Глава пятая. Разговор по душам

Небольшая, уютная спальня вдруг расплылась. Как прикрытые снежным одеялом, утихли звуки. Шарахнул последний в этом году гром, бросила непогода в стекло тяжелые капли. Cтало вдруг тихо… и время потекло медленно… слишком медленно…

Противной, холодной каплей, не спеша, смакуя каждый шаг, бежала по щеке капля пота. Сорвалась с подбородка, повисла в воздухе, продираясь через прозрачное, с синими искорками магии, желе воздуха и сорвалась вдруг вскачь, разбившись на множество осколков.

Время вновь ускорилось, пришли звуки. Шумное дыхание, шелест дождя за окном, глупые фразы, шаги, беспокойная суета. И запах. Знакомый до боли, пряный запах магии, от которого закружилась голова. А он и без того был как пьяный… нет, все же нельзя быть таким идиотом.

Вирес устало оглянулся. Рэми, или как теперь его называли — Риан, уже заснул. Взглянув на суетившегося возле господина хилого Эллиса, Айвэ решительно шагнул к вождю и, легко подняв его на руки, понес к кровати. Очнувшаяся от удивления Лана сорвала с постели одеяла, открыла белоснежную, мягкую сердцевину простыней, помогла уложить «мужа» поудобнее.

Виреса передернуло. Заботятся… противная у них забота. Ядовитая. Душу разъедает. И гнев все сильнее, все ощутимее. Еще немного и сметет этих идиотов вместе со стенами замка.

А он что, лучше?

Раньше не мог догадаться?

— Что это было? — вновь прошептал не менее ошеломленный Рэн, пытаясь поймать взгляд брата. — Его глаза светились синим? Синим… как у тебя, Элан? Но более…

— …темным? Насышенным. — хрипло продолжил Вирес, чувствуя, как возвращаются к нему силы. — Не как у хранителя вести, как у меня, не так ли?

Все в миг обернулись к нему, уставились так, будто в первый раз увидели. Виресу было плевать. Виресом, обычно спокойным, овладело-таки пламя гнева. Надоело! И помогать им надоело, и раны их душевные лечить — надоело! Своих полно… как оказалось. Ждать иногда опасно. И не знать, бояться проверить — опасно. Вирес больше не будет. Вирес сегодня, нет сейчас, узнает… разберется… а на них уже и плевать…

Медленно, старательно, опустил он над комнатой полог. Один за другим обезвредил вделанные в стены амулеты — пусть оборотни спят спокойно. Пусть и дальше доверяют своим хрупким, ненадежным игрушкам. Пусть не вмешиваются, Вирес так не хотел, чтобы ему помешали.

Давно уснувшая сила просыпалась медленно, как бы нехотя, драла изнутри покрывавшую ее темную пленку. Магия одуряла. Ее характерный, пряный запах и легкое поскрипывание в воздухе — еще более. Погасли почти все свечи, да не так они уже и нужны — за окном розовел рассвет. Полумрак комнаты медленно разогнало знакомое, ярко-синие сияние. Сила, уже не сдерживаемая соскучившимся по магии Виресом, хлынула наружу. И все же приятно быть телохранителем повелителя Кассии… ой как приятно.

— Мать твою! — выдохнул Айвэ, падая на колени.

Ему было хуже всех. Его собственная сила, черпающая из источника кассийских богов, подчинялась Виресу. Молила о прощении.

Да, идиоты, познайте гнев одного из двенадцати!

Боги, как можно быть столь слепым?

Вирес ведь знал, что это правда. Знал, и не осмеливался поверить. Разочаровываться иногда так больно… Но теперь-то сомнениям нет места и он должен узнать… только вот у кого?

Вирес огляделся. Шагнул к Дериану, заставил мага посмотреть в свои глаза и тотчас отпустил. Не знает. Дериан покачнулся, а Вирес окинул тех, кто был в комнате, внимательным взглядом, пытаясь выловить жертву. Эллис. Напуган, удивлен, встревожен. Снимает со спящего архана испачканные грязью сапоги, еще влажные по подолу одежды — Рэми так и не успел переодеться — укутывает одеялом, вопросительно смотрит не на виссавийцев, на Виреса. Будто только Виресу доверяет, а этим…

Слуга господина, его верный пес, как верно он улавливает мысли Риана, даже самые неосознанные, как ярко передает, как метко стреляет взглядом, выискивая того, кто виноват, кто знает. Элана.

