Глава 15. Смерть

Перо дрожало в пальцах, и слова не желали переходить на бумагу.

Рассказать отцу было о чем, да вот только в голове теснились вовсе не те мысли, которые нуждались в пересказе.

А утро начиналось так хорошо. Миранис встал рано, в отличном настроении, и пока хариб заканчивал его туалет, Кадм, как всегда, поддразнивал «слишком правильного» Лерина.

— Вас, идеальных, становится все меньше, — усмехался коричневый телохранитель, поигрывая клинком. — На наше счастье… вот и Арман...

— Что Арман? — голос Лерина, как и обычно, поскрипывал, как плохо смазанная дверь.

— Наш холодный Арман наконец-то сдался… и пригласил в постель не выкупленную из дома смирения девку, а архану, — Мир вздрогнул, и кисточка хариба скользнула фальшиво, оставив на щеке лишнюю дорожку. «Тень архана» мягкими движениями подтер узор влажной тканью, вновь окунув кисточку в синюю краску, пригляделся к лицу принца, чуть сощурив глаза, и быстрыми, аккуратными движениями продолжил накладывать узор. — Говорят, ночь у дозорного была бурной. Говорят, что вышел он из спальни необычно довольным, что он сам принес любовнице завтрак… Наша архана возжелала парного молока и свежих фруктов...

— Кадм, ты сегодня слишком разговорчив, — не выдержал Миранис. — Оставьте меня одного.

— Мой принц… — в голосе телохранителя явно читалось сомнение.

— Ты меня слышал, Кадм.

Телохранители, поняв, что спорить бесполезно, неохотно удалились.

В полной тишине хариб закончил работу, поклонился и, подчинившись приказу, бесшумно вышел.

Мир подошел к письменному столу, подтянул к себе лист бумаги и некоторое время сидел задумавшись, подбирая слова.

И все же, что написать? Что он влюблен… опять, как мальчишка, как последний дурак. Что его возлюбленная, дикая кошка, предпочитает какого-то дозорного, а не принца?

Мир окунул кончик пера в чернильницу, чуть поднял, ожидая, пока стекут лишние капли, поднес перо к бумаге, даже начал писать, когда вспомнил, что уже давно не видел Рэми. Наверное, слишком давно. И, наверное, Рэми был единственным, кого он сейчас склонен видеть.

Молодой телохранитель иногда был просто незаменим: разговаривал только когда его спрашивали, в остальное время сидел тихо, будто и не было его, разгоняя одиночество и в то же время даря Миранису покой. Покой, который принцу сейчас был так необходим...

— Приведи ко мне Рэми, — приказал принц немедленно появившемуся харибу после нескольких неудачных попыток достучаться до телохранителя телепатически. — Если он в постели Аланны, — а где же ему еще быть, коль не отзывается, — прикажи… не тронь его. Придешь и доложишь.

Мир вновь погрузился в сочинение послания отцу. Через некоторое временя образ дикой кошки вытеснили из головы государственные проблемы, и когда Мир отложил один листок бумаги, чтобы потянуться за другим, в дверь постучали. Не отрываясь от письма, Мир дал разрешение войти и вновь окунул кончик пера в чернила. Дверь открылась, внутрь скользнула тоненькая фигурка, и рука принца дрогнула, оставив на столе кляксу.

Отложив перо, Мир медленно поднялся. Вошедшая девушка, укутанная в легкий темно-зеленый плащ, низко поклонилась, и, не осмелившись взглянуть на принца, протянула светло-желтый прямоугольник сложенной бумаги.

— Мой принц...

— Это опять вы, — раздраженно сказал Мир, проигнорировав протянутое письмо. — Даже здесь вы не даете мне покоя.

— Это опять вы, — эхом повторила она, поднимая глаза.

— Что вы здесь делаете?

— Я ищу… принца.

— Прелестно, моя архана. Ищите принца. Могу я поинтересоваться зачем? Вы столь ненасытны, что ласк дозорного вам недостаточно?

Девушка сильно побледнела, из ее дрожащих пальцев выскользнуло письмо, и раньше, чем принц успел очнуться, он получил пощечину. Второй раз. И в последний!

— Да как вы смеете! — заплакала она. — Почему меня оскорбляете? Все время! Что я вам сделала, что?

— Вы сами себя оскорбили, — ответил Мир, но уже спокойнее.

Боги, как же все это знакомо! Сначала прыгает по чужим постелям, а потом корчит из себя святую невинность и плачется на плече Мираниса. А заодно соблазняет. А ведь соблазняет же… Дикая кошка...

