Глава 10. Разговор

Солнце в этот день опускалось к деревьям неожиданно медленно, и время растягивалось в бесконечность. С одной стороны Рэми не жаждал приближать не очень-то приятную и тяжелую для всех встречу, с другой — хотел, чтобы все поскорее закончилось. Ему надоело, до смерти, это проклятое ожидание.

Но больше всего надоело хмурое лицо Мираниса. Принц был не в духе. О встрече на закате не вспоминал, но и Рэми в тот день из виду выпускать отказывался. Будто боялся. Нет, не будто — точно. Рэми чувствовал, что Мир боялся, а вот чего — понять не мог.

— Рэми, ты уверен? — спросил вечером принц.

Рэми сидел в кресле, а Лерин колдовал над ним, на время сводя со лба телохранителя магическую татуировку. Ощущения при этом были не то, что болезненные, а скорее — неприятные. В голове плескалась тупая, раздражающая боль. Лоб то и дело вспыхивал огнем, и горевшие синим глаза Лерина тогда расплывались в туманной дымке. Ну и вопрос принца до Рэми дошел далеко не сразу.

Нет, он ни в чем не был уверен. Но признаваться в стесняющем грудь беспокойстве не хотел. Рэми откровенно опасался этой встречи.

— Рэми, — неожиданно мягко начал принц, — Если ты не хочешь туда идти, только скажи, пошлем к вождю Лерина. Наш друг дипломат отменный, подобные разговоры умеет вести с пеленок.

Рэми ничего не ответил, поднимаясь с кресла.

На встречу к дяде он оделся не как архан, а как обычный рожанин: без краски на лице, в темно-коричневые штаны и короткую, того же цвета, тунику, хотя из мягкой ларийской ткани. Против облачение любимого архана в что-то менее дорогое категорически возразил Эллис. Мало того, повязал на талии Рэми широкий, из тонкой, как паутинка, ткани пояс, пустив его расшитые серебром концы по правому бедру телохранителя.

— Как на свидание с любимой, — горько усмехнулся Рэми.

Эллис ничего не ответил, собрав отросшие до плеч, черные волосы Рэми в тугой хвост.

— Может, тебе все же не стоит туда идти одному? — спросил вдруг Лерин, окинув Рэми внимательным, немного грустным взглядом.

— Мне не нужна защита от собственного дяди.

— Ты сильно ошибаешься или наивнее, чем я думал, — ответил Лерин. — Это для тебя родственные связи крепки и нерушимы. Для большинства людей, мой друг, это всего лишь слово и ничего более. А еще для некоторых долг гораздо важнее уз крови. Вождь, не забывай, все же любит свою Виссавию, хотя и говорит иначе. А ты для его… чужой. Да и не знает Элизар, что он твой дядя. И теперь ответь мне на вопрос — что он выберет, тебя или все же клан? И не лучше ли доверится кому-нибудь более опытному?

— Например, тебе, — взорвался Рэми.

— Например, мне, — ровно ответил Лерин.

— Рэми, я действительно не понимаю, — поддержал друга Кадм, — зачем тебе неприятности на собственную задницу? Если уж выбрал Мираниса, так и уехал бы спокойно, не дразнил бы вождя… Ты и теперь можешь отвязаться… верь мне, мы найдем способ, не в первый раз, наши послы кого угодно уболтают. Вождь к тебе даже не подойдет...

— Я все же считаю, что мы должны объясниться.

— Зачем? — упрямо спрашивал Кадм. — О чем ты будешь с ним разговаривать? Что ты объяснишь? Что ты, племянник вождя Виссавии, хочешь остаться с Миранисом? Рэми, прости, но даже я это понимаю с трудом. Вождь, который живет кланом, такого никогда не поймет.

— Приказываешь мне остаться? — оборвал его Рэми, обращаясь к принцу.

Он помнил вчерашний день, помнил свою клятву и знал, что стоит принцу сказать только слово, и он никуда не пойдет, не сможет. Да и хотел ли Рэми куда-то идти? С одной стороны что-то тянуло его к вождю, с другой он понимал — Лерин прав. И Кадм прав. Может, не стоит, не нужно этого разговора, возможно, Рэми ничего не поправит, а только усложнит.

Но в то же время прирожденное упрямство мешало Рэми остаться. Мешало и данное слово. Он обещал, что придет. И должен идти… если только… Миру он дал не слово, клятву.

— Я ничего не могу тебе приказать, — сказал, наконец-то, принц, не поднимая взгляда, — и ты это прекрасно знаешь.

