Глава 2. Возвращение

Рэми лежал закрыв глаза, греясь к теплых лучах солнца.

А ведь совсем не больно. Даже неожиданно… В прошлый раз возвращаться к жизни было гораздо менее приятно...

— Прости меня, — мягкий, нежный голос успокаивал. Рэми понятия не имел, кто его говорил, он безвольно плыл по волнам этого голоса и не хотел, чтобы это прекращалось. Ему было хорошо и спокойно, как никогда в жизни. — Прости, мой мальчик, они вновь причинили тебе боль… мой вождь, мой сын.

Сознание вернулось к Рэми резким толчком. Его будто вытянуло из мягкого, обволакивающего света и что было мочи швырнуло о твердый, холодный камень, да так, что все тело, казалось, рассыпалось на кусочки.

Некоторое время он лежал неподвижно, на чем-то твердом, холодном, ожидая, пока полностью утихнет боль. Лишь когда нервное оцепенение прошло, он открыл глаза и увидел огромный зал с уходящими в купол белоснежными витыми колонами.

Он не знал этого места. Мало того, он почему-то не хотел здесь находиться.

— Ты очнулся, — в знакомом голосе проскользнуло облегчение. — И не сошел с ума от боли… спасибо богине. Она тебя вела...

— Откуда ты знаешь, что не сошел? — резко ответил Рэми, садясь на каменном алтаре.

Это был какой-то храм, не иначе. А в Виссавии может быть храм только одной богине. И только в этом храме может он встретить ее жрицу… хранительницу.

В голове закружилось даже не из-за неожиданной слабости, а из-за нахлынувших воспоминаний. Рэми похолодел. Как долго он тут валялся? И как долго был Мир во власти безумца?

Рэми раз за разом вспоминал вкрадчивый, чуть шипящий голос Элизара, холодное прикосновение скальпеля, которое через мгновение приносило новый приступ боли, и тихий смех, когда Рэми не выдерживал, начинал кричать...

Но больше всего болели слова:

— Твой принц упрямый… но если будет и дальше упрямиться, следующим на мой стол ляжет он. Так что не уходи далеко за грань, телохранитель, может, и там будешь его сопровождать?

Мир здесь, в Виссавии, Рэми это чувствовал. И сходил с ума от беспокойства, помня и другие слова вождя:

— Думаешь, она его защитит?

— Она обещала, — выдавил тогда Рэми.

— Она любит обещать… но никогда ничего не делает...

Это было последним, что Рэми помнил. Тогда внезапно окрасились окна красным, вождь вздохнул огорченно, и Рэми внезапно перестал чувствовать боль.

А потом был успокаивающий голос богини, мягкое возвращение в собственное, уже исцеленное тело, и слова… слова… Опять слова и ничего кроме слов. Богиня любит его? И в очередной раз дала ему умереть, да как умереть? В этой проклятой Виссавии всех так «любят»?

Вождь, несмотря на свое безумие, был прав — в этой Виссавии никому доверять нельзя. Тем более, нельзя доверять богине, которая так легко играет с их судьбами.

— Мне надо идти, — сказал Рэми, выхватывая у хранительницы тунику и запоздало устыдившись своей наготы. Впрочем, к чему стыдиться наготы перед слепой женщиной?

— Что это за знаки на своде? — спросил Рэми, поспешно одеваясь.

— Древний язык. Виссавийцы о нем уже почти забыли.

— Чего ты опять хочешь? — спросил Рэми, завязывая на талии широкий пояс.

Виссавия справлялась с оживлением телохранителя гораздо лучше Мираниса — Рэми не чувствовал даже тени усталости, лишь мышцы слегка ныли и пока отказывались до конца слушаться.

— Ничего, — пожала та плечами.

— И я могу вернуться к принцу? — резко спросил Рэми, чувствуя, что его снова затягивают в словесную перепалку. А в словах он был не сильно-то силен. Он любил действовать.

