Глава третья. Легенды

Дождь начался неожиданно. Ясное небо затянули тучи. Зашелестели по листьям капли. Сначала мелкой дробью, все более ускоряясь, перейдя в частый, тяжелый перестук.

Айвэ ненавидел дождь. Вспомнил, как непогода еще недавно усиливала его болезнь и он на долгие дни застывал в своей комнате, стараясь хотя бы на мгновение вынырнуть из черных волн боли. Забывался в работе, создавал что-то, сам не мог понять что… но наемники были довольны. В плену болезненного отупения Айвэ оказывался сговорчивым. Делал то, что у него просили и не задумывался о последствиях.

Научившись ненавидеть сырость, он забыл, что дождь бывает и таким: теплым и ласковым, от которого вовсе не хочется прятаться под крышей. Даже Лана опустила капюшон плаща на плечи. Восторженно глядя в темно-синее небо, она позволила стекать по лицу крупным каплям.

— Госпожа, вы испортите прическу, — мягко напомнил ей Эллис.

Риан вдруг улыбнулся, а Лана ярко вспыхнув, натянула капюшон на голову. Кинув на мужа злой взгляд, она вцепилась в поводья каурой, гибкой лошадки, в досаде прикусила нижнюю губу. Айвэ усмехнулся — гнев делал Лану лишь краше. А заодно исчезла куда-то и ее ослепленность Рианом, которая, Айвэ великолепно это видел, вождю очень даже не нравилась.

Когда они подъехали к ажурным воротам летней резиденции короля, дождь уже закончился. Выглянуло рыжее, вечернее солнце. Золотились в его лучах воды фонтанов, затейливыми узорами переплетались цветочные ленты на клумбах. Смыкались над широкой аллеей ветви дубов, роняя на белоснежные, мраморные плиты приплюснутые желуди и золото первых листьев. Все вокруг погрузилось в вечернюю тишину, вязкую, теплую и золотистую, путающуюся в медовых бархатцах, глянцевых георгинах и начинающем алеть винограднике.

Эти тишина и покой были заразительны, поэтому Айвэ не сразу и заметил, что парк, обустроенный, тщательно ухоженный и созданный для сонной неги, был полон живых существ. Настораживающих существ.

Метнулась на вершину дуба шоколадная белка. Молнией пролетела через дорогу лань, остановилась у фонтана и, поклонившись Риану, побежала дальше. Медленно, переваливаясь с лапы на лапу, шествовал по усыпанной гравием дорожке медведь, катая на спине конопатую девчушку в коротком, волнами вздымающимся платье.

Девочка счастливо засмеялась. В явном поиске одобрения она посмотрела наверх, в зеленую с золотыми пятнами крону дубов. Айвэ проследил за взглядом ребенка и вздрогнул: прямо над дорогой, на толстом суку, разлеглась огромная черная кошка. Кошка зевнула, показала ряд белоснежных зубов в черной пасти и, окинув проехавшего под ней вождя равнодушным, ленивым взглядом, упруго ударила хвостом по дереву. Айвэ окатил водопад желудей и крупных капель.

— Полегче! — прошипел воин.

Кошка, не обратив на гнев Айвэ никакого внимания, медленно прошествовала по суку к стволу дерева и спрыгнула на край чаши фонтана. Упруго пройдясь по краю лепестков огромного, наполненного журчащей водой, каменного цветка, она вдруг замерла, пронзив внимательным взглядом невозмутимого Риана. Агатовые глаза пантеры отразили свет солнца и показались Айвэ темно-медовыми. Теплыми и искушающими. Глазами не зверя, а умной, зрелой женщины. Полными желания и неприкрытого восхищения. Оборотни временами были как дети… открытые и опасно искренние.

— Чего ты хочешь, пантера? — остановил Ариса Риан, окинув гибкое животное чуть презрительным, гневным взглядом.

