Глава вторая. Айвэ

— Не пей, Дериан!

Еще мгновение назад весь мир был утопал в гневе. Еще мгновение назад все происходящее казалось ему правильным, справедливым. Но стоило появиться в зале этому человеку, и Айвэ понял, что ничего, к богам, неправильно!

«Что ты творишь? — читалось в темных глазах грустное сожаление. — Зачем?»

Айвэ вздрогнул… посмотрел на свои руки, испачканные в крови, на умирающего на его коленях виссавийца, и вдруг понял, что чуть было не сделал… чуть было не убил. Не на поле битвы, сильного противника, ни в пылу справедливого гнева, виноватого, а беззащитного целителя, который всю жизнь спасал от боли, а сейчас сам утопал в этой боли. Проклятие! Как он до этого дошел? Почему? Да и зачем… разве это что-то изменит?

Изменит. Этот проклятый старик обещал спасение. Он ломал волю день за днем, унижая, и Айвэ терпел. Не ради себя, сам он давно придушил бы этого целитишку, а ради сына. Ради мальчишки, единственного, что ему осталось после смерти Хельги… А ведь теперь Ольгион сломлен так же, как сломлен Айвэ.

Если виссавийцы ему не помогут, то надежда иссякнет. Убежит сквозь пальцы, как песок. И Айвэ придется смириться со смертью, с тем, что тело сильнее его, что тело может победить. Утащить его за грань, заставить предать сына и память Хельги, изнывать от беспомощности. Почему?!

— …а теперь ты, маг, отпустишь моего целителя, — дошел до него смысл слов.

— А если я скажу нет? — горько засмеялся Айвэ. Все они, целители, такие. Смотрят сочувствующе и с тем же сочувствием в глазах убивают. Вот и этот… сочувствует, чтобы позднее холодно убить. — Да кто ты вообще такой, чтобы мне приказывать?

— Я? Я Нериан, наследный вождь Виссавии. И если ты продолжишь упрямиться, мой гость, то я на годы окуну тебя в боль, равной которой ты ранее не испытывал. Уж я на это способен, не сомневайся. И сила тебе твоя больше не поможет. Отпусти Дериана сам или я заставлю тебя это сделать.

Айве вздрогнул — этот юноша, почти мальчишка, вождь Виссавии?

— Не верю, — прошептал Айве.

«А ты поверь», — ответили насмешливо-грустно темные глаза.

— Не верю… ты…

… осмеливаешься утверждать, что победишь? Ты наглый, мальчик, или просто безрассудный? Босой, хрупкий, как и все виссавийцы… В короткой тунике до колен ты, на чьих губах еще молоко не остыло, хочешь встать против воина, против высшего мага? Да ты с ума сошел, безумец!!!

— Ты ведь не этого хочешь, — мягко сказал юноша в тунике, протягивая Айвэ руку. — Совсем не этого, правда?

«Откуда ты знаешь, чего я хочу? Я хочу жить… но совершив такое не живут…»

— Верни, пока не поздно…

«… еще не поздно? Куда возвращаться и зачем?»

— … верни мне целителя…

«Просишь или требуешь? Просишь… если так силен, то почему не требуешь?»

— Верни, — упрямо повторил сопляк. — Прошу…

«Может, ты вовсе не силен? Врешь? Как все они?»

— Тоже хочешь меня убить? — вскричал Айвэ. — Не верю тебе! Не уйду за грань один, слышишь! Заберу целителя. А ты, подлюга, ничего. Не. Сделаешь…

Юноша опустил руку, пухлые губы его сжались, в глазах зажегся серебром магии гнев. Да, да, злись! Да, убей, меня, себя, да кого хочешь!

— Убить? — прошептал сопляк до хруста сжимая губы. — Ты сказал — убить?

— Все вы такие, — в миг выдохся Айвэ, — глазки сладкие, ласковые, а внутри прогнили. Ни чувствовать, ни сожалеть не умеете, все забыли, — по щекам мальчишки заходили желваки. Айвэ было все равно. Гневается вождь Виссавии или нет, какая уж разница. Кассиец знал, что сейчас он умрет. После такого не живут. — Только презирать…

— Верни мне целителя, — упрямо прохрипел вождь.