— Ты тоже хочешь оставить меня одну? — гораздо тише спросила хранительница. Впервые в ее голосе Рэми уловил усталость, и ему на мгновение стало стыдно. Но Рэми тотчас же вспомнил о Мире, до которого в любой миг мог добраться Элизар, и посмотрел на хранительницу уже иначе, с легким презрением.

— Хочешь оставить моих сестер на милость безумца?

— Ты хотела сказать — вашего вождя, — ответил Рэми, поднимаясь с алтаря и становясь босыми ногами на неожиданно теплый пол. — Я должен вас пожалеть? А кто пожалеет меня? Принца? Мою семью? Или ты думаешь — я игрушка? Меня можно безнаказанно убивать? И так убивать? Верни меня к Миранису, и мы уйдем из Виссавии. С меня хватит. И если выбирать между дракой с Элизаром или Алкадием я выберу Алкадия. Безопаснее будет.

Рэми ловко натянул штаны и легкие, домашние сапожки. Потом подвязал волосы тонким шнурком, чувствуя себя с каждым мгновением лучше. Он сам не понимал, к чему сидит здесь и слушает хранительницу, когда ему необходимо бежать к Миранису.

— Иди, — неожиданно легко согласилась хранительница. — Но сначала посмотри на это.

Она внезапно коснулась пальцами висков Рэми, и раньше, чем он успел неосознанно отшатнуться, вокруг вновь потемнело.

Когда мрак развеялся, Рэми сообразил, что находится уже в другом зале: меньшим, щедро освещенным солнечными лучами. На некоторое время Рэми ослеп. А когда его глаза привыкли к яркому свету, замер: в нескольких шагах от него, у ведущей наверх широкой лестницы, стоял вождь.

Белоснежные одежды дяди были выпачканы пятнами крови, длинные, черные волосы растрепались, в глазах серебром горело безумие, смешанное с его силой.

Рэми неосознанно отшатнулся, шагнул назад и остановился, услышав голос хранительницы:

— Он тебя не видит.

Вождь наклонился над лежавшей у его ног фигуркой, наматывая на палец черный локон. Фигурка задрожала, а Элизар, опустившись перед ней на корточки сказал:

— Теперь ты тоже меня стыдишься?

— Пощади, — плакала фигурка, в которой Рэми с трудом узнал Рину.

Она пыталась отползти в сторону, но рука вождя удержала ее за запястье, заставляя остаться на месте.

— А зачем? — усмехнулся вождь. — Мне понравилось причинять людям боль. Это гораздо приятнее, чем им помогать. Да, моя сестренка, теперь меня никто не остановит. А ты готовься к судьбе обычной женщины. Если тебя только осмелится кто-то излечить… кто-то защитить, он умрет.

— Ты мой брат, прошу...

— Я ничей брат. А ты — моя новая игрушка. Ты так смешно плачешь, что мне интересно тебя мучить.

Вождь медленно поднялся, отвернулся и пошел к ступенькам. С каждым шагом кровь сходила с его одежд, оставляя их ослепительно-белыми, а на улице все громче и громче взвывала буря, пытаясь ворваться в огромные, стрельчатые окна.

Рина сжалась в комок, затряслась от рыданий. Рэми хотел подбежать к ней, но раньше, чем он шаг успел сделать, из перехода выскользнул в залу Арам. Мальчишка-советник вкрикнул и бросился к Рине, но остановился, когда его зло одернули:

— Не смей мне помогать, не хочу, чтобы он и тебя...

— Моя госпожа, — бледнел Арам.

— Ничего, — Рина, перестав рыдать, с трудом поднялась на ноги, пряча изувеченное лицо под капюшоном белоснежного плаща. Пошатываясь, направилась к лестнице. Арам не двигался. У ступенек она остановилась и сказала:

— Надеюсь, что он убьет меня скоро и быстро, не как этого мальчика. Никому не рассказывай о том, что видел… я не хочу, чтобы мне сочувствовали. — Рина пошатнулась и задрожала от рыданий.

Арам вновь метнулся к ней, но остановился, услышав:

— Нет! — в голосе Рины билась истерика. — Не тронь меня! Пусть никто меня не трогает… Мне никто не поможет!