— Зачем вы пришли? — как можно холоднее спросил Мир.

— Рэми просил передать...

— Рэми тоже ваш любовник?

Третью пощечину Мир пресек. Хватит, детка, руки распускать! А все же красива, в этом тебе не откажешь. Глазищи на пол лица, а гневом так и сверкают! И губы покраснели, манят… так стоит ли отказываться?

Мир и не отказался. Грубо (к чему уже церемониться) вжал ее в стену, властно впился в губы поцелуем. Сегодня девчонка не кусалась. Напротив, вдруг обмякла, обняла за шею, вплела пальцы в его волосы и… робко, неумело ответила на поцелуй.

И в самом деле, не стоит себе отказывать. Никогда не стоит. Мир, все так же не разделяя их губ, поднял ее на руки и понес к кровати. Властность сменил на нежность — хочет девчонка играть в невинность, так ради богов, пусть играет. Он не зверь, в конце концов, если уж наслаждаться близостью, так обоим.

Умело справляясь с завязками ее плаща, Миранис скорее почувствовал молчаливое присутствие хариба, чем его увидел. Оторвавшись с сожалением от незнакомки, он посмотрел на невозмутимую тень и спросил:

— Что?

— Ваш телохранитель не ночевал в замке. Боюсь, никто не знает, куда он пропал.

— Эллис?

— Не знает, куда подевался его архан. В последний раз хариб видел Рэми вчера перед закатом. Виссавийцы… они ведут себя как-то странно. И Эллис… он Рэми не чувствует.

Мир стиснул зубы, повернувшись к забившейся в угол кровати девчонке. Желание, столь сильное мгновение назад, куда-то пропало, и даже ее широко раскрытые, испуганные глаза сочувствия теперь не вызывали. Мир вспомнил, что он принц, и что перед ним всего лишь архана. Не более. При этом архана, которая принесла нечто важное.

— Что тебя просил передать Рэми? Это письмо?

Хариб, поняв архана без слов, поднял с пола забытый всеми конверт подавая его принцу.

— Ты… вы… не смеете, — промямлила девушка. — Только принц! Отдайте, слышите, отдайте!

— До сих пор не поняла, с кем разговариваешь, девочка? — кинул принц, вставая с кровати. Хрустнула печать, разламываясь, и Мир мысленно призвал остальных телохранителей:

— Уведи ее… — приказал он харибу, — к Арману. Пусть тот и разбирается.

Он вновь уснул, утомленный любовными ласками.

Рина бесшумно поднялась и быстро оделась. Некоторое время она стояла на коленях перед кроватью, любуясь на Армана. Во сне он не казался таким непреступным. Во сне он улыбался, тепло, мягко. Кожа его, обычно белая, теперь чуть порозовела, обычно собранные в тугой хвост светлые волосы рассыпались по подушке.

И Рина бы сидела вот так вечность, да пора было возвращаться в замок. Хоть и больно. Хоть и хочется остаться с Арманом еще чуть-чуть, а лучше — на всю жизнь. Но Рина старалась не мечтать о невозможном.

Она поцеловала спящего Армана в губы, погладила осторожно, чтобы не разбудить, по волосам. Тихой тенью выскользнула из затемненной спальни кассийца и в миг оказалась в своем замке.

Вот и закончилась первая, может быть последняя ночь с Арманом… которая подарит ей сына.

Эта такая радость забеременеть с первого раза, ведь второго у нее может и не быть.

Она шла по ярко освещенной зале, в окна огромные который лился янтарно-желтый солнечный свет. Сегодня на улице необычно красиво. Это значит, что вождь был чем-то доволен, Рина чувствовала. Но разбираться в причине не желала. Она боялась брата. И старалась незаметно проскользнуть в свои покои, как ее вдруг остановили:

— Здравствуй, сестра.

Рина вздрогнула. Она уже почти и забыла этот голос, боялась его, иногда даже его ненавидела.

Элизар был вождем Виссавии и ее братом, но разговаривал только с Арамом. Рина для Эля не существовала, хоть и жила с ним в одном замке. Она на самом деле ни для кого не существовала. Сестра вождя, она было для брата никем, для остальных — слишком уважаемой, чтобы иметь в клане друзей.

Рина обернулась у лестницы, поклонилась брату, и он оказался вдруг близко… так близко, что она почувствовала этот проклятый запах...

