас сделал. Дедушка Гедуадже сказал, что вы, гости, можете пойти вместе с нами на праздник. Мы все будем очень рады видеть вас рядом.

Он выпил вино и сел; женщины его притихли, как-то подобрались изнутри и опустили взгляд. Видимо, происходило нечто крайне важное.

— Я уже где-то слышала это имя — Созереш, — Гадючка первой осторожно нарушила тишину. — Но не очень поняла, кто это.

Хаурби — видимо, по старой учительской привычке — прокашлялся:

— Созереш — главный бог и защитник адыгских родов Тлиф, Боус, Шейшхо, Хурум и Агуй, — начал он, и все сразу как-то очень уютно почувствовали себя за школьной партой. — Его еще называют Сеозерес, Шеузерыщ или Сузереф. В древних культурах Ближнего Востока этому адыгскому имени соответствует имя Сирруф или Сераф, откуда происходит современное имя Серафим. Наш род почитает Созереша с древнейших времен, это большая честь. Это наш бог плодородия и землепашества. Легенды повествуют, что Созереш прибыл к нам из-за моря и выглядел он… — тут Хаурби немного замялся, — выглядел он, согласно легендам, в точности как вы, Платон Семенович. Он был высокий и сильный, волосы его были рыжими, а глаза — голубыми.

Польщенный, Платон широко улыбнулся:

— Спасибо за комплимент, конечно, но я всегда думал, что Осирис все же больше соответствовал древнеегипетскому типу. Я ведь правильно понимаю, что речь идет о каком-то местном культе Осириса? Но откуда он мог у вас появиться?

— Я же вам говорю: мы верим, что Созереш пришел из-за моря. Он был рыжеволосым и голубоглазым — в точности как Абрскил. Скорее всего, речь идет об одном и том же образе, который позднее как бы раздвоился в мифологическом сознании народа.

— Выходит, Палермский камень описывает реальные события? — подхватил увлеченно Позвизд, глаза которого сияли из-за толстых стекол очков, а веснушки горели бенгальскими огнями. — Что древние египтяне плавали на Тамань?

— Да, так оно и было. Наша страна называлась когда-то в незапамятные времена Та-Ману, что означает «Место заходящего солнца». Оно упоминается в «Книге мертвых» как Ману. «Место восходящего солнца» — это Бахау на Апшеронском полуострове на Каспии, тоже из «Книги мертвых». И там, и тут были святилища Созереша, которые, говорят, воздвиг он сам. Майкопская культура, вам, конечно, хорошо известная, как раз и охватывала регион между Таманским полуостровом и каспийским побережьем, простираясь через весь Большой Кавказ. Это было великое содружество стран, представлявшее одну из древнейших цивилизаций на планете.

— То есть, строго говоря, вашей стране Та-Ману соответствует галюгаевско-серегинский тип Майкопской культуры по определению Кореневского? — вставил свое веское слово и Профессор, набивая трубку. — А Майкопская культура вообще-то в восточной своей части оканчивалась где-то в регионе современной Чечни и до Каспия не доходила никак.

Хаурби несколько смутился:

— Нет, так глубоко я, извините, не вникал. Древние египтяне называли Черное море Ахин, как называем его и мы, адыги, — Ахын, от слова «хы» — море. Первым из Египта прибыл сюда Созереш. Он научил людей обрабатывать землю, и наша земля стала давать обильный урожай. Египтяне плавали к нам за зерном, а заодно и за рабами. Увозили много детей — но только непременно рыжих и голубоглазых мальчиков. В Египте им давали хорошее образование и делали жрецами в храмах. Их называли «джирк» — отсюда, кстати, произошло слово «черкесы».

Гадючка в это время что-то быстро выстукивала в интернете, а потом вдруг с наскоку включилась в ученый разговор:

— А знаете, что я нашла? Вот, зачитываю: «Сенсационные результаты были получены из центра генетических исследований iGENEA, расположенного в Цюрихе, куда египетские археологи передали часть ДНК, извлеченной из мумии фараона Тутанхамона. Ученые сравнивали их по так называемым гаплогруппам (под названием R1b1a2) — характерным наборам фрагментов ДНК, которые передаются из поколения в поколение, сохраняясь почти в неизменном виде. Установлено, что гаплогруппа R1b1a2, обнаруженная в мумии Тутанхамона, встречается приблизительно у половины мужчин из Западной Европы, а в некоторых странах доля родственников фараона приближается к 70 процентам (например, во Франции эту гаплогруппу несут 60 процентов мужчин, а в Испании — 70 процентов). Исследователи полагают, что общий предок Тутанхамона и европейских мужчин, имеющих гаплогруппу R1b1a2, жил на Кавказе около 9,5 тысяч лет назад. Носители «фараонской» гаплогруппы начали миграцию в Европу приблизительно 7 тысяч лет назад. Среди современных египтян доля носителей гаплогруппы R1b1a2 составляет менее одного процента». Вот так-то, господа! Генетика все подтверждает.