Вокруг все подернулось рябью, и Рэми вновь вернулся в храм богини. Долгое время он так и стоял, глядя в пол невидящим взглядом. Он вспоминал свежий шрам на щеке Арама, его усталые, опустошенные глаза, дрожащие губы. Он видел перед собой трясущиеся плечи Рины и слышал бесконечно повторяющуюся фразу: «Мне никто не поможет!»

— Что я сделаю? — шептал Рэми, чувствуя, как окатывает его с головой бессилие. Просто уйти из клана? Забыть и о Рине, и об Араме? А он сможет? Теперь, когда это увидел? Когда услышал ее тихое: «Мне никто не поможет!» Когда понял, наконец-то, как больно бьет по виссавийцам безумие Элизара. Его дяди…

— Что я сделаю? Что?

Рэми посмотрел на хранительницу, пытаясь на ее беспристрастном, лишенном глаз лице найти ответ на свой вопрос. И он нашел, достаточно быстро. Только ответ ему не понравился, и Рэми передернуло от собственных мыслей:

— Хочешь, чтобы я убил его и стал вождем Виссавии?

— Если другого пути нет… — холодно ответила хранительница. — богиня не будет возражать.

— Ты говоришь это так просто? — искренне удивился Рэми.

— Он же убил… тебя.

Рэми опешил: ее лицо все так же было спокойно, как будто в этом храме они обсуждали нечто незначительное, а не убийство вождя Виссавии. Неужели она настолько бесчувственна? Но она же человек. Или в этой проклятой Виссавии уже не осталось людей?

— И что? — усмехнулся, наконец-то, Рэми. — Знал я, что вы чокнутые, но не настолько же. Элизар убивает из-за своего безумия, слабости. А чем, прости, я оправдаюсь? Я не безумен! Или ты хочешь, чтобы я таким стал?

Виссавийцы навязали всем мысль, что человеческая жизнь бесценна. Они отказывались исцелять убийц, потому что не достойны те исцеления… а теперь хранительница, жрица богини просит Рэми убить… собственную кровь?

— Я уже сказала… — так же ровно ответила хранительница. — Я ничего не прошу. Решать тебе. Если ты хочешь, ты можешь вернуться в Кассию, я даже слова не скажу. Но в борьбе с Алкадием я тебе не помощник. В Виссавии лишь один человек способен убить его.

— Кто?

— Ты...

Рэми вздрогнул.

— Когда станешь вождем, не раньше, и через несколько лет, когда научишься использовать силу вождя. Элизар слаб. Он свою силу разменял на наркотик, он тебе не помощник. Все так просто — убьешь Элизара, займешь его место, убьешь Алкадия и Миранис будет свободен. Все закончится… Но не сейчас.

— Но что ты несешь… — непонимающе сказал Рэми. — Я же видел! И в глазах Арама, и в глазах их всех, они любят своего вождя. Любят! Даже такого! Это мир твоей богини, она его таким сделала, и ты просишь меня убить?

— Виссавийцы запутались, они и сами уже не знают, чего хотят. Они любят вождя, надеются, что он вернется, не понимая… это невозможно. К сожалению, Элизар слишком слаб, с самого начала был слишком слаб, чтобы быть вождем. Он не потянет клан, это уже ясно.

— А я? — язвительно спросил Рэми.

— Ты… ты потянешь все, что угодно, — шептала хранительница. — До сих пор не сломался и дальше не сломаешься. Пойми, никто не думал, что Элизар станет вождем, он не должен был им стать… Шерен и его слуги истребили почти весь род вождя, остался лишь Элизар и ты. Вождь всего лишь тянул время, пока на трон Виссавии взойдет настоящий наследник бывшего вождя, сильный, способный поднять клан… ты.

— Убив собственного дядю?

— Оказав ему услугу… — мягко поправила хранительница. — Сам знаешь, люди не умирают до конца, они возрождаются. Если Элизар и дальше будет продолжать в подобном духе, в кого он переродится? В раба? В калеку? Рэми, пойми… убив его сейчас, ты ему поможешь. Если ты не остановишь его сегодня, вскоре ему будет мало клана, и он пойдет убивать за пределы Виссавии. И прости, но тогда каждая его жертва будет на твоей совести… только ты можешь его остановить. И только сейчас.