Сладким запахом наркотика в замке, казалось, был пропитан каждый камень. Он преследовал ее днем, он не давал ей спать ночью, вызывая странные видения, а теперь… Теперь внутри все сжималось, и Рину тошнило от знакомой, наркотической сладости.

— Здравствуй, брат, — пробормотала она, не в силах поднять взгляда.

— Посмотри на меня.

Рина подчинилась. И была вынуждена опереться о перила, проглотив просившийся наружу крик: белый плащ брата был заляпан алыми пятнами, в которых Рина безошибочным чутьем целительницы угадала кровь.

— Боишься меня? — усмехнулся Элизар.

Перехватило дыхание. Можно было соврать, сказать — нет, но вождю ни один виссавиец не в силах соврать своему вождю.

— Сам себя не боишься? — ответила сестра, понадеясь, что Элизар не станет повторять вопроса.

— Как же ты похожа на Астрид… — сказал вдруг он ласково, взяв ее за подбородок.

Рина отшатнулась, когда холодные пальцы коснулись ее кожи, и тотчас сама испугалась этого движения. Оно могло разозлить и без того неуравновешенного брата. Элизар горько усмехнулся, но повторять попытки не стал, жестко заметив:

— И столь же упряма. Так же глупо отдалась кассийцу. На что надеешься? Что я оставлю его здесь? Или что отпущу тебя в Кассию?

— Ни на что не надеюсь… — Рина сжалась под взглядом вождя, вцепившись в перила. — Я уже ни на что не надеюсь.

— Почему ты плачешь? — мягкий, осторожный и почти ласковый вопрос заставил девушку вздрогнуть. — Из-за них? Я заставлю их убраться, слышишь?

— Кого и зачем? — закричала Рина, уже не выдерживая. — Ты на человека стал похож! Успокоился! Вчера был таким… таким нормальным. Вчера я узнала в тебе брата. А до этого — как животное. Эгоистичное, бесстыжее!

— Не смей так разговаривать с вождем, — прошипел Эль, но страх Рины ушел, уступив место гневу:

— Вождь печется о своем клане. Ты — нет!

— Кто печется обо мне?

— Все! — вскричала Рина. — Я, Арам, совет. Все! Все ждут, что ты, наконец-то очнешься! А ты… ты!

— А я убил...

Рина захлебнулась криком, пыталась броситься по лестнице, вверх, подальше от безумия брата, но Элизар смеясь, схватил ее за руку, швырнул на пол, прыжком оказался рядом и прошипел:

— Лежать!

Рина не осмелилась ослушаться. Дрожа от страха, она сжалась в комочек и тихо плакала. И все еще надеялась, что он сейчас очнется. Улыбнется, тепло, как улыбался много лет назад, подаст ей руку, попросит прощения...

Он же ее брат… брат...

— Убил, — продолжал вождь. — И что? Мне никто. Ничего. За это. Не сделал.

Что же ты творишь, за что? Ты, вождь клана целителей и убил? Почему, Виссавия, почему ты это допустила? Ну почему?

А вождь тихо продолжал:

— А я так надеялся, что она скажет хоть слово, остановит… что он взмолится, попросит пощады. Но они оба гордые, похожие… Ты не понимаешь, как это приятно… Убить!

«Не надо, — молила Рина, зажимая уши, — не хочу, не желаю этого слышать! Нет!»

Но голос вождя сочился через пальцы, проникал в уши и неумолимо продолжал:

— Так оно и есть — наши целители презирают убийц, отказывают им в помощи, а я убил. Легко. Наслаждаясь самим процессом, пробуя его на вкус до самого конца. Так что, после этого вы меня исцелите, а? Или откажете, как тем несчастным… Отвечай!

— Как ты мог, — плакала Рина. — Мы помогаем людям...

— «Мы помогаем людям», — передразнил ее вождь, грубо хватая за руку и заставляя подняться. — Святая невинность. Помогаем. Только забываем сказать… после каждого слова благодарности за нашу помощь богиня становится сильнее. Так кому мы помогаем — людям? Или своей госпоже?

— Эль, умоляю, — шептала Рина, вяло пытаясь вырваться.

— О чем умоляешь? Ах да, забыл. Я сделал нечто еще более страшное. Я нарушил прямой приказ нашей богини. Да, я убил нашего гостя, одного из двух, кого она приказала не трогать. И если завтра Миранис еще будет здесь, я убью и его. Только потому что мне приказали к нему не лезть. Как тебе, сестренка?