— Отвечай, тварь! — прошипел Вирес, шагая к хранителю смерти.

Сзади кто-то вскрикнул испуганно, но Виресу-то какая разница? Пусть кричат… Он толкнул виссавийца к стене, прижал к ярко-синему, с серебряными звездами гобелену, заставил посмотреть себе в глаза, улавливая сладкий, почти желанный запах страха.

— Отвечай, тварь, что вы с ним сделали!

— Оставь учителя! — вскричал Айвэ, вскакивая с колен.

Верный… ученик. Рэми тоже когда-то был таким. Верным. Безрассудно дерзким. Волчонком, который стараниями учителя превратился в матерого волка. Какая сволочь сделала из него домашнюю собаку! Кто посмел!

— Оставь! — вскрикнул Айвэ.

В голосе воина появилась угроза. Надо же. Этот щенок вообразил, что одолеет телохранителя повелителя Кассии? Смешно… действительно смешно. И радостно. Виресу так хотелось сейчас кого-нибудь прибить. Крови хотелось, и все равно уже чьей, абы затушить больно уж расшумевшийся огонь беспокойства, гнева и… стыда. Это ж надо было. Он, верховный маг Кассии, телохранитель повелителя, боялся посмотреть в глаза правде! Действительно — стыдно.

— Не тронь, Айвэ! — вмешался особый, холодный голос Рэна. — Пусть сами разберутся.

Этому интересно. Чувствуется, что интересно. Чувствуется и беспокойство, черное, свойственное хранителям смерти. Оно углубляет тени в комнате, оно заставляет трепетать пламя свечей подобно пойманной в сеть паука огненной бабочке. Оно гладит затылок чуть ощутимым дыханием смерти… и тушит гнев.

— Отпусти! — шепчет Элан, слабо пытаясь вырваться.

— Ты знаешь?

— Не совсем…

— …но ты расскажешь…

— …нет… — слабо, неуверенно.

— …все расскажешь… — бьет словами Вирес, ломая волю хранителя вести. В другое бы время действовал бы мягче, но не сейчас… сейчас сил не было. Надо разобраться, боги, надо!

— Да…

В голосе было такое отчаяние, боль, старая, спавшая, а теперь вдруг встревоженная и вылившаяся наружу, что больно на миг стало и Виресу. Отшагнув, он выпустил ворот рубахи Элана, всерьез испугавшись. А вдруг этот придурок сошел с ума? Всерьез сломался? Риан ведь Виресу не простит. Риан к своим людям относится бережно, осторожно. Может, и зря так относится… Выпороть бы парочку, глядишь, другие бы и задумались.

Элан, сползая по стенке, зарыл пальцы в светлые, запутанные волосы. Сорвался со стены гобелен, накрыл хранителя смерти тяжелой тканью, поднял вокруг облако пыли. Одним движением руки Вирес заставил гобелен исчезнуть. Опустился перед Эланом на корточки, вглядевшись в полускрытое растрепанными волосами лицо.

С ума не сошел, это хорошо. Аура все такая же ярко-сильная, спокойная, лишь идет рябью и искрит красным. Как море, по дну которого бежит огненная лава. Ох уж эти виссавийцы…так и не поняли. Нельзя таить в себе столько боли. Нельзя доводить себя до отчаяния, нельзя растить в себе гнойник, не зная, когда он прорвется.

У Элана прорвало. Залило гноем горечи душу, обессилило и почти убило боль. Так надо. Пусть так будет. И Вирес больше не скажет ни слова, да и не надо ничего говорить. И никто не скажет. Ни Рэн, усевшийся на полу рядом с Виресом и Эланом, ни успокоившийся вдруг Айвэ, ни Лана, без сил опустившаяся в кресло, ни стрельнувший в их сторону недоверчивым взглядом и отошедший в тень Эллис.

Верный пес пока не нужен и ждет пробуждения хозяина. Все остальные терпеливо ждут… исповеди. И дождутся… потому что Элан больше не способен все это нести сам. В таком состоянии уже и не важно, кому передать часть ноши. Он будет говорить. Вирес — внимательно слушать.