— Пятое тысячелетие до нашей эры — несколько рановато, я бы сказал, для майкопцев, — пожал плечами Платон. — Хотя после того, как Николаева и Сафронов ошиблись с датировкой цилиндрической печати из-под Красногвардейского на добрую тысячу лет, я уже ничему не удивлюсь. То есть, получается так, что некий общий предок, которого мы условно называем Созереш-Осирис, приплыл сюда из Египта и основал государство Та-Ману, о котором сообщает Палермский камень? Хорошо; но почему же тогда именно сугубо египетских следов в Майкопской культуре не обнаружено? Почему майкопцев все-таки привязывают к преддинастическому периоду в Месопотамии — в частности, культуре Амук F?

Хаурби церемонно встал — давая понять, что сугубо научные дискуссии интересуют его мало:

— Платон Семенович! Я рад пригласить вас и членов вашей экспедиции на наш родовой праздник Созереша. Дедушка Гедуадже — хранитель традиции, идущей от него лично. Вот он вам все и объяснит. Прошу! — и Хаурби широким жестом указал на дверь.

Ехали, как выяснилось, к той самой запретной пещере Абрскила, куда — ай, шакал! — вел своих гораздо менее совестливых спутников Абрек, да так и не довел. Местные погрузились в битую-перебитую «буханку», которая, однако, успешно справлялась со всеми кривями и косями горных дорог; минибус археологов тоже кое-как тащился следом, мечтая о покое и капремонте после перенесенной травмы. Дорога долго продиралась сквозь густой густарник, где удивительно крепкие ветки реликтового можжевельника царапали стекло стальными колючками, — двигаться приходилось черепашьим шагом, и на разговоры времени хватало вполне.

— Платон Семенович, а как вы считаете: могли египтяне плавать на Кавказ в четыре-пять ка до нашей эры? — Гадючка, как всегда, подала голос первой.

Платон вертел баранку так и сяк, пытаясь разгадать хотя бы намек на дорогу среди взбесившейся зеленки:

— Не знаю… Мое личное мнение: культ Осириса принесли сюда боспорские греки или прибывшие с ними египетские купцы.

— Почему?

— Потому что «Осирис» — греческая огласовка древнеегипетского теонима Усир. Так звали этого бога на самом деле. Есть мнение, что Ассирия — это, на самом деле, Усирия. Но их «Созереш», я полагаю, — чистой воды импорт. А насчет всех этих новомодных гаплогрупп — так там все нужно делить надвое. Я, Рыжикова, твердо верю лишь тому, что лежит в земле и что можно оттуда выковырять лопатой. Вот выроют мне на Тамани скарабея додинастической эпохи — поверю. И то не сразу. А так — нее, без меня, пожалуйста...

— Между прочим, — подал голос Позвизд, — если мне не изменяет Яндекс, мы находимся как раз в том районе, где тракторист нашел бронзовый котел и куда мы до сих пор так и не попали. Вот, как я понимаю, это ущелье, где пещера, — он протянул Профессору смартфон, куда не без интереса сразу заглянула и Гадючка. — А наш аул, где трактористы живут, — вот здесь, чуть севернее. По-хорошему, мы имеем шанс наткнуться прямо сейчас на то самое царское погребение.

— Уважайте народные традиции, юноша, — заворчал Профессор, дотоле предпочитавший не вмешиваться в спор. — Иначе однажды местные могут запросто принести вас в жертву — как того покойника, которого вы исследовали с Рыжиковой. И еще посмертную трепанацию сделают на память. Чтоб неповадно было.

— Кстати, о птичках, — Платон продолжал маневрировать в зеленых водоворотах, где ветви становились все более и более густыми и цепкими, почти полностью скрывая солнечный свет. — При раскопках святилища эллинистического Китея были обнаружены фрагменты черепа и челюсти ребенка в возрасте до одного года и фрагмента детской плечевой кости со следами ритуального каннибализма. Находка была сделана на месте ритуальной тризны. А рядом раскопали безынвентарные погребения младенцев и детей в возрасте трех-пяти лет. Так что, друзья мои, людоедов тут везде было хоть отбавляй.