«Что же ты делаешь, Мир? Отпускаешь или просто от меня отказываешься?»

— Я бы этого не делал, — пытался встрять Кадм.

— Твои отношения с Виссавией и родственниками — это твое личное дело, — оборвал телохранителя принц, вдруг шагнув к Рэми и заглянул ему в глаза.

«Я никогда не буду тебя неволить,» — говорил его взгляд, а губы только подтверждали:

— Я могу лишь помочь, если ты захочешь, но приказывать я тебе не стану. Ты — мой телохранитель, а не мой слуга. Ты — мой друг. Ты — прикрываешь мою спину. Я хочу, чтобы бы был свободен. Даже от меня. Я могу лишь дать совет… я бы на твоем месте не пошел...

— Но ты не на моем месте, — отрезал Рэми, направляясь к выходу.

— Рэми! — окликнул его Мир. Рэми остановился в дверях.

— Вернешься? — голос принца дрогнул.

— Вернусь, — ответил Рэми.

— А я не был бы в этом так уверен, — пробурчал Лерин.

Но Рэми был уверен. Он не останется с вождем, он выбрал, на этот раз сознательно, связать свою судьбу с судьбой наследного принца Кассии. И теперь он не откажется от своего решения. Но вождь… должен об этом знать.

Рэми вышел из покоев принца, накинул на голову капюшон и отошел в тень, пропуская Ферина. Не узнал, усмехнулся Рэми, когда придворный прошел мимо, даже не ответив на низкий поклон телохранителя. Принял за обычного хариба, что же, Рэми знал, что Ферин заносчив донельзя, а тех, кто ниже, за людей не считает.

Рэми тщательно скрыл лицо под частыми складками капюшона, стрелой устремившись по узким, запутанным коридорам замка. Принц дал ему долгожданную свободу… Да вот только нужна ли ему эта свобода?

Рэми на мгновение остановился, оперся спиной о покрытую темной драпировкой стену, пытаясь хоть немного успокоиться, отдышаться, откинул на плечи капюшон, жадно глотая запыленный воздух. С каждым мгновением его сомнение и страх росли. Он уже жалел, что решился на встречу с вождем. Он уже почти был готов вернуться к Миранису, позволить себя спрятать, положиться на Лерина с его хитрыми дипломатами. Но остатки гордости удерживали. Сколько будет скрываться? Нет, не так, сколько будет полагаться на других?

— Проклятие! Что ты со мной делаешь?

В окне в конце коридора небо уже окрасилось красным. Еще немного, и солнце зайдет за деревья. Рэми нельзя опаздывать. И в то же время как сложно оторваться от стены, сделать последний шаг…

Такова жизнь — пока ты мал, тебя презирают. И пытаются задавить просто со скуки, чтобы доказать, что ты меньше, глупее, беспомощней. А когда ты получаешь силу, власть, тебя начинают боятся… и пытаются задавить из страха. И Рэми на самом деле более не нужен Виссавии. Ведь у вождя будет молодая жена, а скоро, возможно, появится сын. Будет ли он нужен и Кассии? Или там тоже его боятся, вернее, боятся целителя судеб?

Боги, в лесу, простым лесником, он был счастливее...

Боги, неправда. И в лесу, когда он был лесником, его защищал Жерл. Защищал так же помня о его происхождении...

— Я знал...

Раньше, чем Рэми успел очнуться от удивления и хоть как-то отреагировать, темная тень бросилась ему в ноги, заливая сапоги счастливыми слезами.

— Я знал, что ты жив, Нериан, — выла облегченно тень. — Я знал, что не убил тебя… и теперь я понимаю.

Рэми вздрогнул. Впервые за много лет кто-то называл его другим именем. Тем, которое придумал для его дед, тем, которое знали только виссавийцы.

— Здесь твой дом. И здесь твое настоящее имя, — говорил дед. — Того, другого, я знать не хочу. И другие знать не будут.

Рэми сглотнул. Воспоминания. Их с каждым днем становилось все больше. Далекое детство, кристально чистые глаза отца, которые унаследовал Арман. Веселый, игривый дядя, что должен был стать вождем Виссавии… а умер. Они все умерли.

Рэми задохнулся от наплывшей к горлу горечи. И та, далекая, почти нереальная жизнь уже давно умерла. Рэми теперь другой, и живет он иначе. И теперь для него важны не Элизар и Рина, а Мир и Арман. Он выбрал. И уже давно выбрал. Еще когда увидел, как на его глазах исчезает целый замок, увидел, как рвались из ловушек горящих тел души людей, услышал, как оплакивает его где-то вдалеке Арман. Когда позволил матери себя спрятать. Когда позволил брату себя найти. Но Виссавия… Виссавия ему не нужна. И Элан, убивший так многих, ему не нужен.