Он вообще слушал? Ничего, теперь послушает. Куда ж он денется!

— Я дам тебе настоящий повод нас презирать… напоследок, наследный вождь Виссавии…

Айвэ не поверил глазам — Нериан улыбался. Уже не грустно, тепло, как раньше, а холодно и безжалостно, и на тонкой шее его высветилась знакомая до боли синяя вязь. Этот сопляк знаком с боевой магией? Не такой рохля, как остальные виссавийцы? Да нет. Виссавиец это не воин. Его оружие — равнодушие. И это оружие сейчас против Айвэ бессильно.

А вождь продолжал улыбаться. И сначала глаза его, а потом и вся фигура засветилась серебристым сиянием. Луна… лунный свет показался вдруг Айвэ серым, безжизненным, а этот маг жил… своей силой… и не был уже человеком.

Впервые в жизни Айвэ почувствовал страх. Незнакомое доселе чувство ледяной змеей спустилось по позвоночнику, капельками пота скользнуло по спине. Воздух, пронзенный серебристыми нитями силы, вдруг загустел, и Айвэ начал задыхаться, подобно рыбе, выброшенной на сушу. Он не мог сопротивляться. Он дышать не мог. Он думать не мог. Он мечтал только об одном — о новом глотке воздуха. О том, чтобы уши его не терзали эти странные, похожие на дробь барабанов раскаты грома. Чтобы сила его не придавливала к земле, чтобы капельки крови целителя язвами не ели кожу, добираясь до костей.

Он и слова не мог из себя выдавить, когда вождь, легко миновав щит, встал перед Айвэ, пронзая холодным, острым взглядом. Сосунок? С такой силой? С легкостью поставивший на колени высшего мага? Боги…

— Рэн, — тихо сказал Нериан. — Забери брата.

Какая-то тень скользнула к Айвэ, вырвала из его объятий раненого целителя. Айвэ было все равно. Он смотрел и не мог взгляда оторвать от светившегося серебром глаз. Он послушно встал, как приказал безжизненный голос внутри. Он отошел к колонне, и, почувствовав, что его отпустило, наконец-то, сполз по холодному камню на пол, впервые в жизни отдаваясь во власть победителя.

А победитель, собственно, Айвэ уже и не замечал. Нериан проследил взглядом за растворившимися в воздухе хранителем смерти и его братом, и, казалось забыв о существовании кассийца, повернулся к побледневшему, дрожавшему Ольгиону.

Да вождь охвачен гневом. Но разгневал его вовсе не Айвэ, а, как ни странно, Ольгион.

— Ты позволил им уйти за грань?

Стены замка задрожали под порывами ветра, и в горле Айвэ вдруг пересохло. Показалось ему на мгновение, что природа, могущественная и безжалостная, тоже подчинялась этому магу. Что тоже льнула к его ногам и вслед его гневу откликалась все более громкими раскатами грома и шквальным ветром. Она разрезала неожиданную тьму вспышками молнии, она проливалась на землю дождем и швыряла крупными каплями в окна. Она рвала и метала, так же как металось серебро в глазах Нериана.

— Да, мой вождь.

— Ты обещал им спасение?

— Да, мой вождь…

— … и позволил им умереть?

— Да… мой вождь… пойми!

— Ты… — в голосе Нериана ледяным клинком скользнула сталь. — Считаешь кассийцев слабыми, низшими существами? И ты, виссавиец, опускаешься до убийства слабых?

— Я не убивал…

— … ты дал им умереть. Ты подал им чашу смерти. Ты дал слово и его нарушил. Ты разочаровал меня, Ольгион. Идем со мной, кассиец.

Айвэ дернулся, но встать не сумел. Ему стало жаль старика. А ведь, вождь, казалось ничего и не сделал. И не сказал, по сути, ничего. Просто вдруг развернулся и направился к выходу из залы, а из старика в один миг будто жизнь ушла. Ольгион рухнул на землю, плечи его судорожно задрожали в вспышках молний, по изрытым морщинами щекам побежали слезы, а пальцы сомкнулись на клинке серебристой рукояти.