— Китей — это который на горе Митридат в Керчи, пятый век нашей эры? — с готовностью блеснула неугомонная Гадючка, но тут, наконец, прибыли, и ответа от своего Платона Семеновича она так и не долждалась.

Место было в высшей степени странным: почти идеально круглая грунтовая проплешина диаметром метров двадцать посреди сплошного моря дичайшего горного кустарника; найти путь сюда без опытного проводника было категорически невозможно. Из «буханки» выгрузилось понемногу учительское семейство, а затем появился сухощавый подтянутый старец с длинной желто-белой бородой лопатой, в смушковой папахе, поношенном советском пиджаке и кирзовых сапогах той модели, что была в моде, когда наши брали Берлин. Лицо его, заросшее щетиной до самых глаз, было из тех, что напоминают человечеству с некоторых фотографий в глянцевых журналах о том, что люди когда-то обходились не только без смартфонов, до даже и без бумаги.

Дедушка Гедуадже — а никем иным библейского вида старец быть, разумеется, не мог — опирался на новехонькую палку, ярко блестевшую в солнечных бликах дорогим немецким хромом и недоверчиво оглядывался по сторонам, пожевывая губами. Затем он жестом подозвал к себе Хаурби и что-то коротко сказал ему по-адыгски. Хаурби явно занервничал и принялся беспокойно озираться вокруг, словно потерял кого-то из своей дамской свиты. Дамы, однако, были все на месте: сгрудившись тесной кучкой у «буханки», они не смели сделать и шагу — лишь молча стояли, потупив взор и ожидая дальнейших распоряжений. Мировой патриархат беззастенчиво демонстрировал свое звериное обличье.

Дедушка Гедуадже сделал несколько семенящих шагов к центру площадки, где была выкопана неглубокая яма, — видимо, предназначенная для установки в ней некоего столба. Заглянув внутрь и потыкав еще палкой, он круто развернулся и проговорил длинную гортанную фразу.

— Святилище осквернено, — растерянно сказал Хаурби. — Дедушка говорит, что отсюда ушел фарн. А без него делать здесь нечего.

— Что такое фарн? — спросил Платон, разминая ноги после езды с препятствиями.

— Это «удача», или «благо». Есть даже такое старинное приветствие: «Фарн уӕм бадзурӕд, хорз адӕм!» — «Да обратится к вам Фарн, добрые люди!»

— А куда он делся? — поинтересовался Позвизд. — Следов осквернения я лично не вижу.

Между тем произошло следующее: дедушка Гедуадже сел по-турецки на землю, рывком разорвал на себе рубашку, так что градом посыпались пуговицы, сбросил папаху, посыпал голову горстью сухого рыжего суглинка и принялся горько стенать, раскачиваясь из стороны в сторону и бормоча среди всхлипов и горестных восклицаний некий род песни. Тотчас же в голос зарыдали и женщины, утирая глаза уголками пестрых платочков. Хаурби выдавить из себя слезу, видимо, не мог и просто понуро стоял, разглядывая пыльные носки ботинок. Архаичное зрелище, предельно немыслимое и неуместное в мире, клокочущем и бурлящем за пределами этого островка древности, продолжалось около четверти часа. Затем старец разом прекратил плач, на удивление бодро встал и привел себя в порядок.

— Кто у вас главный? — обратился он по-русски, хотя и с сильным акцентом, к археологам.

Платон сделал знак рукой.

— Здесь были ваши люди, — проскрипел Гедуадже с крайне неприятной интонацией. — Хотя их сюда никто не звал. Они осквернили наше святилище, которому тысячи лет. Из-за них фарн ушел. Теперь мы не сможем больше молиться Созерешу, а наши женщины перестанут рожать мальчиков. Род наш прервется. В этом виноваты вы.

— Простите, — Платон развел руками. — Но мы здесь не были точно. И следов осквернения я тоже почему-то не вижу.

— Они были там! — старик уверенно ткнул палкой куда-то в глубь кустарника.

— Почему вы так уверены? — как можно более вежливо поинтересовался Профессор.

В ответ на это аксакал разразился длинной злобной фразой, в которой, вероятно, проклял присутствующих и отсутствующих до двадцать седьмого колена. Хаурби переводил виноватый взгляд с разгневанного Гедуадже на Платона и компанию: такого радикального поворота он явно не ожидал.

— Давайте как-нибудь замнем ситуацию, — шепотом предложила Гадючка. — А то действительно неудобно получается.

