Глава 11. Разговор

Проснулся Рэми на закате. В лицо дохнуло свежим воздухом, окно было распахнутым, и сквозь него проникали окрашенные красным солнечные лучи.

– Ты прав, она красива, – мечтательно сказал стоявший у окна Мир. – Твоя Виссавия и в самом деле красива. И теперь мне кажется, что ты… брат, прости – дурак. Отказаться от такого…

Рэми ничего не ответил. Он сел на кровати, спустив на пол босые ноги и потянулся за стоявшей рядом на столике чашей. Как ни странно, в чаше было не обычное питье Тисмена, а тот самый напиток, которым недавно угощал Рэми Арам. Эльзир…

– Почему мы не в Кассии?

Рэми не надеялся, что Мир ответит. Но принц опять оказался разговорчивым. В который раз. Виссавия действительно меняет людей? И в самом деле меняет… как вода сочится она сквозь пальцы и сглаживает углы… зачем?

– Потому что я передумал.

– Почему ты приказал меня оглушить?

Ответа не последовало. Принц отошел от окна, опустился рядом на кровать и вдруг сказал:

– Знаешь, я даже не ожидал, что вы – такие.

– Какие такие? – не понял Рэми.

– Странные. Сегодня я прочитал книгу об Акиме. Знаешь, кто такой Аким? В Кассии его почитают, как героя, а никто так и не удосужился сказать, что это был мальчик. Полукровка. Наполовину кассиец, наполовину виссавиец. Знаешь, как у нас относятся к незаконнорожденным полукровкам?

Рэми знал. Делают рабами, сдают в храм или, что еще хуже – в дом смирения, в качестве «сладких мальчиков» для развлечения арханов.

– В твоем возрасте, Рэми, у него уже был сын… Арам. Ты, со своей силой, так и не смог одолеть слуги Шерена, а он отправил в другой мир самого демона.

– Это все написано в книге?

– Все в книге не написано. Чувствую, что должно быть там нечто большее. Твой дядя… о нем там тоже много написано. В один день он потерял и родителей, и старшего брата. Знаешь, что такое для мага – семья?

– Думаешь, он обо мне помнит?

– Думаю, что если он о тебе узнает, то ты и шагу более не сделаешь из Виссавии. На его месте я поступил бы точно так же. Воздух моей страны, боюсь, излишне губителен для вас, утонченных созданий.

Рэми хотел возразить, что он вовсе не «утонченное создание», но взгляд его вдруг упал на полускрытое тонкой тканью зеркало. В отражении, среди богатого убранства комнаты, Рэми различил две сидящие на кровати фигуры. Одну тонкую и гибкую – его. Другую…

Сравнив себя с не слишком-то мускулистым другом, Рэми понял, как он на самом деле смотрится на фоне кассийских мужчин. Как подросток. Наверное, и ведет себя – как подросток. Глупо.

– И боишься этого? Или надеешься, что я… что я наконец-то тебя избавлю от ноши?

– Все еще хочешь это услышать? – Рэми вздрогнул. Прикусил губу. Кивнул. – Ты моя слабость, Рэми. Впрочем, о чем это я? Ты – слабость любого, кто с тобой свяжется. Обаянию целителя противиться сложно, а ты… ты целитель.

– Я никогда и никого не исцелял.

– Исцелял. Твои виссавийцы лечат души, тела, а ты – судьбы. И меня ты исцелил. До тебя я был эгоистичным дураком. Только ты, со своей мнимой беззащитностью заставил меня почувствовать… ответственность. Когда ты умер… я впервые понял, что мои поступки и моя жизнь… она принадлежит не только мне. И я отвечаю и за тебя, и за Лерина, и за Кадма, и за Тисмена. Странно, но даже это все – мелко. Я отвечаю за свою страну. И за ту служанку, что перегрызла себе вены. По моей вине.

– Не понимаю.

– Я знаю, что не понимаешь. Сам того не замечая, ты с легкостью меняешь чужие судьбы. Лечишь их. Иногда я тебе завидую. Иногда… мне тебя жаль. И знаешь, кого мне жаль больше всего? Вождя. Посочувствовав Калинке, ты и его жизнь перевернул.

– Ничего я никуда не поворачивал! – взвился Рэми. – За кого ты меня принимаешь? Я что, бог?

– Глупый, – усмехнулся Мир. – Глупый мальчик, наделенный огромной силой. И сам об этом не знаешь…

– Боишься меня?

– Нет. Но другие – боятся.

Рэми не ответил. В последнее время Рэми чувствовал себя маленьким ребенком, которого все оберегают. После того, как благодаря ему хранительница заставила вождя заключить союз с Виссавией, Рэми не спал ночами, все думая.

Почему он все же стал телохранителем? Благодаря своей силе, ловкости или все же крови… Не потому ли оказали такую честь Рэми, чтобы иметь возможность влиять на могущественный клан виссавийцев?