— Я помню, как он появился в Виссавии… — тихо начал Элан. — Мальчик, что не имел права родиться. Мальчишка-полукровка, в котором текла кровь виссавийки. Темноволосый, темноглазый, как мы… только думал он не так, как мы. Много говорил, много задавал вопросов. Даже вождя своими вопросами в краску вгонял. Смелый, смешной такой… моя Элана была от него в восторге.

Элан вздохнул, поднял вдруг голову и так посмотрел на Виреса, что у мага дыхание перехватило. Н-да… друг, кого же ты так ненавидишь-то? Неужели себя? Может, и себя. С виссавийца станется. Вы же так любите копаться в собственной душе. Вот и Рэми… нет, правильно теперь все же — Риан.

— Ты знаешь, какого оно, правда? — неожиданно спросил Виреса Элан — Рэми ведь такой же… все они такие же… те, кто меняют чужие судьбы… правда?

— Да, — тихо ответил Вирес. — Все они такие. Но сейчас ты говорил о герое Акиме?

— О герое… — горько подтвердил Элан. — О чумазом мальчишке, который своими вопросами помог вождю понять многое. Как мы беспомощны. Как сильно мы зависим от нашей богини. И как сильно мы ей, на самом деле, нужны. Он научил нас сочувствию. Из-за него мы вновь начали использовать свой дар. Из-за него вернулись в белые земли наши целители…

— …потому что богам нужно как можно больше поклонения, это делает их сильнее, — вновь прошептал Вирес. — А вашей горстки виссавийцев для жизненной силы вашей богини не хватает.

— Вот так просто, друг мой, ты выдал нашу самую большую тайну, — тихо улыбнулся Элан. — Для тебя просто, маг. А мы этого не понимали. А наша благословенная богиня все более слабела. Мы давали ей так мало, а в ответ требовали так многого. Ее последние силы шли на наш эльзир, на наш воздух, пропитанный магией. Мы ведь не можем жить без силы, которую она нам дает… Акимка говорил, что разучились…

Элан мягко усмехнулся и продолжил:

— А она, наша госпожа, слишком добра, понимаешь? Не могла нас просто выставить со своих земель, лишить магии, да просто объяснить все… нет… она молча умирала… Ее возлюбленные вожди такие же. Рэми… нет, Нериан, такой же.

И ты такой же, подумалось Виресу. Много лет растравляешь в себе боль вместо того, чтобы жить дальше. Много лет сам себя убиваешь. Но самокопание Элана Виреса не касается, потому вслух он сказал не это:

— Понимаю. Ваши целители исцеляют, люди молятся Виссавии и делают ее сильнее…

— Аким это понял первым, — восхищенно ответил Элан. — Маленький мальчик с любознательными глазами, он пожалел богиню и понял, почему она медленно угасает. Смешно, правда? Мы ею восхищались, а он ее жалел. Понимал… Ни один маг не понимал, а он… мальчик… Самый лучший, самый одаренный на моей памяти хранитель вести. Он ничего не принимал на веру. Он смотрел на мир так, будто видел его в первый раз.

— Как вождь когда-то… — тихо сказал Вирес.

— Как вождь, — подтвердил Элан, опустив взгляд:

— Моя сестра любила Акима… И я, ее брат-близнец, тоже его полюбил… его дар. Мы стали друзьями… он начал бегать к нам домой… мы к нему. И это было ошибкой…

Элан замолчал. Голос его стал глухим и наполнился ненавистью:

— Отец Акима был любвеобильным. Лишь старшего сына подарила ему жена-виссавийка. Среднего, дите русалки, вынесло на сушу море. Младшего случайно нашел один из наших людей в Кассии… И если Марк и Аким были для Виссавии благословением, тот этот… с моря… холодный, как рыба, оказался проклятием.

— Я и не думал, что виссавийцы умеют так ненавидеть, — удивленно сказал Айвэ.