Айвэ забыл о кошке и посмотрел на вождя, все так же не осмеливаясь поверить, что все, что он видит — правда. Риан действительно выглядел капризным господином, привыкшим к всеобщему подчинению. В Виссавии он таким не был. Он вообще таким не был. Холодным, неприступным, бездушным и эгоистичным. Ничего не замечающем дальше своего носа, да и зачем ему было замечать? В этом мире существовал только он… остальные. А что остальные?

Для Риана важен был его отряд, потому что он прикрывал его шкуру. И жена, что услаждала его тело и вызывала завистливые взгляды. И «друг», радующий ехидными шуточками, далекий родич из бедной семьи. Каждому Элан вместе с другими хранителями вести придумал свою «легенду», и каждому эта легенда почему-то очень подходила.

А ведь Айвэ уже почти и поверил, что Риан такой. И свита была ему под стать. Лана, в идеально чистых, испускающих неясное сияние, белоснежных одеждах. Даже вымокнув под дождем, она выглядела идеально. Великолепная госпожа, окинувшая чумазую мордашку девочки презрительным взглядом. Рэн, шаловливый и едкий любимец вождя, что лишь с Рианом был лапочкой. «Милый мальчик», который бросил пару фраз посетителям таверны и чуть было не получил по шее, заслуженно, да только кто же осмелится тронуть «ручного песика» грозного вождя клана белого барса? Брат Рэна, симпатичный тихоня, о котором, благодаря стараниям Эллиса, быстро пошли слухи в таверне… что это он, искусный в пытках, собственноручно разбирался с рыжей рабыней, услаждая взор господина кровью, а его уши криками. Элан, казавшийся везде своим, везде незаметным, умеющий везде вставить нужное слово. Эллис — верный слуга, готовый по слову господина убить любого. Все они, несмотря на нытье Ланы и выходку Рэна, отлично играли свои роли. Потому что в чем-то играли и себя. И это Айвэ пугало. Во всех них, оказалось, есть что-то звериное. Либо в оборотнях — что-то человеческое? Айвэ и сам уже не знал.

Лишь у него притворяться выходило плоховато. Айвэ чувствовал себя в Ларии не в своей тарелке. Чувствовал внимательные, казалось, разоблачающие взгляды оборотней, чувствовал, что не получается у него выбранная Эланом роль этакого бесшабашного воина, у которого весь ум ушел в мышцы. И, пытаясь залить собственную никчемность вином, он в первый же день хлебнул в таверне лишнего.

В хмельном ударе Айвэ забыл о своих страхах. И о чудо, полупьяного его приняли как своего. Смеялись над его грубоватыми шутками, понимающе смотрели, как он пристает к симпатичным служанкам, жаловались на господина и его странную свиту, поселившуюся на втором этаже. На Риана.

Айвэ слушал и настроение у него все улучшалось. Ведь вождь именно этого и добивался. Страха, ненависти, неодобрения.

— Вы идиоты! — испортила все веселье хозяйка. — Он же из свиты господина…

Айвэ помнил, как в общей зале стало вдруг совсем тихо. Помнил настороженные взгляды и повисший в воздухе, почти ощутимый физически страх. Они все боялись наказания за необдуманные, неосторожные слова. И в этой тишине, к своему удивлению, Айвэ услышал собственный пьяный, растягивающий слова голос:

— Мой господин любит, когда его боятся и ненавидят. Мой господин будет доволен.

А потом встал, и, покачиваясь, направился наверх. В общей зале ему делать было нечего. После слов хозяйки его начали бояться почти так же, как боялись Риана. Ведь он был слугой «проклятого господина», оборотня, который любил кровь и пытки.

— Вижу, твой дар начинает рваться наружу, — усмехнулся из тени учитель. — И ты действительно можешь стать хранителем вести. А я уже начал сомневаться.