— Ты — чудовище, — прошипела Рина, чувствуя, как слезы сами собой высыхают на ее щеках. — Разбалованное чудовище!

— Не надо давить на совесть, сестренка, — угрожающе улыбнулся вождь. — Даже тебе. У меня нет совести. А когда на меня давят, я не люблю. Так что лучше заткнись… прямо сейчас. Пока я и тебя не убил.

— Мне… мне стыдно… что ты… мой брат...

Рину никогда не били. Но все бывает в первый раз.

«Если ты это читаешь, то я еще не вернулся. Значит, Виссавия более не контролирует вождя...

Уходи. Вождь Виссавии — безумец, опьяненный эрсом, а богиня не в силах и не хочет его остановить. Уходи немедленно — оставаться здесь для тебя опасно. Вождь не хочет видеть тут ни тебя, ни меня.»

Кадм кинул письмо на стол, посмотрев на молчавшего Мира. Принц был в ярости. Телохранитель это не только видел, но и чувствовал, тем не менее привычно не давая эмоциям Мираниса затянуть и его в порочный огонь. И сказал то, что читал и в глазах остальных телохранителей:

— Прости, но нам надо уходить из Виссавии. Сейчас.

— Даже не подумаю, — зло перебил его принц.

— Мир, я прошу тебя.

— Даже не подумаю! Я пойду к этому ублюдку и потребую вернуть Рэми!

— Мир… Рэми мертв, ты это знаешь.

— Как и то, что еще не поздно.

— Если умрешь и ты — будет поздно. Прошу тебя Мир, мы все должны уйти из клана. Сейчас.

— Он мой телохранитель!

— А ты — его принц. Мир, прошу тебя...

Откуда-то раздался истеричный крик, и раньше, чем телохранители успели шевельнуться, Миранис вскочил с места и выбежал за дверь.

Телохранители без слов бросились следом, но догнать принца удалось не сразу: лишь когда миновали они темные коридоры, выбежав к лестнице, лишь когда Мир застыл у верхней ступеньки ошеломленно глядя вниз и покачнулся. Кадм оттянул его от лестницы, хотел увести в относительно безопасные коридоры замка, но властным движением принц вырвался и подошел к перилам, ограждавшим лестничную площадку.

Там, внизу, в освещенной ярким, солнечным светом зале, царила тишина. Придворные, бледные, непривычно тихие, пятились назад, все более расширяя свободное пространство вокруг фигуры в белоснежном, заляпанном красным плаще.

Вождь не был похож на того, вчерашнего: глаза широко раскрытые, блестевшие нездоровым смехом; на щеках выступил лихорадочный румянец; длинные волосы, вчера скрепленные в аккуратный хвост, теперь рассыпались по плечам, слипшись от стекающей с прядей крови: как и любой безумец, вождь любил яркие выступления, подкрепляя свое появление магией.

Наверное, зря он это, подумал Кадм. Зря эти потоки крови с волос, оставляющие на белоснежном мраморе красные лужицы, зря эта тягучая, сдобренная магией, аура страха… хватило бы и одного взгляда на то, что вождь держал на руках: небрежно завернутое в белоснежную ткань мертвое тело.

— Р-э-э-э-э-м-и! — пронзил тишину истерический крик.

Лия билась в руках хариба принца, рвалась к брату, а потом вдруг обмякла, теряя сознание. Вновь над залом зависла тишина.

Элизар недобро усмехнулся, поймав взглядом принца. Кадм напрягся, приготовившись к непростой схватке, а за его спиной Лерин опустил над Миранисом невидимый щит.

— Думаете, эти игрушки меня остановят? — спросил Элизар, опуская руки. Мертвое тело с глухим стуком упало на землю, покатилось, делая несколько оборотов и освобождаясь от плена простыни, а вождь перешагнул мертвого, не спуская горящего ненавистью взгляда с Мираниса:

— Завтра ты уберешься из моей страны.

— Будь в этом уверен, — холодно ответил принц.

— Я не хочу быть уверенным… я даю тебе последний шанс выжить. Ты уберешься из Виссавии или умрешь, не так ли, мой принц? Надеюсь, я был достаточно ясен, чтобы ты, наконец, понял? Надеюсь, я был достаточно гостеприимен… ведь я предупредил.