Вирес только сейчас осознал, что и остальные слушают исповедь Элана. Внимательно слушают, пытаются понять… странный сегодня день, все стараются понять друг друга. Странно действует на них присутствие целителя судеб, да и на всех оно странно действует. Великая, даже богам не всегда понятная сила, скрытая в одном человеке…

— Мы же люди, Айвэ, а не кусок льда, — без тени сожаления ответил Элан. — И верь мне, есть у меня повод ненавидеть… Я когда его увидел, сразу понял, — добра из этой встречи не будет. Его ведь боги пометили, и еще как пометили, а мы, люди, пожалели… мол… не виноват, таким уж уродился. Виссавиец же, хотя и наполовину. А что глаза выпученные, огромные, да еще и цвета разного, редко, но бывает. Кожа серая, безжизненная, обтягивает череп тонкой, почти прозрачной пленкой. Рот огромный, безгубый, а зубы — острые, тонкие, как у акулы. Когда он улыбался, благо, что редко, мурашки по спине бежали. Более страшного человека я в жизни не видел… Да и собственного дара в нем не было ни капли…

— Ты не прав, — задумчиво ответил Вирес, вспоминая мага, который убил его повелителя. — Магии в нем так много…

— Чужой! — поправил Элан. — Алкадий — магический упырь. Жрет чужую силу, тогда сам становится сильнее. Посади его в клетку, лиши пищи, и через какую луну станет он беспомощным, как беззубая гадюка. Но пока вокруг слишком много доверчивых, слишком уверенных в себе магов — хрен ты его поймаешь. На него чужая сила ведь не действует… он ее жрет, понимаешь…

— Понимаю… — прошептал Вирес, задумываясь.

Теперь Алкадий, судя по видению Ниши, вновь набрал сил. И вновь начал разевать пасть на Виссавию. Только… почему через Ларию, а не через Кассию? Ведь с тех пор, как на трон вошла незаконнорожденная сестра Мираниса, Кассия стала столь слабой… если только…

Алкадию нужна поддержка богов. А для этого нужен очень сильный союзник, желательно — законный повелитель магической страны. Только таким боги дают силы, с помощью которой можно прорваться через щит Виссавии. И такую силу не украсть даже магическому упырю…

К Аланне Алкадий даже близко не подойдет. После того, как он убил ее жениха, Эррэминуэля… Такие женщины, как Аланна, этого не прощают.

Взгляд Виреса метнулся к кровати. Риан не помнит о своей любви к повелительнице Кассии. Аланна думает, что ее жених мертв. Как же виссавийцы все запутали своим «очищением памяти».

— Виссавия Алкадия в день инициации так до конца и не приняла, — продолжал тем временем Элан. — И ветвь на ее алтаре так и не окрасилась никаким цветом… хотя и не завяла. На Совете Алкадия решили сделать хранителем смерти. Их все равно никто не любит…

— Не завирайся, — прошипел Рэн. — Я не слабее тебя буду.

— Знаю. Потому и не любят, что знают — однажды поведете вы по тропе за грань нас или наших близких, а мы слишком хорошо живем, чтобы призывать на свою голову смерть.

— Удивился бы, что люди творят со скуки, — прошипел Рэн. — В этом замке половина господ к смерти мчится… Оно же весело, оно же тянет…

— Почему Алкадия изгнали? — прервал его Вирес, которому вовсе не были интересны разборки между виссавийцами.

— Моя сестра ему отказала, — прохрипел Элан. — А этот принять не смог, выпил до дна… Знаешь, какого это проснуться, а на подушке увидеть не знакомое… почти твое лицо, а…

— Понимаю, — оборвал его Вирес.

Когда умирает сестра-близнец, это больно. Магу — больно вдвойне.

— Дальше.

— Его… только изгнали…

Пальцы Элана чуть видно задрожали, теребя завязки плаща.

— Это казалось столь несправедливым, горьким, что я думал — не вынесу… Я несколько лет так жил, в пучине боли, и каждый день думал, что не вынесу. Не доживу до следующего… но такие как я — твари живучие. Аким… другой. Погиб.

Элан некоторое время молчал, а потом продолжил:

— … а после смерти подарил мне спасение.

— Своего сына, Арама, — продолжил за него Вирес, начиная терять терпение.

Не, история, конечно, была интересной. В другое время. В зимний вечерок, у камина, за чашкой горячего вина, когда тянет вот так… поговорить с кем-то по душам. Или чтоб с тобой поговорили. Но не сегодня же?