Рэми пытался оттолкнуть виссавийца, к которому испытывал лишь жгучее, ни с чем несравнимое отвращение, но Элан вцепился в его ноги и горячим шепотом умолял простить.

— Отпусти меня! — прошипел Рэми.

Этого хватило. Элан вдруг умолк и отполз на шаг от Рэми. Мелко дрожащий, сжавшийся в комок, он был жалок. Так жалок, что Рэми, уже собравшийся уходить, обернулся:

— Не понимаю… — сказал он. — Я ведь знаю тебя. Гордый, непримиримый… почему ты сейчас унижаешься?

— Я виноват перед тобой, — сказал Элан. — Я перед всеми ими виноват. Но они не знают… ты — знаешь. Я вижу, что ты знаешь.

— И думаешь, что я прощу?

— Я не смею надеяться на прощение.

— Но его просишь!

— Прости… — обреченно ответил Элан, — я действительно не должен был…

Вдалеке раздались шаги, и Рэми раздраженно схватил Элана за шиворот, прошипев:

— Вставай! Ты привлекаешь к нам внимание! А оно мне сейчас не нужно.

— Но Нериан… почему…

Рэми толкнул Элана в тень, встал перед ним и поклонился двум хорошеньким девушкам-арханам из свиты Калинки. Одна из красоток горделиво проплыла мимо, будто не заметив, другая ответила поклоном на поклон, и щеки ее вдруг вспыхнули в полумраке коридора.

— А он хорошенький, — услышал Рэми ее восторженный шепот, и, скривившись, быстро накинул на голову капюшон, вновь скрывая лицо в складках.

— Пойдешь за мной, — быстро приказал он. — И молчи!

Рэми уже опаздывал. Он несся по коридорам, не решаясь открыть переход к вождю в замке Арама. Элан следовал за ним, обреченный, как старая собака на веревке, которую хозяин в последний раз ведет к озеру. Только Рэми топить Элана не собирался. Он вообще пока не знал, что с ним делать.

Коридоры показались Рэми бесконечными. Выскользнув на улицу, он устремился к знакомой тропинке, что бежала меж усыпанных ягодами кустов черемухи. Солнце уже зашло за деревья. Лес вокруг погружался в полумрак. Таинственно блестели на листьях уже высыпавшиеся капельки росы, раздался с балкона сверху заливистый женский смех.

— Зря ты вернулся в замок, — отрезал Рэми, останавливаясь и резко оборачиваясь к Элану. — Тебе ведь приказали…

— Прости меня, — вновь прошептал Элан, продолжая дрожать.

— Мне не нужны твои извинения! — вскричал Рэми. — Мне вообще ты не нужен!

Элан сжался в комок. Рэми отвернулся. Пока виссавиец был холодным как кусок льда, ненавидеть его казалось легко. А теперь, слабый, беспомощный, готовый вновь броситься Рэми в ноги, да и к смерти, наверняка, готовый, Элан мог вызывать только сочувствие… и раздражение.

Сорвав с куста ягоду черемухи, Рэми растолок ее в пальцах, испачкав руки в черном соке.

— Даже не оправдаешься?

— Если прикажешь?

— А если я прикажу тебе умереть?

— Скажи как, и я это сделаю. И… — Элана вновь пробила дрожь. — Этим ты окажешь мне услугу. Я давно мечтаю о смерти, но она… она мне не позволяет. Но если ты прикажешь… я смогу. Освободи меня, Нериан!

Она, это, конечно, богиня, подумалось Рэми. А Элан, значит, опять просит. На этот раз «освободить». И даже на миг не задумается, какого это Рэми будет жить после такого вот «освобождения». Вот она, Виссавия. Мол, прикажешь кому-то умереть и это вовсе не убийство. Ведь ты не убил…

— Значит, все сделаешь, что я тебе прикажу? — задумчиво спросил Рэми, принимая решение.

— Все…

— Тогда приказываю. Сейчас я спешу. И ты не должен знать, куда я иду, потому за мной не последуешь, а просто уйдешь. Я сам тебя найду, сам позову, не сомневайся. А пока… ты никому не расскажешь о нашей встрече.