Сказал и исчез, оставляя за собой в зале недоумение, молчание и заляпанный кровью мрамор. Кадм оторвал взгляд от тела Рэми, от души пожалев мальчишку. Судя по этому месиву досталось ему нехило и воскрешение пройдет сложнее, чем обычно. Рэми придется очень несладко, когда его вернут из-за грани. Как и им всем: такое выжрет все силы и из троих телохранителей, и из Мираниса.

— Я прошу прощения, принц, — голос седовласого виссавийца в зеленой тунике заставил Кадма вздрогнуть. Тисмен легкой тенью скользнул в бок, встав между говорившим и наследником. — Вы же знаете, что вождь болен...

— Где Арам? — хрипло спросил принц. Кадм плюнул и уже не стал тратить драгоценные силы на то, чтобы скрыть гнев Мираниса. Подействовало. Придворные очнулись, побледнев еще больше, и оторвали наконец-то, ошеломленные взгляды от Рэми, посмотрев на излучающего зловещую ауру принца. Целитель, а в Виссавии зеленые туники носили только целители, побледнел и тихо продолжил:

— Арам не может сейчас прийти, мне очень жаль...

— Окажите нам последнюю услугу.

— Я слушаю, принц.

— Позаботьтесь, чтобы моя свита забыла об увиденном.

— Конечно, принц. Я… еще раз прошу прощения...

— А думаете, я сейчас в этом нуждаюсь? — ответил принц. — В словах? Вы, ради богов, убили моего телохранителя! Вы не предупредили нас, что вас вождь — опасный безумец, который в любой момент может прибить и меня, и любого из свиты!

— Мир… — голос Тисмена непривычно дрожал. Кадм проследил за взглядом друга и не увидел ничего интересного — все тот же заляпанный кровью мрамор, все те же испуганные, молчаливые придворные. Но чего-то не хватало…

— Куда делось тело моего телохранителя! — взвился за спиной Кадма Мир, подсказав, что именно там было не так.

— Я еще раз прошу прощения, — сказал все тот же человек в зеленой тунике. — Но хранительницы просили передать вам приказ богини. Мне очень жаль… но мы не можем выпустить вас из клана. И не можем отдать тела Эрремиэля.

— Что? — переспросил Лерин. — Вы не можете сделать что? Вы хоть понимаете, что творите? Миранис — наследный принц Кассии, вы не имеете права держать его в клане!

— Мне очень жаль, — склонил голову целитель.

— Жаль? — воскликнул Лерин. — Завтра ваш вождь нас убьет, а вам жаль? Чего вы добиваетесь? Войны? Или действительно думаете, что щит над кланом вас спасет против наших высших магов? А позвольте мне, уважаемый, усомниться!

— Я ничего не могу сделать, телохранитель. Я лишь выполняю приказы… вождя и богини.

— Вождь приказал нам убраться!

— Но не приказал вас отпустить.

— Лерин! — осадил его принц. Кадм вдруг понял, что пока Лерин скандалил, гнев Мираниса по какой-то причине утих. Принц даже улыбался. Почему-то.

— Мы благодарны вам за… гостеприимство, — ровно продолжил Миранис. — Но вы же понимаете, что когда вождь придет, мы будем вынуждены защищаться.

— Понимаю, но сомневаюсь, что это поможет.

Мир вновь поднял руку, на этот раз останавливая Кадма.

— Вы все сказали?

— Я все сказал.

Миранис развернулся, полоснув плащом по перилам и, более не замечая застывшего виссавийца, прошел мимо, исчезнув в лабиринте коридоров. И телохранителям ничего не оставалось, как последовать за ним. Лишь в своих покоях, опустошая полную чашу ярко-красного вина, Мир устало сказал:

— Вы забываете… завтра Виссавии придется выбирать не между мной и вождем, а между безумцем Элизаром и его более ли менее вменяемым наследником.

— Рэми мертв, — осторожно напомнил Кадм.

— Не чувствуешь? Нет… не чувствуешь. Рэми жив… уже жив, — ответил Миранис. — И просто так его бы не оживляли.

А потом вдруг посмотрел в глаза телохранителю усталым, слегка пьяным взглядом:

— Не хорони меня раньше времени. Хоть ты не хорони.

— Ты пьян, Мир, иди уж спать...

— Иди лесом, Кадм… Я так устал… спать.

Лия не помнила, как Арман на руках нес ее в наверх, в спальные покои. Не помнила, как бледная хариба трясущимися руками сняла с нее сапожки, помогая Арману уложить ее на кровать. Арман что-то говорил, но Лия слов не различала. Не различала она и вкуса зелья, которое ее заставили выпить. И лишь когда зеленая, муторная жидкость подействовала, она начала понимать, что Арман по какой-то причине выставил за дверь увязавшегося за ними виссавийца-целителя и теперь пододвинул стул к кровати и сел на него, взял Лию за руку.