— Я начал жить заново, ради сына друга. А потом… я все испортил, — тихо ответил ему Элан. — Узнав, что Алкадий находится в одном из замков Кассии, я снес этот замок. Совсем. Под корень. А Алкадия там не было… там были… мы так думали… сестра вождя и ее сын. Наследник клана Виссавии.

— Нериан? — не поверил своим ушам Рэн. — Но… Нериан жил и рос в Виссавии?

— Ты сам просил, чтобы твою память изменили вместе с памятью твоего вождя, — почти зло усмехнулся Элан. — Как верный пес, ты пошел в неведение вместе с хозяином. А я не смог. А теперь жалею, знал бы ты как я жалею. Какого мне теперь? Настоящий Рэми все знает и меня ненавидит. Каждый раз, когда я видел вождя, настоящего, не этого, я видел в его глазах осуждение. И вопрос — почему я живу? Почему не умер в тот самый день, когда убил… в замке ведь были люди. Много людей. И вождь не может их мне простить…

— Вождь любит тебя, — прошептал Рэн.

Вирес более не вмешивался. Теперь разговор стал интересным, к чему вмешиваться-то? А в парах эмоций Элан только больше выболтает.

И все же мозги виссавийцев больше перекручены, чем он думал. Вот и Элан… ну снес замок, когда-то давно, и что? В жизни страшнее вещи бывают. В виссавийской, может, и нет, а в Кассии — так каждый день и на каждом шагу…

Нет, разбаловались все же эти виссавийцы, совсем не знают, что такое вырывать у жизни каждый миг, как кусок мяса из пасти чудовища.

— Ошибаешься! — воскликнул Элан. — Воспоминания вождя создавали на основе воспоминаний моего воспитанника, Арама. Арам меня любит, но Арам не знает, что я натворил! Никто в Виссавии, кроме вождя, не знает… Богиня приказала молчать, богиня приказала не вмешиваться, не разбираться в смерти Нериана. А мы все и послушали… а когда он вновь объявился… А мне надо было с этим жить. Скажите, как?

— Идиот, — одернул его Вирес. — А все ведь очень просто. Ваш вождь после смерти родителей начал медленно сходить с ума. И захотел, чтобы обожаемый племянник, единственная семья, что у него осталась, его наследник, был рядом с ним. А богиня уже видела, что ничего хорошего из этого не выйдет… Кем бы вырос Рэми под крылом сумасшедшего дядюшки? Потому Виссавия и позволила тебе снести тот замок, а вам думать, что Рэми мертв… Это ты и твой вождь плачете по тем людям, что погибли в замке, а для богов горстка жизней ничего не значит. У них судьба ваших стран на плечах, они такими мелочами не заморачиваются…

— Как ты… — начал Элан.

— … жесток? — горько продолжил Вирес. — Ваша доброта убивает, вы этого не видите? Твое вечное страдание, Элан, делает тебя слабее. И тупее. Ты уже ничего не замечаешь. Даже то, что ни один из целителей не видит, что ты «убил». Боги тебя уже давно простили, это ты себя простить не может.

Вирес поднялся, сел на краю кровати, и посмотрел на мирно спящего Нериана:

— Вы вновь катитесь в пропасть, вам нужен вождь, который на мир смотрит иначе, чем вы… Чтобы помочь вам измениться, Рэми должен был, как и Аким, вырасти вне Виссавии. А потом, волей богов, он встретил Мираниса, наследного принца Кассии, стал его телохранителем, моим учеником. И лишь когда он окреп, мы привезли его к вам к Виссавию. Мы ведь действительно хотели приготовить для вас достойного вождя, это вы все испортили…

— Нериан достойный вождь! — прошипел Рэн.

— Это потому что ты не помнишь его прежнего, — улыбнулся Вирес. — Я ведь вижу, с каким восхищением ты на него смотришь, когда его истинное нутро прорывается через пелену вами созданных воспоминаний. Айвэ спасен благодаря этому нутру. Вы здесь благодаря ему… благодаря его отцу-оборотню, вождю клана белоснежного барса. Благодаря Арману, его старшему брату, который легко отдал мне амулет вождя, чтобы я приучил к силе оборотня Рэми… Но это сейчас не важно. Разбирайтесь во всем этом сами, я вам тут не помощник. Я хочу услышать, что бы дальше. После того, как Элизар, умерший вождь Виссавии, встретил своего племянника. Ну же, Элан. Если уж начал… Мы все хотим знать правду.