Айвэ лишь промычал что-то невразумительное, ввалился в покои вождя и, проигнорировав гневно-презрительный взгляд Риана, опустился по стеночке на пол. Сидеть прямо на ковре оказалось очень даже удобно. Прохладно. И щека, прижатая к дешевому, пахнущему пылью гобелену уже не так горела. Чувствовала пробирающийся сквозь шерсть холод каменной стены. Правда, вскоре упирающегося Айвэ заставили встать и выпить какой-то вонючий, неприятный на вкус отвар, от которого Айвэ вмиг протрезвел. Им пора было ехать.

И теперь вот, сначала теплый дождь, от которого и на душе потеплело, и в голове туман почти развеялся. Потом сонный, одуряющий покой парка… Столь желанный, столь неожиданный. А еще и эта странная, черная кошка со своей чарующей грацией. Дивный день, дивное чувство внутри и дивная страна, которая потихоньку начинала Айвэ нравится.

Странно. Стоило выпить с этими оборотнями, стоило увидеть, что не сильно-то они отличаются от обычных людей, как напряжение внутри отпустило. Да, дурят эти оборотни временами, да кто из них не дурит? Считают людей животными? Ниже их самих? А в Кассии…

Айвэ вспомнил вдруг, как сам по заказу цеха наемников варил очень сложное, очень неприятно пахнущее зелье… добавляя туда кусочки сушенного мяса — сердца оборотня. Вспомнил, что даже не почувствовал тогда того сжимающего душу беспокойства, какое чувствовал, когда варил зелья с кровью людей. Будто оборотень это то же животное. Даже хуже, чудовище, которое не должно жить. Так чем он был лучше ларийцев?

А ведь оборотни далеко не чудовища. И даже с животными их не спутаешь. Потому что ведет себя, к примеру, это черная кошка, пантера, не совсем как животное. Ходит по краю чаши фонтана, бьет хвостом по упругим бокам, не спускает с Риана чуть насмешливого взгляда. Как будто играет с ним. И в то же время изучает, пытается взглядом проникнуть в самую душу. И в груди Айвэ поднимается горячая волна. Не пантеру видит он перед собой, красивую, зрелую женщину в шкуре зверя.

«Добро пожаловать в замок, родичи», — неожиданно услышал Айвэ где-то в голове ее утробный, очаровывающий голос.

«Такой уж ли я тебе родич?» — отрезвил холодный ответ Риана.

Кошка, явно не привыкшая к подобному тону, вдруг вздрогнула, ударила Риана плетью гневного взгляда. Спрыгнув с чаши фонтана на каменные плиты, она, казалось, в миг успокоилась. Уселась, медленно, томно провела темным языком по лоснящемуся боку и промурлыкала:

«Гордыня твоя тебя и погубит.»

Она выгнулась дугой, казалось, одним движением сбрасывая с себя личину зверя. У Айвэ перехватило дыхание, когда на сероватых плитах появилась точеная фигура обнаженной женщины. Тонкие ноги, изящная талия, водопад черных волос, спускающихся по гибкой, стройной спине. А движения медленные, грациозные, как у заправской танцовщицы. И взгляд огромных глаз, цвета цикориевого меда держит, не отпускает. Да и наготы своей, как и все оборотни, она вовсе не стыдится. Не краснеет, не опускает взгляда, а поднимается медленно, грациозно, как бы наслаждаясь жадно-изумленными взглядами мужчин и ставшим уважительным взглядом Ланы.

Она с легкой улыбкой приняла плащ от подбежавшего слуги — становилось уже прохладно, — подошла к Арису, провела тонкой ладонью по его изящной шее, чуть коснувшись обтянутых белоснежным шелком пальцев Рэми и уже вслух томно прошептала:

— При дворе на таких как ты всегда найдется управа.

Айвэ не слышал слов, он вслушивался лишь в ее мягкий, грудной голос. Черная бархатная ткань плаща вовсе не скрывала яркой красоты незнакомки, льнула к золотистой коже, выгодно оттеняя бездонные глаза оборотня и пухлые, влажные губы. Навязчиво будила воспоминания о том, что таилось там, за исиння-черными складками.

— Мама! — крикнула забытая всеми девчушка.