Глаза Элана загорелись в полумраке надеждой. Рэми раздраженно передернулся. Что он делает? Может и в самом деле приказать ублюдку умереть, и тогда нет человека и хлопот с ним нет, и никто не узнает, что племянник вождя жив. А Элан ведь может и выдать.

Но что-то Рэми говорило, что не выдаст. Может, обожание в глазах виссавийца? Странное, нелогичное. А тем не менее — правдивое. Такое же самое, как у Арама вчера. Такое же, как в глазах всех виссавийцев при виде вождя. Ну и почему они на него так смотрят?

— Слушаюсь, Нериан, — поклонился Элан. — И не смею более задерживать.

Он исчез. Рэми глазам не поверил. Так просто?

— Никогда не стану вождем, — упрямо прошептал он.

Обожание Элана его раздражало. Как и обожание Арама. Если так на него будут смотреть все, Рэми просто не выдержит. Такое невозможно выдержать.

Рэми облегченно вздохнул, открыл переход и нырнул внутрь. Об Элане он подумает позднее. Когда вернется.

Вслед ему летел беззаботный, счастливый женский смех с балкона.

Элизар ждал гостя в той самой комнате, где утром принимал наследного принца Кассии. С самого утра он не мог найти себе покоя. До тех пор он не до конца верил в существование какого-то мальчишки, которому подчиняется сила клана, тайно надеялся, что Араму всего лишь привидилось…

Но… в поведении Мираниса утром было что угодно, помимо удивления. Наследный принц Кассии явно знал о существовании наследника Виссавии, и явно не собирался сам его выдавать. Но почему?

Элизар смотрел на портреты ушедших так рано родных, во внимательные глаза отца, в смешливые — брата, заботливые — матери, и все гадал. Кто этот мальчик? Почему именно его богиня прочила на место вождя? Неужели она так разочаровалась и в Элизаре, и в его роде, что теперь решила начать новую ветвь… кассийскую.

Осознание это было обидным, если не сказать более. Вождь привык к странным и иногда непонятным приказам богини, но то, что происходило в последнее время, было выше его понимания. Сначала телохранитель принца в его покоях, с занесенным ножом, готовый убить...

Да ведь не это странно. Почему Эррэмиэль хотел его убить, вождь понимал — сам допек — но почему богиня, ранее так упорно защищавшая Элизара, дала чужому магу подойти так близко? Почему не защитила любимого вождя, как защищала всегда? И теперь ведь защищает?

Элизар посмотрел в окно. Боги, как же медленно проходит сегодняшний день! Была бы его воля, и заставил бы солнце сесть быстрее. Быстрее увидеть этого мальчишку, понять, что в нем такого? Почему богиня выбрала именно его?

Ранее, сказать по правде, Элизар даже ненавидел свою покровительницу. Виссавия никогда особо не считалась с его чувствами. Она требовала невозможного — полного и слепого подчинения, которого вождь, ввиду характера, дать не мог...

Погибли в один день отец, мать, брат? Ничего! Немного магии, и Элизар забыл и их лица, и голоса, забыл о боли… а что в душе осталась пустота, будто что-то отняли, что-то очень нужное, даже жизненно необходимое, уже никого и не волновало.

Элизар бы об этом и не задумался… если бы не скорая смерть первого и горячо любимого учителя — Акима. Тогда в первый раз вождь воспротивился воле богини, отказался забывать, отказался избавляться от боли и сам, без помощи магов, постепенно научился жить с потерей, заменив боль на грусть.

В его жизни остались лишь горячо любимые сестры. Маленькая Рина, что была на десять лет младше Элизара, и вышедшая замуж за чужестранца Астрид.

Элизар даже не помнил ни имени того чужестранца, ни как он выглядел. Так гласили их обычаи — женщина, вышедшая замуж за пределы клана, это отрезанный ломоть, это чужая. Даже имена ее детей были в Кассии одни, а в Виссавии — другие. Но несмотря на обычаи, Элизар был счастлив, когда Астрид изредка привозила сына и дочь в дом их деда.

Элизар любил старшую сестру. Он сердцем чуял, что Астрид, так же, как и он, не очень-то чтит обычаи Виссавии и считает их варварскими, и он завидовал ей. Завидовал, что она смогла сбежать… Но в то же время хотел защитить. Потому после смерти ее мужа он лично навестил Астрид в ее замке.

Этот разговор висел страшным грузом на совести Элизара. Он так и не сумел объяснить сестре, что за нее волнуется, что хочет, чтобы она переждала сложные времена под милостивым крылом Виссавии. А Кассия? Кассия отняла в Элизара так многое. Отца, мать, брата, учителя. Сколько же можно?