— Вождь знал, что скоро умрет, — продолжил Элан, заполняя затянувшуюся паузу. — Знал, что умрет Миранис, и заберет за собой всех своих телохранителей, и перед смертью, вместе с наследным принцем Кассии, он придумал, как спасти своего наследника.

— Как? — жестко спросил Вирес.

— Мы не знаем, — тихо ответил Элан. — Всех, кто знал, вождь собственноручно заставил забыть…

— Впрочем, и так ясно. Догадываюсь.

И опять по душе разлилась горечь. И правда, как он раньше не догадался? Это же… очевидно…?

Вирес встал с кровати и подошел к окну.

— Мы слушаем, — вмешался Рэн, и, когда более благоразумный брат пытался его остановить, вновь не выдержал:

— Давай же, Вирес. Не видишь, что мы в одной лодке? Не раскачивай ее еще больше, и без того тошно.

— Вижу, мальчик мой, вижу!

— Показать тебе какой я мальчик? — взвился Рэн. — Или думаешь, твоя сила самая крутая… моя темная госпожа твой жар живо остудит, она умеет…

— Я знаю Рэн, что она умеет, — задумчиво ответил Вирес. — Я даже думал, что ее увижу… надеялся. Думал, что вместе с моим повелителем пройду через грань, как и положено телохранителю.

Теперь его очередь открываться. Глупо? Безрассудно? Ну и боги с ними… а рассвет сегодня красивый. Как в тот день…

— Одна единственная встреча, подстроенная богами, один взгляд, и все меняется. Внутри просыпается сила, о которой ты даже понятия не имел, хотя, казалось, ты и без этого высший маг. Появляется жажда, которой ты не в силах утолить. И даже если ненавидишь, если не хочешь, идешь к нему, бросаешься в ноги и умоляешь не прогонять… вот что такое узы богов между повелителем и его телохранителями. Даже без привязки.

Вирес прикрыл веки, оперся спиной о стену, чувствуя через тонкую одежду ее холод, и прошептал:

— Когда я в первый раз увидел Деммида, мир вокруг сходил с ума в волнах боли. Я потерял все дорогое и хотел сжечь этот проклятый мир и самого себя… а он не дал. Он продрался через мою ненависть, простил сожженные деревни, поваленный, обугленный лес. Да, Элан, не только ты убивал в огне боли. Я убил гораздо больше людей, и не чувствую себя чудовищем, потому что мой повелитель меня простил. А вслед за ним и я смог себя простить. Деммид стал для меня всем… отцом, старшим товарищем, семьей. Другой я и не знал. А после привязки, в сетях уз телохранителя, я чувствовал себя даже счастливым…

Вирес облизнул ставшие вдруг сухими губы, удивившись царившей вокруг тишине.

— Я был тогда всего лишь мальчиком, обладающим волей богов огромной силой. Я начал жить только своим повелителем… и этого для меня хватало… я так хотел уйти с ним за грань, потому что без него жить в этом мире не было смысла… вам не понять, боги, вам никогда это не понять… что на самом деле чувствует телохранитель. Это даже не любовь, это… одержимость одним человеком…

И зачем он все это рассказывает? И кому? Виссавийцам? Ну не поймут же… а губы все равно выплевывают горькие слова:

— Говорят, что мы, телохранители, рождаемся с угольками внутри. Они слегка тлеют, чуть мешают жить, но стоит нам только увидеть своего архана, как вспыхивают ярким пламенем. Говорят, что мы избранные с самого рождения. Что носим внутри одного из двенадцати древних духов. Говорят, что эти духи когда-то были сыновьями Радона, магами, самыми сильными из когда-то рожденных… но чуть было не погубили в своей гордыне людей, которых должны были защищать. За что и вынуждены теперь перерождаться в телах избранных. Говорят, что это их проклятие и их привилегия — служить семье повелителя Кассии. И что они умирают каждый раз вместе с человеком, которому служат, и именно их боль увлекает за собой носителя-телохранителя за грань. Не только говорят, все это правда. Но мой дух жив. И дух Рэми жив… вы же сами его видели… целитель судеб. Самый сильный и самый жестокий из двенадцати духов. А раз мы все живы… жив и тот, кому мы служим.