— Забудь о том, что увидела, — мягко сказал он.

Лия отвернулась, даже не пытаясь сдержать бегущих по щекам слез. Она еще не верила. Не могла поверить, что это было правдой. Их собственный дядя убил Рэми.

Арман вздохнул и еще раз наполнил чашу успокаивающим зельем.

— Пей! — приказал он, заставляю Лию взять чашу в руки. — Пей, я сказал!

Руки Лии дрожали. В глубине души бился раненной птицей постыдный страх. Лия еще не понимала, чего именно она так отчаянно боится, как вдруг губы ее сами собой выдавили:

— Он придет за мной?

— Кто? — не сразу понял брат.

— Мой дядя… И он так странно на меня смотрел. Арман, теперь он придет за мной? И убьет меня так же… как Рэми?

Арман стиснул зубы и заметно побледнел. Лия чувствовала, что он злится, но не могла понять причины. Брат же, неожиданно мягко улыбнувшись ответил:

— Нет. Не придет. Я не дам. И Рэми не даст.

— Рэми мертв.

— Рэми жив, — возразил Арман, подавая ей чашу. — Завтра, когда ты проснешься, он будет рядом. Обещаю. А теперь пей.

Лия не понимала, что он, ради богов несет. Пей? Засни? Когда Рэми там и мертв? Лия знала… чувствовала проклятой кровью виссавийки — это не может быть живым… Рэми мертв, а Ар почему-то врет!

Руки Лии вдруг перестали трястись, а слезы высохли. Лия уже знала, что делать, за что ухватиться, чтобы не утонуть в этой пучине боли. Пока Рэми не ушел, пока бродит рядом со своим телом, прощаясь с этим миром и с родными, Лия не позволит себя усыпить и будет с братом.

Спать? Спать она будет позднее.

Стоило Ару отвернулся, как Лия осторожно вылила зелье в стоявшую рядом лохань с водой, и когда Арман вновь на нее посмотрел, притворилась спящей. Она уже привыкла притворяться. И заставила себя не плакать, сдерживать рыдания, пока Арман удобнее устраивал ее на кровати, кутал в теплое одеяло, целовал в лоб. Вздохнул… и вышел.

Лия еще некоторое время не двигалась, боясь, что брат вернется, потом выскользнула из-под одеяла, приказала харибе молчать, накинула на плечи плащ и вышла в коридор.

Рэми. Ее. Брат. Мертв. И потому плевать ей на принца, на этикет, на условности и на прочую дурь. А так же плевать на отговорки — ее должны пустить к телу брата. Сейчас!

Она ураганом пронеслась коридорам и застыла возле знакомой двери, не решаясь постучаться.

Дверь раскрылась сама. На пороге показался Тисмен, посмотрел на нее сочувствующим, мягким взглядом и спросил:

— Что ты тут делаешь, Лия? Возвращайся в свои покои, прошу тебя...

— Воз-в-р-ащайся, — пьяно растягивая слова сказал появившийся за его спиной Мир. — Тебе тут нечего делать. И у меня… нет на тебя охоты...

Тисмен нахмурился. Лия задрожала, не замечая, как вновь побежали по ее щекам слезы отчаяния. Она имеет право, тут ее брат. Пустите ее к брату!

Тисмен, наверное, понял. Он взял ее за руку, втянул в комнату, мягко прикрыв за ней дверь, и поставил перед пьяным, взъерошенным Миранисом:

— Ваше высочество, — церемонно сказал вдруг он. — Простите, что мы не сделали этого раньше, но позвольте представить вам Лилианy, сестру Эрремиэля.

Лие показалось, что Мир вздрогнул. Потом чуть покраснел, прикусил губу и приказал неожиданно трезвым голосом:

— Оставьте нас!

— Сейчас не время, — мягко сказал Тисмен.

— С каких пор я вынужден повторять приказ?

И когда дверь закрылась за последним из телохранителей, Лия услышала:

— Прости...

— Где мой брат?

— Девочка моя…

— Ты… подонок! Верни мне моего брата!!!

Миранис выдохнул сквозь сжатые зубы и вдруг притянул Лию к себе. Лия не сопротивлялась. Без Мира ей этой боли не вынести.