— А почему ты этого сама не сделаешь? — вскипел Рэми. — Почему ты сама его не убьешь?

— Не мое место занимает вождь, — холодно ответила хранительница. — Никогда такого не было, чтобы вождь был аж настолько слаб, никогда не было такого, чтобы судьба ошибалась. По закону Виссавии я не имею права даже пальцем его тронуть, богиня не даст… но тебе — даст. Потому как ты — последняя надежда Виссавии. Последний мужчина в роду, и если умрешь и ты, и вождь, то клан раздерет борьба за власть. Виссавия этого никогда не допустит.

— Значит, мне все можно, как и ему? — засмеялся Рэми. — И я могу делать все, что хочу, только потому что я наследник? Ты… ты… ненавижу вас, слышишь! Презираю! Ты и твоя богиня так же слабы, как и вождь!

— А ты молод, мой мальчик. Многого не понимаешь. Вождю всегда было все можно. Но раньше у вождей были какие-то границы, за которые они никогда не заходили. Вождь никогда не убивал без причины. Вождь никогда не наслаждался убийством. Ты ведь не наслаждаешься… ты истинный вождь Виссавии.

— Но ты заставляешь меня убить!

— Я заставляю тебя быть сильным и принять непростое, но необходимое решение, — поправила хранительница, все так же не повышая голоса. — Рэми, пойми, это необходимо. Это единственный шанс клана, Рины… и Мираниса. Без силы вождя тебе никогда не одолеть Алкадия. А здесь вы оставаться не можете… другим способом защитить принца я не могу… решай...

Решай...

Рэми сглотнул. Что тут решать?

— Рина носит ребенка Армана.

Рэми содрогнулся. Она читает его мысли, читает его чувства, знает, где тронуть, где надавить, чтобы Рэми ей подчинился, сделал так, как она хочет. А чего хочет сам Рэми?

— Я никогда не убивал хладнокровно, — сказал он.

— Иногда приходится, — ответила хранительница. — Элизар или Миранис, Рина, Арман, их неродившийся ребенок, потом будет Алкадий или Миранис. Не убьешь вовремя, потеряешь кого-то из них.

— В Элизаре течет та же кровь, что и во мне.

— Он — ошибка судьбы.

— А если и я? Ошибка?

— Время покажет, — честно ответила хранительница.

— Ты убила моего неродившегося сына, чтобы я выжил. Ты готова убить Элизара, чтобы...

— … выжил Миранис. А вместе с ним — ты. Такова жизнь и пора повзрослеть… вождь.

— Элизар силен. Что будет, если он убьет меня? Ты меня возродишь, и мы попробуем снова?

— Ты до сих пор не понял? С тех пор, как он тебя убил, он потерял расположение богини. Он думает, что вождь — он, но вождь — ты. Пожертвовав собой, дав себя убить, ты уже выиграл… он уже мертв. Осталось за малым.

За малым… Воткнуть ему нож в спину.

Рэми ненавидел богиню, за то, что поставила его перед выбором. Но еще больше он ненавидел себя, потому что выбрал убийство.

— Возьми!

Не поднимая глаз, Рэми сомкнул пальцы на прохладной рукояти кинжала.

В замке вождя было прохладно. Буря за окном уже приутихла и теперь лишь тихонько всхлипывала, царапая стекла ветвями деревьев.

Рэми криво улыбнулся: в менее подходящее время хранительница его перенести не могла: все тот же стол, все та же раскрытая книга, все та же медленно догорающая свеча.

Рэми задумчиво подошел к столу, провел кончиками пальцев по прохладной, глянцевой поверхности. Пальцы почувствовали что-то липкое — кровь еще не успела до конца высохнуть — и почему-то тихое до этого море силы внутри томительно отозвалось, узнавая не саму кровь, а застывшее в ней дыхание смерти. Его, Рэми, смерти.