— Деммид и его сын? — сразу забыл о своих страданиях Элан.

— Нет, — Вирес покачал головой. — Мой повелитель знал, что умрет, изменил ритуал привязки… привязал меня к своему сыну. Сказал, что я еще слишком молод, чтобы последовать за ним… — Вирес сглотнул. — Разве бывает «слишком молод» для смерти?

— Не бывает, — тихо ответил Рэн. — И Миранис тоже мертв. Старший хранитель смерти, мой учитель, сам уводил его за грань… вождь перед смертью приказал… вождь был с ним…

— А телохранители? — поднял взгляд на хранителя смерти Вирес.

— Н-е-е-ет… — ошеломленно сказал Рэн. — Учитель бы сказал…

— … потому что трое других телохранителей были близкими друзьями Нериана, о которых ты и он удачно забыли, не так ли? О чем вы еще забыли? О сыне Мираниса, которой наследный принц Кассии перед смертью передал своих телохранителей? Скорее всего — еще нерожденном сыне, который, тем не менее, теперь повелитель Кассии и… мой господин. Как и господин вашего вождя.

— Что? — побледнел Рэн.

— А что еще мог сделать Миранис вместе с Элизаром, чтобы спасти наследника Виссавии? — холодно ответил Вирес. — Рэми бы добровольно от принца не ушел. Я знаю, что чувствовал мой ученик, то же, что и я. Если Миранис за грань, то и он следом. Миранис не мог отпустить Рэми без его согласия, мог лишь втихомолку привязать его к своему наследнику, а вместе с ним, принц он ведь такой был, и остальных своих телохранителей. И меня… потому мы живы… Рэми помогла проснуться Виссавия, мне — знание. Я знал, что не связан с Деммидом, и мой дух удержал меня здесь, не позволил рвануть за грань вслед за моим повелителем. Остальные же духи еще бьются за свою жизнь своих носителей, тянут их обратно, потому они еще не вернулись. Но вернутся… Если только нерожденного повелителя Кассии не убьют прежде.

— Чушь говоришь, — посерел Элан.

— Чушь? — засмеялся Вирес. — А ты подумай… сегодня Рэми использовал магию как вождь Виссавии, или как я? Как телохранитель повелителя Кассии? И еще подумай. Рэми ничего не помнит о своей жизни в замке повелителя Кассии… но дух, что в нем живет — еще как помнит. Что он сегодня наглядно показал. А что будет, когда целителю судеб станет неинтересно и невыгодно вам подыгрывать?

Элан нервно сглотнул.

— Я же говорил, что вы заигрались, друзья мои, — устало сказал Вирес, наскучив объяснять. — Ищите моего повелителя, сына Мираниса. Потому что если Алкадий узнает о нем и найдет его первым… Рэми уйдет за грань.

— А ты вместе с ним, — прошипел Рэн.

— И тебя это успокоит?

Вирес по глазам видел — нет, не успокоит. Значит, будут искать. А Вирес не будет. Он будет делать то, что и раньше — не спускать с Рэми внимательного взгляда. Целитель судеб сам приведет его к наследнику, уже ведет, иначе и быть не может. В бедные виссавийцы даже понятия не имеют, как мало теперь о них зависит.

Но пусть поищут. Им будет полезно.

Вирес закрыл глаза и осторожно коснулся сознания повелителя… еще нерожденный ребенок откликнулся охотно, одарив своего телохранителя мягким, доверчивым теплом. Боги… как не хватало Виресу этой связи с повелителем Кассии…

«Я приду, — отозвалась вдруг сила, таившаяся в маленьком тельце. — Я услышал зов. Я не дам себя найти. Жди…»

«Жду…» — отозвался едва слышный голос целителя судеб.

Вирес вздрогнул и посмотрел на кровать. Риан спал. Целитель судеб не спит никогда…