Она спрыгнула с медведя, и, подбежав к оборотню-пантере, обняла ее стройные ноги. Женщина, не спуская взгляда с вождя, погладила ребенка по волосам и отошла от Ариса, присев на край каменного лепестка фонтана. Ткань плаща соскользнула с ее бедер, вновь показывая стройные ноги с золотистой, бархатной кожей. Айвэ сглотнул, с трудом отведя от оборотня взгляд. Все их женщины так красивы? Все будят в груди звериное желание? Огонь животной страсти? Айвэ искренне надеялся, что нет.

— Уж не грозишь ли ты мне? — голос Риана в самое сердце жалил холодом.

Айвэ вынырнул из горячих волн желания, и вдруг понял, что вождь изволит гневаться. Не играет, нет, гневается всерьез, не замечая, казалось, ни ослепительной красоты незнакомки, ни ее пленительного тела. Девочка вдруг прижалась к матери и едва слышно зашипела, оскалившись и показывая острые, белоснежные зубы. Как маленький, напуганный звереныш.

— Грожу? — женщина что-то шепнула на ухо дочери. Ребенок вмиг успокоился, расслабился, вскарабкавшись к матери на колени. — Предупреждаю, и это последняя услуга, оказанная родичу. Ты новый фаворит короля, не так ли? Вернее, его новая игрушка. Только игрушки Далаю надоедают очень быстро. А вот интриги и разборки между придворными он прям обожает. Так что ты не знаешь, куда ввязался… родич.

— Не боишься, что твои слова я передам кому надо? — тихо спросил Риан.

— Не боюсь, — вскинула голову женщина. — Потому что твой отец, мой вождь, моему когда-то жизнь спас. И хоть внешне ты на Алана не похож, да и в глазах твоих не то выражение, злые они, бездушные… но мое чутье говорит, что ты такой же как и он. А чутье никогда меня не обманывало.

Риан вздрогнул, будто его кнутом ударили. Айвэ видел напряженную спину вождя, его правую руку, вцепившуюся в поводья, капельку пота скользнувшую по шее.

— Зубы сломает, — вмешался в разговор дерзкий голос Рэна. — Если любит игры, то он их получит сполна. Мы тоже сыграем...

Вовремя. Айвэ ощутил, как упало вдруг напряжение вождя, и Риан засмеялся, ударив по плечу нахального хранителя смерти:

— Уж ты постарайся, — сказал он. — Самый большой враг при дворе — скука. От него и все беды.

— Если там все такие красавицы, как эта, — усмехнулся Рэн. — То скучно не будет никому. Мужья будут сходить с ума от ревности, а все остальные — от страсти.

— Уж не мал ли ты для таких игр, мальчик? — вскинулась женщина оборотень и вдруг побледнела как снег, наткнувшись на взгляд Рэна.

Айвэ лишь усмехнулся. Бездонных глаз хранителя смерти выдержать мог далеко не каждый. Айвэ вот не всегда выдерживал. Вождь, казалось, даже не замечал.

— Что? — усмехнулся Рэн. — Где твоя смелость, красавица?

— Твои глаза… манят и отталкивают… как…

— Смерть, — тихо зашипел Рэн.

— Как луна ночью, — ответила пантера. — Что же, вижу, что вы все же достойные противники нашего короля. И при дворе с вами скучно не будет.

— Уж не сомневайся, — зевнул за спиной Айвэ Дериан, и от мягкого, почти нежного голоса целителя по спине почему-то пробежал холодок.

Айвэ вдруг вспомнил, что умеющий исцелять умеет приносить и боль. И хотя разум говорил ему, что Дериан до такого не опуститься, но тело упорно напоминало о не очень приятных мгновениях, проведенных в клетке Ольгиена. Целители умели карать болью и при этом оставаться чистенькими. Вернее, считать себя чистенькими.

— Как знаешь, — уже без улыбки сказала пантера Риану. — Вижу, что все же не к тому пришла со своими предупреждениями.