Но Астрид не соглашалась, не понимала. Говорила что-то о своих обязанностях, о сыне мужа от первого брака, которого она не могла забрать с собой в клан или просто бросить в Кассии… и вождь не выдержал. Четырнадцатилетний мальчишка, которому никогда и ни в чем ранее не отказывали, он приказал Астрид вернуться в Виссавию...

Сестра побледнела и… вновь отказалась. Элизар, не в силах тогда простить ей отказа, развернулся и ушел...

А на следующий день она погибла.

Виссавия вновь требовала, чтобы Элизар принял помощь целителей, но настала очередь вождя требовать. Он не понимал, почему богиня запрещает копаться в смерти его сестры, почему не дает найти виновного, почему его покрывает...

И тогда он начал сходить с ума.

Медленно, но верно, погружаться в боль… и погружался бы и дальше, если бы не этот этом странный любимчик богов, целитель судеб.

Почувствовав, что гость пришел, вождь бросился к дверям, но остановился на полпути, вовремя вспомнив о родовой гордости. Не пристало ему выбегать навстречу гостю. Даже навстречу такому гостю.

Медленно распахнулись двери, на пороге показался кто-то, чье лицо было скрыто в тени капюшона. Этот кто-то был ростом слегка ниже вождя, но поразило Элизара не это. Опять щиты. И опять это облако над головой, хвала богине, неясное… мальчик останется в Виссавии — хочет он или нет.

Поклонившись застывшему в изумлении вождю, гость сбросил плащ, кинул его на скамью у дверей и, даже не подумав спросить позволения, сел на тот самый стул, где еще утром сидел наследный принц Кассии.

— Ты пригласил меня, чтобы молчать? — спросил он.

Голос показался Элизару смутно знакомым. Будто где-то он его уже слышал. Но узнавание топталось в недоступных даже хозяину тайниках души, отказываясь выходить на свет и раскрывать правду. Как не силился, вождь не мог вспомнить, где он уже слышал этот глубокий голос, проникающий внутрь, волнующий… Голос человека, который умел воздействовать на других. Либо воздействовал, но сам этого не понимал.

Элизар сел напротив гостя, все так же в силах оторвать взгляда от лица незнакомца. Те же черты, что и у вождя, только слегка более плавные, осторожные, те же черные, как смоль, непослушные волосы… даже движения похожи, будто Элизар смотрел на себя в зеркало, только не на себя нынешнего, а более молодого и более обласканного судьбой, не сломанного. Тот, перед ним, был и таким же и другим в то же время. И более сильным, и в чем-то — более слабым. А в чем не понять, слишком сильны скрывающие его щиты. И держаться они отлично, мальчик явно талантлив, явно неплохо обучен защищаться… только тут защищаться ему было не от кого.

— Кто ты? — выдохнул вождь, чувствуя, как нарастает в нем интерес в незнакомцу. Этот мальчик действительно непрост. И действительно… достоин стать вождем.

— Я никто, — ровно ответил молодой человек. — Не понимаю, почему ты суетишься, вождь, не понимаю, чего ты от меня хочешь. Не понимаю, почему ты желаешь задержать меня в Виссавии, если женишься, и в скором времени твоя жена даст тебе сына?

— Ты все так хорошо предусмотрел, — усмехнулся вождь, восхищаясь упрямством мальчишки.

Давно уже ему никто так не противился. И понимание, что перед ним сидит достойный соперник, вдруг обрадовало, подняв внутри горячую волну азарта:

— Тогда ты останешься в клане до рождения наследника...

— Я не буду запасным вариантом. У меня есть моя жизнь, мои планы. И эти планы не связаны с кланом.

Мальчик был еще и горд, усмехнулся Элизар. Можно даже сказать, болезненно горд. Что же… это его слабость, на которой неплохо было бы сыграть.

— Разве ты не хочешь остаться здесь? — вкрадчиво спросил Элизар. — Каждый хочет… А тебя ведь она еще и приглашает, разве ты не чувствуешь?

Вождь попал в точку — наследник вздрогнул. Еще бы. Может, виссавийцы и не знали о его существовании, но богиня клана знала всегда. И она травила ему душу своим сладким ядом, дурманила, растворяя его упрямство в мягком аромате собственной магии.

Да вот только… глаза наследника вдруг сузились, опасно сузились, и он задал вопрос, который заставил вождя замереть:

— Когда я стану ненужным — ты убьешь меня?