— Стой! — выдохнул Айвэ и сообразив, что его могут не услышать, выкрикнул:

— Стой, проклятие… стой, вождь!

Нериан остановился. Медленно обернулся, с недоумением посмотрел на Айвэ. Внешне он был спокоен, но в глубине темных глаз все так же серебром билось гневное пламя.

— Остановись…

Айвэ подбежал к Ольгиону и ногой отшвырнул от него клинок. Старик взвыл от гнева. Ритуальное оружие отразило очередную вспышку молнии, звякнуло о камель и, мелко дрожа, застыло.

— Не надо… — прошептал Айвэ, всей шкурой чувствуя, как беспомощно и, наверное, глупо звучат его слова. — Не уходи. Не оставляй его… прошу.

— Хочешь спасти человека, которого недавно мечтал убить? — так спокойно. Так холодно. Так на него непохоже. Да, к богам, откуда Айвэ знает, что на него похоже. А ведь знает же, видит в этом мальчишке свое отражение, себя много лет назад, себя, получившего власть, которой у Айвэ никогда не было.

— Ранить, не убить, — ответил, наконец-то воин, — сломать, искрошить, но не убить! Хотел бы убить, давно бы убил, не понимаешь?

— Понимаю, — ровно ответил вождь. — Жалеешь?

— Не его, тебя…

В глазах вождя появилось легкое удивление:

— Меня?

— Чем ты лучше его? — прохрипел Айвэ. — Я не знаю, чем ты заслужил такую любовь, вождь. Не знаю, почему все они живут только тобой. Не знаю, почему для старика твое равнодушие это смертельный приговор… но чем ты лучше? Зная, что Ольгион убьет себя, ты позволяешь, уходишь… Завтра не пожалеешь, когда проснешься? Когда гнев твой успокоится, а ярость утихнет? Точно не пожалеешь?

— Что за дело тебе до меня и моих подданных? Я исцелю тебя, и ты забудешь и об Ольгионе, и обо мне. Вернешься в Кассию и будешь жить как раньше. Разве не этого ты хотел? Разве не для этого явился в Виссавию?

— Не знаю, — честно ответил Айвэ.

— Следуй за мной, — вновь грустно улыбнулся вождь, создавая магический переход. Айвэ обернулся на все так же дрожащего старика, посмотрел в спину вождя и, вдруг, не выдержав, встал на колени:

— Прошу тебя. Пощади его. Даруй ему жизнь до завтра.

— Не зли меня, Айвэ, — остановился вождь. — Знаешь же, что мой гнев может убить и тебя. Знаешь же, что ты заслужил смерть.

Откуда знает его имя, но разве это важно.

— Прошу. Не хочу верить, что человек, меня покоривший, способен на низость. Мой вождь, я прошу, — Нериан вновь обернулся и посмотрел на кассийца с любопытством:

— Жаждешь служить мне?

— Знаю, что недостоин…

— … а все равно жаждешь?

— Да, мой вождь. Жажду. Впервые в жизни я жажду кому-то служить. Ты не знаешь, что такое — скрывать свой дар. Не знаешь, что такое чувствовать себя чудовищем, и только потому, что мне повезло родиться магом и невысокорожденным. Не знаешь, что такое чувствовать страх родителей, что все раскроется, что жрецы заберут мою жизнь, потому что жить я не достоин…

— Знаю… — выдохнул вождь.

— Но ты смотришь на меня иначе, — не замечая ничего, продолжал говорить Айвэ. — Ты видел мой дар, и не считаешь меня зверем, выродком… Впервые в жизни я хочу кому-то служить. Я хочу служить тебе! Знаешь ли ты, что это такое, вождь Виссавии?

— Я знаю… — выдохнул вождь, и Айвэ показалось на миг, что на руках Нериана вспыхнули ярким синим пламенем магические татуировки.

— Я знаю… — прошептал вождь, покачнувшись… — Мир…

— Мой вождь, — появился за его спиной юноша в желтой тунике. — Прибыл посол из Ларии, желаешь его принять?

— Подождет до утра, — тихо ответил Нериан. — Ольгион…

Старик вздрогнул.