Пламя свечи вдруг дернулось, в последний раз, и погасло, погрузив комнату в тягостный полумрак. Танцевали на столе тени ветвей, вновь заплакал за стенами ветер, ломаясь в стены замка, и Рэми горестно вздохнул.

Он все еще сомневался, что поступает правильно. Смотрел на запачканный кровью стол, вертел в пальцах скальпель и вспоминал почему-то не того безумца, что вчера яростно кромсал его тело, а мягко улыбающегося Элизара за празднично убранном столом. Вождя, что склонялся над рукой Калинки и весело отвечал на шутки Мираниса.

То, что видел Рэми вчера: хладнокровный убийца, человек, способный избить собственную сестру — это наркотик и болезнь. То, что было на приеме — он настоящий. И Рэми не понимал, не мог понять и принять, почему в стране целителей никто не мог исцелить собственного вождя? Неужели настолько они слабы?

— До какой черты должен дойти вождь, чтобы ты перестал его жалеть? — спросила телохранительница. — Неужели для этого надо, чтобы на этот стол легла Рина? Мать твоего племянника?

Рэми вздрогнул.

— Дай мне время.

— Ни у кого из нас нет времени. Время теперь исчисляется человеческими жизнями. Маг, познавший вкус крови, вряд ли остановится сам. Когда вождь проснется, он вновь пойдет убивать. Этого ты хочешь?

— Хорошо, я понял.

Рэми кинул прощальный взгляд на стол и еще успел заметить, как с него исчезают пятна крови. Усмехнулся — замок, как и хранительница, просто хотел ему напомнить о вчерашнем либо просто показать, что он сочувствует.

Ветер за окном вдруг перестал биться в окна, и над Виссавией пронесся теплый, горестный дождь, отзываясь внутри светлой грустью. Рэми вздохнул — такая отзывчивость магической страны его не радовала. Скорее — пугала. Значит, хранительница все же права и в этом проклятой Виссавии все, помимо людей, Рэми уже приняли. Только сам он себя принял? Сам он хотел остаться в клане?

— У тебя нет выбора, — вновь вмешалась хранительница.

Рэми великолепно знал, что у него нет выбора, но в то же время чувствовал, как что-то внутри сопротивляется, и что легкий на первый взгляд кинжал кажется страшно тяжелым, а вспотевшие пальцы так и норовят выпустить прохладную, покрытую рунами рукоять.

Обнажив клинок, он продолжил бесшумно подниматься по широкой лестнице, устав удивляться безлюдности и тишине огромного и неуютного замка. В этой Виссавии все было странно и неправильно. Но у Рэми действительно не было выбора.

На втором этаже царил полумрак. Звук шагов утопал в толстых коврах, прямоугольники комнат в голых, лишенных украшений стенах, казались одинаковыми, и столь же одинаково отталкивающими… Возле одного из них Рэми остановился и некоторое время стоял неподвижно, слушая доносившиеся из-за двери приглушенные рыдания. Даже здесь он чувствовал, что тетка боялась, боялась до одуряющего отчаяния, и ее страх дал Рэми те самые силы, которых ему до сих пор не доставало.

«Никто мне не поможет», — вспомнил он те горестные слова тетки. Мягко улыбнувшись, Рэми положил ладонь на створку двери и прошептал:

— Я тебе помогу.

Он почувствовал, как через ладонь льется в спальню тетки мягкое тепло, как разгоняет оно в душе женщины страх и отчаяние, как одаривает спокойствием и тихим, ласковым счастьем. А когда Рэми вновь открыл глаза, рыдания за дверью утихли. Рина заснула. А Рэми? Сможет ли он спать после этого?

Он выпрямился, крепче сжав пальцы на рукояти кинжала, и обернулся к белеющим в конце коридора огромным дверям. Над ними — тщательно, с любовью выполненная резьба: раскинувший крылья белоснежный пегас, роняющий перья на стены по обеим сторонам от двери. Рэми сглотнул. Символ вождя и власти в Виссавии. И в то же время — символ его, Рэми, предательства.

