Запалы святого Шредингера

У Виталия Сергеевича, дедуктора храма святого Конрада Лоренца, пропала дочь. Обиделась на какую-то мелочь, выбежала из дома, бросив на стол присоску Хранителя. Где она, как?

Заявление в сыскном управлении приняли без охоты. «Загуляла, верно, — хмуро сказал толстый майор, — дело молодое. Придёт». Он нервничал, спешил, порывался убежать по делам, и только уважение к сану Виталия Сергеевича удерживало его на месте. Вокруг царила суматоха и суета. Ловили маньяка-расчленителя, и начальство вновь и вновь гнало сыскарей за линию струны, где он наследил в последний раз.

Ныло сердце. Два дня миновало — и ничего!

Храм встретил огнями и весёлым шумом.

— Светлых знаний вам, отец дедуктор! — приветствовали прихожане.

— Знаний… — кивал Виталий Сергеевич. Заговаривал с домохозяйками, гладил головы деткам, улыбался отцам семейств, уважительно раскланивался со стариками. Строго отчитал девушку, пришедшую на проповедь в бесформенной длинной юбке. «Зачем ноги прячешь? Замуж не выйдешь!» — «Неудобно как-то, отец дедуктор...» — «Глупости! В следующий раз чтобы мини надела!»

В подсобке, уже облачившись, Виталий Сергеевич замешкался. Люди собрались слушать его, надо держаться. Он будет им опорой в горе, собеседником в радости. А Даша… Даша найдётся. Криминальная наука не знает ошибок. Лишь бы не поздно. Он сжал виски ладонями. Лишь бы не поздно…

— Сегодня мы поговорим об эмпирическом опыте, — Виталий Сергеевич поправил полу лабораторного халата, чтобы слушатели видели положенные по сану пятна от кислоты, — его Величестве Факте, начале всех наук. О том, на чём стоит наша цивилизация со всеми её достижениями и победами!

Он посмотрел в зал.

— Помните, я просил для сегодняшней проповеди живое существо?

В первых рядах зашевелились; к трибуне подошла женщина с кошкой в руках.

— Спасибо, сестра! Как зовут?

Виталий Сергеевич бережно подхватил кошку.

— Матильда, отец дедуктор! — сказала женщина, с обожанием глядя на него.

— Не бойся, сестра, — сказал дедуктор, — с нею всё будет хорошо.

— Вернёмся на несколько столетий назад, друзья мои, — продолжил Виталий Сергеевич.

Он говорил, а руки его жили словно отдельной жизнью. Миг — и кошка оказалась распята на жестяном лабораторном столе.

— Великие физиологи прошлого… — шприц пронзил кожу, и кошка обмякла, закрыла глаза. — … Введенский… Павлов… — скальпель рассёк мышцы, обнажил трахею и пищевод. — … Огромный шаг в познании мира…

Затаив дыхание, паства следила за ритуальным вскрытием на двух больших плоских экранах, опустившихся по обе стороны от кафедры. Виталий Сергеевич умолк, и зал наполнило биение кошачьего сердца. Люди сидели серьёзные и печальные, хозяйка Матильды плакала.

— Путь знания труден и опасен, — как бы рассуждая сам с собой, сказал дедуктор. — Иногда он кровав, но, пройдя его до конца, мы становимся почти всесильны… Привычная вещь — биогель, мы пользуемся им, не задумываясь…

Словно фильм, пущенный в обратную сторону, подчиняясь умелым рукам дедуктора, срастались ткани и связки. Вернулись на место рёбра, и стук сердца утих. Виталий Сергеевич сложил вместе лоскутья шкуры, плотно прижал их, и спустя минуту об операции напоминала только розовая полоска кожи на животе и грудке Матильды. Дедуктор нагнулся ниже, погладил кошкин нос; Матильда открыла глаза, лизнула его палец и громко заурчала.

Даша не дала о себе знать ни в обед, не вечером. Молчал домашний Хранитель, молчали сыскари. Чтобы не сидеть в пустой квартире, Виталий Сергеевич решил остаться в храме. Здесь и компьютер мощнее, и связь лучше.