Когда Рэми входил в покои принца, разговоры часто обрывались. Будто не доверяли до конца телохранители ни виссавийцу, ни его знаниям. Никто никогда не спрашивал его совета, все решалось за его спиной, а от телохранителя требовали только одного – быть всегда на глазах. Быть всегда рядом с принцем или одним из телохранителей. Как красивой игрушке, или собачонке, что так модны при кассийском дворе.

И только в Виссавии принц начал разговаривать с Рэми. Почему? Может, почуял угрозу?

– Я благодарен тебе, – продолжал тем временем Мир. – До твоего появления мой отец был на грани отчаяния. Совет получил слишком много власти, в его руках была казна, войско, а что осталось у нас? Обычные почести. Потому-то я и предпочитал упиваться в трактирах. Знаешь, как приятно быть красивой куклой, что выставляется по праздникам?

Рэми знал. Именно так чувствовал он себя в последние полгода – как красивая кукла, что сопровождает принца на празднества. Никогда – на совет.

– Ничего ты не знаешь. Когда ты появился, именно Виссавия стала нашей опорой. Она и ее величие вернули отцу власть. И слово повелителя, недавно слабое, теперь вновь имеет вес.

Значит, вот что нужно Миру. Поддержка Виссавии, и ничего большего.

– Пока ты упивался борьбой с Алкадием, мой отец понемногу поменял состав совета, отправил наиболее амбициозных подальше в провинцию, и только в последние полгода я по-настоящему чувствовал, что такое быть наследным принцем.

– И теперь, когда ты приобрел власть, Виссавия тебе больше не нужна. А вместе с ней и я, – оборвал принца Рэми. – Кем ты меня считаешь? Игрушкой, соперником?

– А почему не другом?

– Тогда почему не доверяешь? Оглушаешь?

– Оберегаю тебя. И твой клан, что так много для меня сделал. Это плохо? Я… не знаю, как тебе помочь. Ты – наследник вождя. Элизар тебя оплакал, но богов не обманешь. И служителей их – тоже. И, смотря, как ты расцветаешь в Виссавии, я начинаю думать, что не имею права…

– Не имеешь права на что?

– Вновь волочь тебя в Кассию. Вновь подвергать твою жизнь опасности. Потому как ты… ты равен мне. Ты такой же принц, как и я. И ты не должен со мной умирать.

– Я не дам тебе умереть.

– А это уже не нам решать, – принц сглотнул. – Чую, как ты меняешься, Рэми. Младшая богиня предъявляет на тебя права. Однажды ты должен будешь выбрать. И боюсь, уже совсем скоро. А я… я как твой друг, приму любой выбор.

Мир вновь поднялся и отошел к окну, а Рэми потянулся за висящей на спинке стула туникой, быстро одеваясь. Напиток хранительницы, а только она могла оставить чашу на столе, придал Рэми сил, бодрости, и заставил на время забыть о боли в голове.

Мир, шальной Мир. Не боишься ты смерти, никогда не боялся. Да и Рэми, сказать по правде – тоже. Он иного боялся, что поддастся, откроется вождю и окунется в блестящий водоворот тайных знаний. Того, что никогда не даст ему ни принц, ни Кассия, ни даже телохранители повелителя.

Любой в клане знает больше, чем Рэми, умеет больше, хоть и обладает меньшими возможностями.

И кассийцам никогда не понять ни Рэми, ни его характера, ни источника его силы. Они могут лишь слегка помочь, виссавийцы – научить.

А пока Рэми подобен орленку, воспитываемому львом. Надолго ли хватит орленка? И надолго ли хватит льва?

Но как одно Рэми знал твердо – стоит ему решиться остаться в клане, и богиня больше не будет поддерживать ни повелителя Кассии, ни ее сына. И даже он, Рэми, этого не изменит. Потому что для виссавийцев главное – клан, остальное – неважно.

– Все равно, что ты говоришь, все равно что ты делаешь, – сказал Рэми. – Но мой дом – рядом с тобой. В Кассии, до которой Виссавии нет дела. И другого дома я не знаю.

– И не хочешь узнать?

– А зачем? – парировал Рэми. – Все, что мне дорого, все, что я люблю, все, с чем себя связываю – в Кассии. И ты – не только мой принц. Ты – мой друг.

– Много красивых слов, – поморщился Мир.

– Может, для тебя это и красивые слова. А для меня…

– А для тебя, что?

Рэми опешил. Он вновь не понимал. Почему тон принца холоден, как лед, почему глаза его, обычно карие, теперь потемнели до черноты. Что Рэми сказал не так?

– Чего ты от меня хочешь?

Настала очередь Мира опешить. И в самом деле – чего он хочет? Только теперь, посмотрев в глаза телохранителю, Мир вдруг понял. Рэми – это всего лишь юноша. Талантливый, очень много переживший, а все же юноша.