— В Виссавии не принято убивать, — быстро ответил Элизар, чувствуя, что слабеет. Да, этот мальчик умел бить словами. Следующая фраза это только подтвердила:

— Тем не менее, телохранителя принца ты убил.

— Я был безумен, — прикусил губу вождь.

— Безумный вождь клана целителей, какая прелесть… Откуда мне знать, что завтра ты вновь не сойдешь с ума, не позволишь себе опуститься, и не убьешь на этот раз меня? И что она тебе этого не позволит?

— Караешь богиню презрением из-за моих ошибок? — непонимающе спросил вождь.

— Хороша ошибка — думая только о себе, забыть о клане. Хороша ошибка — избить собственную сестру и пожелать ей смерти. Если бы не целитель судеб, что еще бы ты сделал? Как далеко бы зашел?

— Издеваешься надо мной.

— Нет, пытаюсь понять… Но тебя бы я простил. Ее простить не в силах.

Элизар сглотнул, посмотрев на сидящего перед ним мальчишка совсем иначе. Ему, вождю, нужны были годы, чтобы разочароваться в Виссавии, а этому мальчишке понадобилось несколько седмиц. И все же богиня именно его хочет видеть следующим вождем клана — именно этого циничного, недоверчивого кассийца...

Кассиец ведь, не виссавиец. Элизар чувствовал, как горит на запястьях мальчишки магическая татуировка, горит синим, значит, еще и архан, высокорожденный. Да и смотрит смело, глаз не прячет, значит, привык таким как он в глаза смотреть — наверняка из свиты наследного принца, наверняка — один из любимых друзей и советников, хоть и одет скромно, да и лицо не вымазано краской — как у кассийских арханов.

Странный архан — и в одежде рожанина чувствует себя отлично. И спину держит ровно, явно сгибать ее перед другими не привык. Такой в любой одежде кажется господином, хотя сам того даже не замечает.

Но при всем этом — тонкий, изящный, как прирожденный виссавивиец, и глаза внимательные… такие бывают у еще не обученных, не обросших панцирем целителей, которым все интересно, всех хочется понять, всем помочь… Откуда у кассийца сила целителя? Откуда такая благосклонность Виссавии? И откуда этот налет наивности, столь несвойственный для хорошо обученного мага?

— Странно, что ты так на меня похож, —  разорвал напряженную тишину Элизар.

— Боги часто творят странные вещи, — невозмутимо ответил гость, положив подбородок на сложенные замком руки. — Твоя же Виссавия...

— Сдается мне, она уже и твоя, — заметил Элизар. — Хотя ты это упорно отрицаешь… Но судьбу...

— Я давно заметил одну вещь, вождь. Судьба меняется каждое мгновение. Да, я был твоим наследником, не отрицаю, до тех пор, пока ты был безумен. Ты не думал ни о сыне, ни о женитьбе, ни о создании семьи. Но теперь все изменилось, не так ли? И моя судьба выскользнула из рук Виссавии...

Ошибаешься, мальчик, ой как ошибаешься! Виссавия гораздо хитрее, чем ты думаешь, и если она тебя слушает, если подчиняет клан твоему желанию, то никуда ты не денешься, а вождем станешь. И ничего ты тут уже не изменишь… И упрямство твое ничего не изменит.

— Останешься в клане до рождения моего сына, — мягко продолжал уговаривать вождь. Хотя и сам до конца не понимал — к чему уговаривает? Может ведь и приказать. Но надо дать мальчику шанс подумать, решить самому. Такого нельзя неволить. Вождь почему-то знал, что нельзя.

— Мы тебя научим быть властелином собственной силы… ты ведь целитель, очень талантливый целитель, но явно не умеешь пользоваться даром. Это огорчительно, не так ли? Останься. Ты — изучишь магию. Я — изучу тебя.

Уговоры действовали, вождь видел, что действовали, и раз за разом бил в слабое место. Мальчик этот хоть и сильный, а как котенок. Использует свой дар, но как-то неумело… как кто-то еще, кто-то, кого вождь никак не мог себе припомнить.

— К чему меня изучать? — искренне изумился наследник.

— К тому, что вся наша жизнь — служение богини. Если она выбрала вождя вне Виссавии, то я хочу знать — почему. Мы хотим знать — почему, чтобы не допустить тех же ошибок.

— Я знаю, почему она меня выбрала, — помрачнел гость. — И тут вовсе дело не в ваших ошибках… доверься мне, вождь.