— Ты можешь думать обо мне что угодно, — ответил вдруг вождь. — Но я хочу, чтобы ты была уверена в одном. Я благодарен тебе за твои слова, — взгляд оборотня-пантеры наполнился удивлением, — и король никогда не узнает о нашем разговоре.

— Я на это надеюсь.

— Ты можешь быть в этом уверена, — отрезал Риан. — Я никогда не нарушаю данного слова. Быть может, это единственное, что есть во мне от отца… от Алана, которым ты так восхищаешься.

— Уверена, что не единственное, — задумчиво ответила женщина. — Я видела его лишь мельком и когда была маленькой. И хотя волосы его были как живое золото, а твои черны, как и твоя душа… но… в глазах твоих то же выражение… сильного человека.

— Жестокого? — усмехнулся Риан.

— Нет, сильного.

Она вновь посмотрела на Риана как-то странно, с какой-то смесью восхищения и задумчивости. Плечи вождя снова напряглись. Айвэ знал, что он думает, почти чувствовал — еще одна жертва обаяния, каким богиня наделила своего возлюбленного вождя… Но на самом ли деле это был всего лишь дар богини?

Женщина вновь легким движением сбросила на землю плащ, обернувшись зверем. Еще раз посмотрев на вождя, она нырнула в кусты боярышника и растворилась в тягучей, томительной тишине парка. Заворчал рядом медведь, подзывая чумазую девочку. Но упрямый ребенок к своей няньке не пошел — девочка бросила на Риана недоверчивый взгляд, чуть повела плечами, и, вынырнув из вороха одежды симпатичным тигренком, побежала вслед за матерью.

Риан отвернулся от слуги, поспешившим подхватить ворох одежды. Арис, ведомый твердой рукой хозяина, сорвался с места. Лошади едва успевали за шустрым, длинноногим пегасом, Айвэ судорожно вцепился в поводья — он не сильно-то любил такую вот беспричинно-бешенную скачку. Да и рассмотреть великолепный парк короля, порадоваться, может, последними осенними деньками ему не давали.

Дорога пошла вверх, деревья вдруг расступились. На высоком, резко поднимающимся среди дубовой рощи холме раскинуло крылья желтое здание Лебединого замка — летней резиденции королей Ларии.

Айвэ, уже успевший привыкнуть к красивым, изящным строениям Виссавии, обманчиво хрупким, но защищенным магией замкам Кассии, впервые увидел нечто, что защищала вовсе не магия, и не щит богини над страной целителей, а толстые, зубчатые стены, резко срывающиеся вниз скалы, подъемные мосты, множество башенок с узкими бойницами и хорошо обученное, хотя и незаметное с первого взгляда войско.

При этом здание, ощетинившееся защитой, не было тяжелым и уродливым. Напротив. Высокие, устремляющиеся в темнеющее небо башни с остроконечными крышами, и, казалось, соединяющими их желтыми стенами. Ярко-красная, поблескивающая после дождя черепица, узоры лепнины под самой крышей. Аккуратные и изящные арки окон, статуи в нишах, тяжелые, казалось, неподъемные ворота, теперь распахнутые настежь. Над аркой ворот — сидящий лев, герб и тотем короля Ларии, по обе стороны от входа — королевская стража. Неподвижная, немая, проводящая их внимательными, настороженными взглядами.

Во внутреннем дворе было неожиданно тихо. Стоило Арису остановиться у широкой лестницы, как из тени колоны показался невзрачный, серый человечек в темном плаще, теряющимся в все более густевших тенях. Он поклонился Риану и тихо прошептал:

— Тебе придется подождать, вождь.

— Подожду, — холодно ответил Риан. — Только, надеюсь, не слишком долго. Я не силен в ожидании.

— Некоторые ждут годами, — хитро улыбнулся слуга. — Боги благоволят к тебе, посылая милость их сына. Так не будь столь нетерпеливым.

Боги благоволят, как же, скривился Айвэ, слезая с лошади.