— Завтра я покажу тебе, как увидеть цепи. Арам, отведи гостя в мой замок.

Чуть позднее Айвэ развалился на шелковых простынях и уставился в потолок, на котором неярко горели звезды. В Виссавии вновь было спокойно. Гроза за окном утихла, небо чуть порозовело, встречая рассвет, сквозь открытые окна на крыльях легкого ветерка влетал горьковатый запах смолы и хвои.

Айвэ почему-то верил этому сопляку-вождю. И всей шкурой чувствовал, что татуировки на руках Нериана ему не приснились. Этот мальчишка кассиец, высокорожденный, архан. И высший маг. Таких в Кассии мало. Таких, в отличие от низкорожденных магов, холят и лелеют. Так как же он оказался здесь?

— Кто тебя подарил кассийским богам, гордый вождь Виссавии? — прошептал Айвэ. — И Мир… неужели Миранис? Наследный принц Кассии?

А какая разница? Закрывая глаза, Айвэ поклялся, что сделает все, чтобы остаться в Виссавии. Лучше подарить свой дар Нериану, чем вечно прятаться в Кассии от жрецов. Да и такого архана, как Нериан, еще поискать надо… Пусть и молод, а справедлив, пусть даже и странна его справедливость. И силен, Айвэ никогда больше не видел подобной силы.

Проснулся Айвэ, когда солнце чуть выглянуло из-за сосен, и удивился что боль в груди стала почти терпимой, будто кто-то ее слегка приглушил. Обнаружив на скамье тунику из некрашеной ткани, Айвэ слегка встревожился. Спал он крайне чутко и знал, что в комнату никто не заходил, а тем не менее вчера ночью туники здесь не было. Но удушив в себе беспокойство — разве это сейчас важно? — он быстро оделся, перевязал тунику тут же обнаруженным поясом и босой выскользнул из спальни — если уж его не заперли, то было бы неплохо осмотреться в замке.

За дверью оказался узкий, затемненный коридор. Стоило Айвэ закрыть за собой зверь, как на стенах неровным светом загорелись округлые светильники.

— Это уже мне не нравится, — прошептал воин. — Уж лучше быть в темноте… скорее не заметят.

Светильники, будто услышав и обидевшись, вдруг погасли, погрузив все вокруг в полумрак. Свет проникал лишь через небольшое оконце в конце коридора, но Айвэ, как и любой маг, в темноте видел сносно. Если хотел видеть.

Он тенью пронесся по коридору, свернул направо, и спустился по лестнице, бесшумно нырнув за портьеру — в пустом до этого замке раздались отчетливые шаги и приглушенные, сорившиеся голоса:

— Арам, ты говорил, что он никогда не вспомнит! — шипел один из голосов. — А я слышал, что вождь произнес имя принца… ты хоть понимаешь, чем нам все это грозит?

— Успокойся… я отдал вождю свои воспоминания, наши хранители дара переплели их с нужными Нериану знаниями.

— Почему именно с твоими? Почему именно меня теперь Рэми любит, как собственного дядю! Ты даже представить себе не можешь, как тяжело мне дается его любовь…

— Но почему, Элан? Ты ничего не объясняешь…

Некоторое время они молчали и, Арам, кажется, сообразив, что его спутник отвечать не собирается, быстро добавил:

— Вождь ни о чем даже не догадывается…

— А ты уверен, что не догадывается? Я уже нет. Не дай Виссавия нам познать гнев Рэми, когда он все вспомнит! А ведь вспомнит же!

— Я так не думаю.

— А я в этом теперь уверен. Вы должны как можно быстрее убрать этого кассийца из Виссавии.

— Тише! Вождь вернулся в замок. Придержи язык, и никто ничего не узнает.

Когда шаги стихли, Айвэ выскользнул из-за портьеры и загадочно улыбнулся. Значит, и в самом деле принца. «Убрать из Виссавии», а теперь даже не надейтесь, милые целители. Жаль, что нельзя связаться с Ирмой. Жаль, что нельзя попросить разнюхать, кто такой этот Рэми, что был так близко к умершему принцу Кассии. Жаль, что когда-то Айвэ мало бывал в столице и мало интересовался тем, что происходит при дворе. Но всему свое время. Сейчас самое главное — найти способ, чтобы остаться в клане.