— Я тебе доверяю, мой мальчик, — быстро ответил Элизар, вновь уловив удивление в глазах наследника. Впрочем, хоть мальчишка и кассиец, а думает он — как виссавиец, только виссавиец запутавшийся, оттого и влиять на него оказалось не так уж и сложно. — Это ты решил от меня спрятаться, это ты до сих пор что-то скрываешь, не я.

— Я прошу не давить...

— Я и не давлю. Выбор за тобой.

Сказал, а сам подумал: «А куда же ты денешься, такой хороший? У тебя же на лице написано: хочешь ты учиться, хочешь использовать свой дар, хочешь остаться в Виссавии. Но что-то тебя держит там… и ты сам мне скажешь — что. Ранее или позднее, а скажешь.»

Мальчишка встал, накинул на плечи плащ и, поклонившись вождю, пробормотал:

— Прости, я должен идти.

— Иди, — равнодушно пожал плечами Элизар.

Он добился чего хотел. Щиты у мальчика отменные, факт, но на улице вновь поднялся ветер. Виссавия выдает наследника, как недавно выдавала вождя. Гость волнуется. Гость встревожен. Слова вождя посеяли в его душе сомнение. А сомнение в душе упрямого наследника — первый шаг к победе Элизара.

У них еще есть время, пусть себе подумает. Не получится по-хорошему, что же, будет по-плохому. Но мальчишка никогда больше не покинет Виссавии, в этом вождь был уверен.

А в полумраке с картины смотрели на Рэми внимательные глаза деда. Почувствовав, что слабеет, Рэми стрелой вылетел из проклятой комнаты и бросился прочь и от Элизара, и от его тихого, вкрадчивого голоса. Это всего лишь обман, ничего более, шептал он про себя, проносясь по спящему замку. Статуи молча следили за его движениями, статуи древних вождей, его предков, статуи упрекали, и глаза их чуть светились в проникавшем через окна лунном свете.

Это его дом. Это его страна. Это его родина.

Рэми на некоторое время остановился, приглядываясь к мраморному лицу своего предка. Не живое, хотя в этом странном клане все возможно. Может, и камни здесь живут?

— Кто вы?

Вопрос застал Рэми врасплох. Обернувшись, он увидел Рину: в ночной сорочке, с распущенными по плечам волосами она стояла посреди небольшой залы и с интересом, без испуга смотрела на Рэми.

— Элизар? — спросила девушка и тотчас поправилась. — Нет, не Элизар.

— Можно? — раньше, чем Рина успела ответить, Рэми опустился перед ней на колени, положив ладонь ей на живот, черпая в ее уверенном в себе материнстве так нужное ему теперь спокойствие.

Кассийка бы оскорбилась, а Рина лишь вздрогнула, потом вдруг улыбнулась и накрыла ладонь Рэми своими ладошками.

— Он еще малюсенький, — с восторгом прошептала она, — я его почти не чувствую.

— Я чувствую, — ответил Рэми сам удивляясь тому, что сказал.

И действительно — там, внутри, откликалась на его зов новая жизнь, еще маленький, еще слабенький комочек света. Родственная душа, что подобно Рэми связывала два сильных рода — род клана оборотней и виссавийцев. Потому и казался телохранителю малыш, а это несомненно был мальчик, неожиданно близким и родным...

— Вы — целитель? — спросила Рина, сев рядом с Рэми на холодный пол.

— Встаньте, вы простудитесь.

— Простуда в клане целителей? — усмехнулась девушка. — И все же вы целитель. Только они могут почувствовать ребенка столь рано.

— Я почувствовал, потому что о нем знал, — чуть горько ответил Рэми, опускаясь на пятки и положив ладони на колени. — Я — целитель. Но я не умею пользоваться своим даром.

— Попросите брата, он найдет вам учителя, — девушка положила ладонь на ладонь Рэми, молодой человек вздрогнул от ее смелости.

Неужели здесь, в Виссавии, женщины совсем не боялись мужчин? Неужели они не знают данных богами законов, что с раннего возраста вдалбливают в головы девушек кассийцы? Только боги ли дали те законы?

Некоторые говорят, что боги всего лишь наблюдают, иногда — помогают, а законы придумывают люди. Может, виссавийцы и придумали свои, Рэми пока неподвластные… но почему-то все же иногда более близкие.

— Вы не расскажите отцу о ребенке? — спросил вдруг Рэми. — Может, он бы обрадовался? Может, вы смогли бы быть вместе?

— Я люблю Армана, — возразила Рина, и глаза ее в лунном свете вдруг предательски заблестели. — Но он живет в своем мире, я — в своем. Боюсь, если мы соединимся, то кто-то из нас станет несчастным.