Дверь отворилась бесшумно. За ней была убранная в те же белоснежные тона просторная спальня, в которой огромная кровать под тяжелым, того же цвета балдахином вдруг показалась маленькой.

Рэми медленно подошел к кровати, на которой спал Элизар. Дядя тяжело дышал в темноте, на полу лежала опрокинутая чаша, и Рэми, подняв ее, провел пальцем по внутренней поверхности, позволив остаткам жельеподобного вещества остаться на пальцах. Поднес руку к лицу и почувствовал знакомый сладковатый запах. Наверное, теперь он всю жизнь будет ненавидеть сладкие запахи...

А этим запахом здесь было пропитано все. Его пары мертвой хваткой впитывались в кожу, разъедали внутренности и лишали рассудка, наполняя душу едким, вкрадчивым страхом. Рэми боялся. Боялся подойти к кровати, замахнуться и вонзить кинжал в сердце безумного дяди. Боялся, что не сумеет.

Закружилась предательски голова, устали держать ноги, и Рэми бессильно оперся на столик стараясь дышать глубже.

Ему надо успокоиться и прямо сейчас. Ему надо думать здраво и выбрать правильно — Мир или Элизар. Арман или Элизар. Рина или Элизар. А выбор ведь очевиден. Но тяжел.

Рэми вздохнул глубоко и подошел к кровати. Во сне вождь казался беззащитным и вовсе не опасным. Упала на щеку слипшаяся от пота прядка, чуть приоткрылись губы, вздрагивая от тяжелого сна. Это не убийца, это не наркоман. Это родной дядя...

— Учитель… — позвал во сне вождь.

Учитель… мальчик… Аким, одолевший демона Шерена, истребившего род вождя. Еще один дорогой Элизару человек, которого он потерял. Скольких еще?

«Убей пока он спит, — молит в голове голос хранительницы. — Убей, пока он не чувствует боли.»

Рэми прикусил губу, наклонился над кроватью. Он осторожно отвел прядь волос от щеки вождя, поцеловал его в лоб и тихо прошептав:

— Прости… — занес руку с кинжалом. Пальцы дрожали.

«Убей! Этим ты его пощадишь, убей!»

— Прости… — Рэми улыбнулся тепло, мягко, будто кому-то может стать от этого легче, и закрыл глаза, мысленно приготовившись к удару.

— Убей! — вторил голосу хранительницы другой. — Или я тебя убью.

Еще не веря, Рэми открыл глаза. Так и есть, вождь уже не спит. Лежит не шевелясь, даже не думая сопротивляться, и смотрит прямо в глаза Рэми, насмешливо улыбаясь.

«Убей! — все так же настаивает хранительница. — Ну же! Сейчас!»

Пальцы задрожали, не в силах удержать клинок. Поняв, что уже проиграл, Рэми почувствовал, как оружие выскальзывает из его руки и с едва слышным шорохом падает на одеяло.

Глаза вождя торжествующе усмехнулись. Рэми не выдержал взгляда дяди, медленно загорающегося серебристым сиянием, и посмотрел на блестевшее в полумраке лезвие кинжала. Рука Элизара скользнула с груди на одеяло, пальцы медленно, уверенно сомкнулись на темной рукояти, и Элизар тихо прошептал:

— Ты сам выбрал!

Движения вождя были стремительны и едва различимы. Рэми и сам не понял, как оказался на полу, а вождь на нем. Коснулось шеи прохладное лезвие, предупреждающе царапнуло кожу, побежала по шее горячая струйка.

— Надо же, — пьяным голосом прошептал Элизар. — Жив. Ну так в чем же дело? Убьем снова. А потом и твою сестричку… она, бедняжка, так плакала над твоим трупом. Нельзя людей так мучить дважды...

Внутри что-то взорвалось. В глазах Элизара отразилась руна телохранителя, вспыхнувшая на лбу Рэми. Внутри что-то росло, заполняя все существо ясным, синим сиянием, и последнее, что Рэми помнил — его собственные слова, произнесенные чужим, хриплым голосом:

— А вот это ты зря сказал, вождь Виссавии.