— Что ты здесь делаешь, Айвэ? — спросил за спиной тихий голос.

Айвэ прикусил губу — что же, этот человек был еще и единственным, кто мог к нему подкрасться незаметно.

— Когда еще выпадет случай осмотреть замок вождя Виссавии?

Риан лишь усмехнулся. Дерзость Айвэ ему была в новинку, но даже нравилось. Ему почему-то импонировал этот несколько грубоватый, странный кассиец. Впрочем, помимо тетки, жены дяди — Айвэ был единственным кассийцем, которого Риан видел в своей жизни. И один из немногих, в чьих глазах не было этого раздражающего обожания.

Виссавийцы любили своего вождя. Все, кроме, пожалуй, упрямца Рэна, подчинялись каждому его слову. Все жили только им… но временами Риан хотел другого — хотел друга, соратника, а не окружающих его все время слуг. Иногда Риану казалось, что он божество, а все виссавийцы — его жрецы. Еще немного и будут при его появлении падать в ниц и приносить ему жертвы.

Учителя пытались объяснить. Они говорили, что с самого рождения богиня наделила своего будущего вождя даром вызывать к себе любовь. Риан называл это не даром, а проклятием. Глядя в полные обожания глаза своих подданных, он частенько украдкой задумывался — а за что, собственно, его любят? За то, какой он есть, или за то, кем он есть?

Слишком большая ноша этот трон Виссавии. Слишком много ответственности — одно гневное слово вождя, и виссавиец сам лишит себя жизни не раздумывая, ни на миг не сожалея. Как пытался это сделать Ольгион. А ведь Риан не хотел ничей смерти. И только Рэн и его брат это понимали. Вот еще и Айвэ, как ни странно, понял.

— Ты голоден? — спросил Риан.

Айвэ вздрогнул, будто не ожидал этого вопроса. Риан читал в его душе, как в открытой книге, и никакие щиты ему не мешали. Он видел, что и тепла в голосе вождя гость не ожидал. Воин, сильный мужчина, Айвэ понимал, что поддался гневу и сильно набедокурил, ждал кары, даже очень жесткой… а кара все откладывалось. Риан улыбнулся. Ее и не будет — для таких как этот воин, отсутствие наказания само по себе — страшная кара. Пусть его собственная совесть помучает. А ведь и мучает же, по глазам видно, да и по вполне ожидаемому вопросу:

— Как он?

— Кто? — сыграл в невинность Риан, хотя отлично знал, кого имеет ввиду его норовистый гость. Но за издевательство над целителем Айвэ должен заплатить. И заплатит, уж Риан об этом позаботится.

— Тот целитель… могу я извиниться?

— Нет.

— Он мертв?

Риан некоторое время молчал, растягивая тревогу гостя. Боится. Сожалеет. И жаждет сделать что-то, чтобы исправить. Искупить. Это хорошо… значит, твои цепи можно снять, дружок, чем завтра мы и займемся.

— Нет, — перестал мучить Айвэ вождь. — Целители погрузили его в глубокий сон. Дериан проспит пару седмиц, не меньше, а когда проснется — тебя уже тут не будет. Ты не вспомнишь больше ни о нем, ни обо мне, а потому и не сможешь извиниться…

… никогда. И искупить свою вину перед раненным целителем ты не сможешь никогда, гордый воин. Острые слова так и не сорвались с губ Риана, но Айвэ и так все понял и почему-то сильно побледнел в полумраке коридора. Риан уже не понимал причины. Не в целителе уже дело, не в том, что произошло в зале, что-то другое наполнило душу Айвэ горечью, и Риан хотел знать что. Он шагнул было к кассийцу и, выругавшись, отпрянул. Ну конечно. В глазах Айвэ появилась тень знакомого обожания. Значит, и на кассийцев, не давших клятвы, действует «дар» богини.

— Лучше уйди! — прошипел Риан.

— Чем я разозлил тебя, вождь?

— Уйди!

— Скажи чем, я хочу понять!