— Я провожу вас в покои, где ты и твои люди, вождь, можете скрасить ваше ожидание.

«Покои» Айвэ не понравились. Они оказались затемненным, длинным коридором, лишенным окон и увешанным огромными, на всю стену гобеленами. Залюбовавшись расписанным затейливо арочным потолком Айвэ и не заметил, как смылся куда-то слуга, и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, как Элан тронул его руку и незаметно приложил палец к губам. Ясно — за гостями наблюдают и подслушивают. И не только слова слышат, но и мысли, значит, надо быть вдвойне осторожным.

Не доверяют, нахмурился Айвэ. Либо просто проверяют, что более правдоподобно.

— Красивые картинки, — усмехнулся вождь, усаживая жену на один из стульев, стоящих вдоль стенки.

Сам он сел рядом и прошептал Лане что-то на ухо. Хмурая миг назад девушка вдруг расцвела довольной улыбкой, и Рэн, улыбнувшись ей в ответ, сел прямо на ковер у ее ног, подобно милой, улыбчивой собачке. Брехливой и кусачей собачке, напомнил себе Айвэ.

— Хмуро тут как-то, госпожа, — сказал Рэн. — Хочешь, я тебе спою песенку?

— Спой.

Рэн пел вовсе неплохо. Что-то о горах, что-то о древних битвах, Айвэ не слушал. Он медленно шел по коридору, рассматривая один гобелен за другим и про себя радовался— все же штудирование книг, которыми пичкал его Элан, принесло свою пользу, и кое-какие знаки, хоть и не все, теперь стали понятны. Как и стали понятны замысловатые сюжеты, вытканные на гобеленах.

История королевского рода. На одном из гобеленов — затейливо раскрашенное напоминание о кровопролитных битвах кланов. Ничего интересного. Оборотни перегрызали друг другу глотки из-за вполне понятного, человеческого чувства — стремления к власти. На втором гобелене было в красках выткано то, что недавно Айвэ совсем не понравилось в книге — предательство людей. Согласно легендам и историческим хроникам, когда-то давно люди, воспользовавшись распрями среди кланов, потихоньку истребили большую часть оборотней. Может, не доверяли им, может, их боялись или считали нечистью, хроники об этом умалчивают. Ведь хроники, увы, писали не люди. Люди давно уже скрылись в лесах и прячутся даже от виссавийских целителей, что, вообще-то и понятно. Люди в Ларии привыкли быть объектом охоты, привыкли скрываться и никому не доверять.

Однако, наверное, именно «предательство» людей и помогло оборотням очнуться, понять, что если так будет продолжаться и дальше, то они просто исчезнут. И тогда началась знаменитая война между людьми и оборотнями, которую последние назвали в своих хрониках «Первой большой охотой».

Айвэ некоторое время смотрел на яркими красками вытканных оборотней, рвущих человеческие глотки, на устраиваемые войсками «звериных людей» пиршества и про себя тихо кривился. И все же оборотни — людоеды. И хоть была у них причина ненавидеть людей, но есть-то их зачем? Либо это просто самозащита? И оборотни не желают признавать, что люди их вовсе не хуже? Ни в чем не хуже?

Айвэ остановился перед следующим гобеленом. Первый король Ларии, Микаэль. Оборотень-лев, красавец с золотистой гривой, с такой любовью вытканный на гобелене неведомым Айвэ ткачом. Великолепный полководец, сумевший объединить гордые кланы оборотней под одним знаменем и загнать людей в леса. Мудрый человек, тем не менее первый назвавший людей рабами, недомерками. Недостойными нормальной жизни. Всего лишь жертвами оборотней-охотников.

Ларийцы говорили, что Микаэль открыл им глаза на истинную природу людей. Айвэ думал иначе. Микаэль просто закрылся в своей горечи. Так и не сумел простить людям пожара, в котором погибли его родители. Так и не смог понять, что на войне бывает всякое… и что люди тоже потеряли многих.