Ему бы, по-хорошему, еще пару лет да развиваться под теплым крылышком брата, а вместо этого Рэми, деревенского мальчишку, окунули с головой в дворцовые интриги. И теперь требуют…

Но как ему, Миру, быть? Отпустить Рэми, поддаться… жалости. Но жалости к кому, о боги? К целителю судеб? Или младшему, горячо любимому братишке лучшего друга?

– Ничего я от тебя не хочу, – сказал принц, желая поскорее закончить разговор.

Он врал. На самом деле он хотел от Рэми очень многого, но гораздо большего, чем тот мог ему дать – он хотел иметь сильного советника, опору, мага, того, кем Рэми должен был стать… через некоторое время. Но если ли у Мира это время?

«Твоя жизнь подходит к концу, мой принц, – голос Ниши звучал в голове Мира и днем и ночью. – И прежде чем уйти, ты должен сделать нечто важное – ты должен удержать власть в руках вашей семьи.»

Должен, но как? Глядя на Рэми – мага, целителя, наследника Виссавии – Мир мог думать только об одном – подняться сейчас с этого проклятого кресла, пойти к вождю Виссавии и выдать глупого мальчишку… А так будь что будет! Только бы не тащить за собой. Ни его, ни остальных телохранителей.

Рассказать о пророчестве? Дать возможность уйти? Да ведь не уйдут.

И все равно почему-то больше всего жаль именно Рэми.

Не Тисмена, этого зеленоглазого тихоню, что любил скрываться в своем кабинете, вместе с растениями, зверюшками и книгами.

Не Лерина – спокойного, уравновешенного, уверенного в себе, холодного, как умытая в ручье сталь.

Не даже Кадма – дамского угодника и насмешника, верного товарища и в бою, и на балу, и в шаловливой пьянке.

А этого Рэми… черноволосого, тонкого, тихого и упрямого… почему-то жаль. И пошел бы прямо сейчас к вождю Мир, да вот только… не простит его мальчишка. Что угодно простит – и унижение, и трепку, и холодный приказ, а вот предательства не простит. И жалости к себе не простит.

И почему-то важно было для принца это прощение. Важно, чтобы молчаливый, неохотно высказывающийся Рэми всегда был рядом. Будто мальчишка приносил удачу… Да и достоин ли вождь Виссавии такого наследника, коль не сумел уберечь ни сестры, ни ее детей?

Коль сошел с ума среди целителей душ? Позволил себе это? Скатился в безумие, хотя имел целый клан целителей, готовый помочь, поддержать… безответственный и слабый… вот кем на самом деле был вождь Виссавии.

«Не сумел вождь тебя уберечь, значит, не достоин», – подумал вдруг Мир, смотря в черные глаза мальчишки.

И сам вдруг испугался. Устыдился. Потому что поймал себя на мысли – думает о Рэми, как о собственности. Как о амулете, что висит на шее. И в то же время…

– Какая она? – спросил вдруг Мир.

– Кто? – не понимающе ответил Рэми.

– Моя сестра. Твоя невеста. Какая она?

Рэми отвел взгляд. Ну как же, выругался про себя Мир, первая любовь, чистая, невинная. Цветочки, короткие поцелуи по углам и шальная подготовка к свадьбе. С девушкой, которой Мир и знать не хотел до появления в его жизни Рэми.

– Мне просто спокойно с ней, – начал телохранитель. – Я чувствую себя наполненным. И не хочется ни тревожиться, ни думать о будущем. Она – будто холодная вода, что остужает мой огонь. И мне это нравится… Понимаешь?

– Понимаю, – нахмурился Мир.

А ведь любит. Так любит, как Мир и не любил никогда. Говорит о ней, а глаза светятся теплом, и выражение на лице такое мягкое, спокойное… незнакомое.

– А ты? – неожиданно спросил Рэми. – Ты – любил?

– И не полюблю, – быстро ответил Мир. – Что мне ваша любовь? У меня есть Кассия.

– А у меня – Виссавия, – в тон ему ответил Рэми. – И Кассия, но Аланна для меня – важнее.

Как может женщина быть важнее?

Но тут в глазах целителя судеб появилось странное, задумчивое выражение, и принц быстро добавил:

– Не смей меня жалеть.

– Что? – не понял Рэми.

– Не смей меня жалеть! Не смей желать мне любви, слышишь, не смей, целитель судеб!

– Не смею…

Но странное чувство тревоги не отпускало принца еще долго. Лишь поздней ночью, закончив, наконец-то, длинное письмо отцу, Миранис отдал послание харибу и забылся на холодных простынях. Один: после смерти Лейлы он почему-то так и не решился выбрать новой фаворитки.

Это, наверное, судьба всех властителей – мучительное одиночество и огромный груз ответственности, которую и разделить-то толком не с кем.