— Странно, я думал счастье — это быть с тем, кого любишь.

— Не только, — покачала головой Рина. — Любовь это много, очень много, но все же не все. Я не могу уйти из клана, я здесь родилась, я не знаю другой жизни. Но я знаю одно — Арман не создан для Виссавии. Он здесь зачахнет… как и ваш принц.

— Думаешь, Миранису здесь плохо? — непонимающе посмотрел на девушку Рэми.

— Думаю, что всем плохо и везде, пока человек не найдет своего места. Я — нашла. Арман — нашел. Миранис — нашел. Ты — нет.

— С чего ты взяла?

— Арам, мой учитель, говорил, что у меня дар целительницы душ… Он очень редкий, но и болезненный. Я много вижу того, чего не видят или не хотят видеть другие.

— А что скажет вождь, когда узнает о ребенке?

— Он знает.

— И хочет отомстить Арману?

— Почему? — искренне удивилась Рина. — Ребенок был зачат в любви, а дитя любви всегда желанно...

— У нас бы тебя...

— Я знаю, — прервала его Рина. — Я все знаю. И потому не хочу говорить Арману о сыне, я не хочу, чтобы он боялся за меня.

— Но он и так будет бояться..

— Это неправда. Я умею тушить боль… и я ее потушила. Арман уедет со светлыми воспоминаниями обо мне, но открытый для новой, может, еще более сильной любви. У нас так это делается...

— А ты сама?

— Я… — она опустила голову. — Я справлюсь.

Рина погладила свой живот, улыбнулась вдруг сказала:

— У меня есть сын.

— Почему же ты не вылечила вождя?

Рина вздрогнула и некоторое время молчала. Рэми чувствовал ее сомнение и понимал ее. Он чужак. Он тот, кто, вообще-то, не стоил доверия. Но тем менее Рина этим доверием его одарила.

— Арман не знает о моем даре, потому и поддался… — прошептала она. — Элизар же… он слишком сильный. Мне нужно было его согласие, а он не хотел выздоравливать. Потому-то я и восхищаюсь вашим телохранителем. Век за него богиню молить буду… даже сына назову его именем.

— Не надо! — испугался Рэми, почувствовав, как его щеки наливаются жаром. — Это принесет малышу несчастье!

— Странно, но я чувствую — ты говоришь серьезно. Я подумаю над твоими словами, целитель.

— Я не целитель...

— Целитель, — прошептала Рина, погладив гостя по щеке. — Мой скромный, еще не осознавший себя целитель… Не выдавай меня, хорошо? Я чувствую, ты знаешь Армана, потому и прошу.

— Я не выдам, обещаю. А ты береги и себя, и ребенка, а если вновь кто-то обидит...

Рина прикусила губу и сразу же замкнулась:

— Кто тебе сказал?

— Вот видишь, целительница душ, а брата так и не простила, — укоризненно ответил Рэми. — А ведь он действительно изменился.

— А можно простить? — горячо прошептала Рина. Я думала, сына потеряю… но больнее было не это… чувство собственной беспомощности, никчемности. Я не могла защитить ни себя, ни ребенка. А он… он все бил, бил никогда этого не забуду!

— Забудешь, — Рэми взял ее лицо в ладони и заставил посмотреть себе в глаза. Рэми увидел в ее зрачках отблеск синего света, что лился из его глаз, чувствовал, как его сила успокаивает, переплетает чуточку иначе силы судьбы, убивая в ее душе боль и обиду…

— Ты уже забыла… — прошептал он, нервно сглатывая.

— Прошу… — взмолилась вдруг Рина. — Это… такая сила… ты должен найти учителя. Прошу. Целители очень ранимы, если не научишься защищаться, погибнешь. А ты не умеешь… Давай я поговорю с братом, ну же!

— Тебе не надо со мной говорить. И тебя не надо ни в чем меня убеждать, — холодно ответили на спиной Рэми.

Телохранитель вскочил на ноги, резко развернувшись к Элизару:

— Ты ведь все и сам понимаешь, не так ли? — продолжал вождь, подходя к Рэми и глядя прямо в глаза. — Одно твое слово, и учить тебя будут наилучшие. Только скажи.

— Ты знаешь мой ответ, — прошипел Рэми. — Мне казалось, мы уже говорили на эту тему.

— Ты говорил. Я только отвечал и слушал.

Рэми сорвался с места и выбежал из проклятого замка. Прямо под хлынувший внезапно проливной дождь.