«Даже мудрецы порой совершают ошибки, — вспомнил так некстати слова учителя Айвэ. — Хотя ошибки мудрецов даются нам тяжелее всего. Потому что мудрый человек умеет убеждать себя и других, что поступает правильно.»

Люди недолго терпели рабство и унижение. Вновь восстали, рассказал следующий гобелен. Ткач на этот раз расстарался на славу, видимо он понимал, что сила победителя — это сила побежденного им противника. Айвэ вглядывался в сосредоточенное лицо высшего мага, ведущего человеческое войско. Видел он и вытканного с любовью Микаэля, стоявшего на коленях у алтаря ларийских богов. Пока человеческий предводитель сам себя считал богом и полагался лишь на собственные силы, Микаэль просил о милости… и смирение короля оборотней победило гордыню высшего мага. Боги наградили Микаэля неведомой доселе в Ларии силой и подарили ему победу.

Король оборотней понимал, гласили хроники, что пока в Ларии жив хоть один маг, власть оборотней будет в опасности. И Микаэль, по мнению Айвэ, совершил очередную ошибку мудрого человека. Вместо того, чтобы подчинить себе магов, он запретил в Ларии магию, срезал ее на корню, истребив всех, в ком был хотя бы проблеск дара. На следующем гобелене Айвэ увидел горевшие когда-то над Ларией костры. Увидел умирающих в пламени магов, будь то маги-люди или маги-оборотни, увидел прочесывающих каждый дом ищеек, которым Микаэль собственноручно вручил амулеты опознавания. Магия в Ларии умерла, Микаэль на время успокоился.

Айвэ перешел к другому гобелену. Легендарный король оборотней был тут старым и немощным. Согласно легендам, король в то время очень устал и давно уже был готов уйти за грань. Даже приказал построить для себя гробницу, которую называл своим домом. Его тело все более дряхлело, и лишь огромная магическая сила удерживала в нем дыхание жизни.

Айвэ увидел на гобелене, как Микаэль, более не выдерживая немощности уставшего жить тела, денно и нощно молился богам, умоляя дать ему уйти и подарить защиту его потомкам. Ведь маги мстительны. А оборотни против них безоружны. И стоит только Микаэлю уйти…

Айвэ хотел шагнуть к следующему гобелену, но, вздрогнув, остановился. Он только сейчас понял, что в коридоре воцарилась тягостная тишина. Лишь потрескивали факелы в подставках, да нервно зашуршала ткань, когда Риан вдруг шагнул ближе к стене. Вождь внимательно смотрел на гобелен, туда, где закутанный до самых глаз в белоснежную ткань человек преподносил дряхлому старцу корону:

— Отдай свою силу и ты познаешь сладость покоя, — одними губами прошептал Айвэ.

Обращенные к умирающему королю оборотней слова вождя Виссавии. А на следующем гобелене — предок Риана, водружающий ослепительно сверкающую корону на голову сына Микаэля.

— И сила, дарованная Микаэлю богами, да будет принадлежать его законным потомкам, — едва слышно прошептал вождь.

Айвэ сжал зубы. Его охватил гнев, когда он прочитал на страницах книги, кто именно научил оборотней заклинаниям. Виссавийцы. И «зверо-люди», в которых не было ни капли магии, стали при помощи нужных слов, нужных ритуалов, создавать амулеты. И защитные, и боевые, и амулеты поиска… каких там только не было. Это виссавийцы дали простым ларийцам действенное оружие против людей-магов. Почему?

— Потому что на их стороне были боги, — вспомнил Айвэ ответ Элана.

Интересно, на чьей стороне боги сейчас?

— Король ожидает тебя, — поклонился Риану все тот же серый человек.

— Одного? — тихо спросил вождь.

— Одного.

Айвэ тревожно переглянулся с Виресом, но Риан лишь пожал плечами и направился вслед за слугой. Вождь, казалось, ничего не опасался. Айвэ мучили дурные предчувствия.