Несчастный педагог, явно застрявший между молотом и наковальней, бочком подкрался к деду и что-то быстро зашептал ему на ухо. Тот, вроде бы, понемногу успокоился и бесцеремонно ткнул палкой в Платона:

— Ты ученый?

— Допустим, — сдержанно ответил тот.

— Пойдешь с нами. Остальные будут здесь. Хаурби, неси фонарь.

Вход в пещеру был самой природой скрыт столь искусно, что стоя практически в метре от него, Платон по-прежнему полагал, что предстоит еще долго и мучительно продираться сквозь заросли колючек. Скальный грот примерно в человеческий рост оказался сравнительно неглубок и помещал в себе украшенный искуснейшей резьбой беломраморный саркофаг, при виде которого профессор Морошкин едва не упал с ног. Мало того: неизвестный резчик покрыл мрамор длинными рядами загадочных письменных знаков, отдаленно напоминавших те, что украшали найденный неподалеку бронзовый котел. Вокруг гробницы действительно царило отвратительное безобразие: кто-то бесцеремонно растоптал любовно выложенные пирамидки из домашнего печенья и конфет в пестрых обертках, разбил вазу с засохшими цветами и расплющил рифленым ботинком несколько оплывших восковых свечей. Вандалы, видимо, торопились, поскольку даже и не подумали хоть как-то замести следы: крышка саркофага была заметно сдвинута.

— Беда, беда… — простонал Хаурби. — Как они сюда попали? Кто их навел?

Платон промолчал, памятуя о суровых законах гор и о том, что плагалось в древних обществах осквернителям святынь. Дедушка Гедуадже уже не плакал — лишь выразительно цокал языком и вздыхал как Экклезиаст, в очередной раз убедившийся в правоте собственной аргументации.

— Простите, — рискнул Платон нарушить, наконец, скорбное молчание. — Я могу спросить, что это?

— Мы не знаем точно, — ответил старик и скорбно покачал головой. — Говорят, это могила древнего царя адыгов. А здесь записана история нашего народа — но уже давно никто не умеет читать эти письмена. Мой прадед еще умел разобрать некоторые знаки, но уже не понимал, что они означают.

— А можно мне попробовать? — осторожно спросил Платон.

— Потому мы вас и позвали. Мы слышали много хорошего о вас и решили показать вам гробницу. Но теперь здесь нет фарна. Так что делайте что хотите… нога адыга сюда больше не ступит.

На этих словах он круто развернулся и вышел наружу.

При свете фонаря, который Хаурби услужливо наводил на мрамор, Платон к своему удивлению увидел нечто вполне знакомое:

— «Ари аз аж ларр… ах дау Мараны дицауп Айа… абаа ит ыуп. Агьа… Хьыза дааты ны ла амза аханы… даеын абаа ашыкус азы бганы… хьны… аху ад аеы». Это ашуйское письмо, которое открыл Георгий Турчанинов, расшифровывая Майкопскую плиту. Его еще именуют протобиблским. Турчанинов считал, что майкопцы называли свою страну Ашуей. Ашуя, Ассирия, Осирис...

— А можете перевести? — не скрывая восхищения, проговорил Хаурби, глядя на Платона как на самого Созереша, прибывшего только что срочным рейсом из Каира.

— Попробую, — Платон склонился над мрамором. — Великий жрец Хебату, наместник бога Касутава… 51-летний муж, придя в… какие-то «сады»… построил город отпрыску царского дома Сапуле… хм-мм… младшему брату какого-то Арнувады. Тысячу рук строителей, маталла и агари граб — понятия не имею, что это такое — доставил правитель в город. Так, дальше… в 25-й год Хатама правитель освятил дворцовую крепость Маэ жертвой… 21 овцы… божеству зерна Хаяме, обпахав его. Ну, примерно такая вот вишня в шоколаде.

Еще немного, и Хаурби упал бы Платону в ноги, а то и простерся бы перед ним ниц:

— Это… невероятно. Вы — гений!

— Да что вы, пустяки, — добродушно пробасил Платон. — Просто в школе хорошо учился. А вообще нужно все надписи отфотографировать и уже тогда спокойно расшифровать. Их тут, я вижу, как минимум, на одну монографию. Да, кстати… раз уж мы здесь, а фарна нет как нет… не позволите ли заглянуть под крышечку?

Хаурби безмолвно кивнул, и Платон мягким движением сдвинул крышку саркофага. В свете фонаря показался до нитки обобранный скелет, на бедрах которого сиротливо покоился вырванный из блокнота листок бумаги с несколько корявой надписью заглавными буквами, адресованной, видимо, «конкурирующей организации»:

СОСИТЕ.