— Кто ты такой, чтобы меня понимать? — вскинул подбородок Риан. — В Виссавии подчиняются мне беспрекословно, а ты…

— Виссавийцы не выбирали тебя, но я готов тебя выбрать.

— Меня? Или силу богини, которая тебя ко мне притягивает? Любого притягивает?

— Тебя, — спокойно ответил Айвэ, став сразу же увереннее. Риан прикусил губу. Понял. Все Айвэ понял. И от этого понимания почему-то легче не стало. — Вождя, что чуть было не убил собственного советника из-за какой-то мрази. Ведь именно мразью меня считают все виссавийцы, не так ли? Тебя, который готов мне дать надежду, хотя я и ранил твоего друга. Дериан ведь твой друг? Как и его брат, хранитель смерти? А ты все равно готов меня спасти? И отпустить?

— Ольгион дал тебе слово…

— … и ты готов его исполнить.

— Человека, как и животного, нельзя загонять в угол…

— … и ты считаешь меня человеком? Не чудовищем? Хотя я нарушил законы богов своим рождением? Маг не может рождаться не арханом. Я не архан. Меня нужно убить…

— Меня не волнуют законы кассийцев.

— Как и то, что я убил?

— За это ты сам заплатишь. И если ничему не научишься, то умрешь.

— Как цинично, — усмехнулся Айвэ.

— А ты думал, что я добрый? Ищи доброту в другом месте…

— Мне не нужна доброта, — тихо ответил Айвэ. — Мне нужен ты, мой архан.

И вновь опустился на колени, склонив перед Рианом голову.

Вождь втянул через сжатые зубы воздух:

— Как часто ты становишься на колени?

— Ранее никогда.

Не врет.

— Перед тобой готов не подниматься.

— Но почему?

— Потому что служить тебе… это стать гордым магом. Поднять голову. Суметь использовать свой дар и не бояться за это смерти. Это не прятаться по углам, а гордиться тем, кто ты есть и, тем, что ты делаешь. Это жить. Это придать своей жизни смысл… и это помочь тебе, Нериан. Твои люди великолепные целители, они мудры, они сильные маги, но они не умеют воевать, а воевать тебе придется, мой вождь.

— Бред, — прошипел Риан.

Но слова кассийца еще долго травили ему душу. И когда он обнаженный плыл по волнам лесного озера, и когда расслабленный лежал на берегу, вдыхая влажный запах ила, и когда гибкая, стройная Лана села ему на бедра, покрывая его шею и плечи требовательными поцелуями.

Риан отдался в плен умелым ласкам, вплел пальцы в ее волосы, позволил тяжелым, ласковым прядям щекотать его грудь. И вдруг показалось ему, что волосы ее не черные, как плодородная земля, а золотые, как рапсовый мед. И не прямые они, а вьются непослушными прядями… И глаза у нее не темные, а васильковые, и не холодные, а полные безудержной, алой страстью.

— Аланна… — выдохнул Риан.

Девушка выгнулась на его бедрах, забилась в дрожи наслаждения и, обессиленная, упала на грудь Риана.

— Некрасиво, вождь, в моих объятиях вспоминать о другой, — сказала она, целуя Риана в губы.

— Разве ты любишь меня?

Лана перекатилась на мягкую, прибрежную траву, легла на живот, согнув ноги в коленях, и положила на скрещенные руки подбородок:

— Нет. Я лишь услаждаю твое тело, как ты услаждаешь мое.

Риан мягко улыбнулся, сел и задумчиво потянулся за белоснежной туникой. Золотоволосая девушка из его снов. И еще одна — темноволосая, живая, дерзкая. Много чего было в этих снах, непонятного, полубезумного и тревожащего. Как бы другая жизнь, что временами казалось гораздо ярче реальной.

Риан не хотел разбираться в своих сновидениях. Он принял решение.

Вставая, он даже не заметил, как Лана испуганно дернулась в ответ на его слова:

— Найди мне ритуал вступления в клан Виссавии…

— Мой вождь…

Риан подал девушке длинную, до пят, желтую тунику хранительницы знаний и отрезал:

— Сейчас!