Ночь канула впустую. Дедуктивные боты зря рыскали по сети. Без Хранителя человек оставляет совсем мало следов, а Даша… Ох, дочка, что же ты наделала?.. К утру Виталий Сергеевич уяснил, что на полицию надежды мало — программы и методы одни и те же. Будто из ниоткуда всплыла мысль, что должен быть какой-то другой способ… Дедуктор испугался. Мысли не должны являться просто так, это противно людской сути. Ещё он понял, что если не поговорит — лично, глаза в глаза! — с умным человеком, то сойдёт с ума.

Дождавшись, пока пустят струну, он запер храм и сел в первый вагон до пригорода — в надежде застать аксиоматрессу Сигитуллину дома.

Фаузия Хасановна, одетая по-домашнему, встретила его у крыльца.

— Из окна увидела, — сказала она. — Спешишь, торопишься. Дай, думаю, приглашу на чай? А ты и сам ко мне… Чего взъерошенный такой, Виталя?

— Э… Прости, матушка аксиоматресса, — поклонился Виталий Сергеевич, — совет нужен. Не к кому больше!

— Заходи. И величать меня не надо, не на службе!

«Не на службе, да, — размышлял Виталий Сергеевич, дуя чуть не кипящий чай и приводя в порядок мысли, — аксиоматресса, однако. Сан-то какой!».

Учились они с Фаузиёй Хасановной на одном потоке, строили совместные планы и даже целовались на выпускном вечере. Но оказалась Сигитуллина способным управленцем и сделала хорошую карьеру, а Виталий Сергеевич стал дедуктором. Умелым, уважаемым, находящимся на хорошем счету, но лишь дедуктором.

— Такое дело… Фаузия, — запнувшись, начал он — и выложил всю историю, ничего не скрывая. — И я не знаю, вот… Прости, что пришёл… Идти, наверное, мне надо. Я…

— Сиди уж, — махнула рукой матушка.

Она открыла резной буфет, что-то стукнуло, звякнуло, и запахло спиртом.

— Пей, — аксиоматресса поставила перед Виталием Сергеевичем полный стаканчик.

— Фаузия… матушка… — удивился дедуктор. — Это водка, да?! Как же это… не рекомендует епархия… сердце же, печень?

— Пей! — приказала матушка. — Не до печени, рассудок спасать надо. Епархия много чего не рекомендует. А тебе сейчас желательно. Ну!? Молодец… И капусткой заешь. Чему приходится мужиков учить!

— О-ох!.. Не учить… — дедуктор выдохнул и вытер слезу, — напоминать! Что я, водки не пил… раньше?

Отпустило. Страх никуда не делся, но чуть отступил, спрятался. Словно выросла между Виталием Сергеевичем и бедой мутная перепонка. Загородила, отодвинула, успокоила. Временно, конечно…

Матушка присела рядом и заговорила:

— Обычное дело, Виталик… Засомневался ты. Как говорили когда-то — усомнился. Не видишь прямого пути, и кажется тебе, что дороги совсем нет!

— Что же мне делать?

— Искать, однокашник. Искать всеми возможными и невозможными способами!

— Возможные я испробовал, — дедуктор подцепил капусты, кинул в рот, со вкусом прожевал, покивал: хороша мол, капуста. — Больше, чем сыскари, не сделаю. А невозможные?

— Были раньше такие люди, — сказала Фаузия Хасановна, — экстрасенсы. Шаманы по-другому, знахари, колдуны.

— Помню, — удивился Виталий Сергеевич, — но ведь?..

— Это и называется — усомнился, — жёстко сказала аксиоматресса. — Решил, что бывает что-то запретное, иное. Необъяснимое светлым знанием. Тактик ты, дедуктор, а не стратег. Дальше носа не видишь. Необъяснимое и необъяснённое — чуешь разницу?

— Чую. Только под реформу они попали, Фаузия.

— Не все. Есть один человек, на поселении был, года два как вернулся. Тихий такой …старичок. Сходи к нему. Адрес тебе дам и ещё кое-что. И помни про светлые знания, а то в чудеса уверуешь!

Тихий старичок жил в двух шагах, на соседнем радиусе струны. До реформы здесь был спальный район, а теперь раскинулся заросший парк с редкими коттеджами. Мода на уединённое жильё сошла, и дома пустовали. Один из них занял экстрасенс.

Дедуктор смотрел, как тот читает записку Сигитуллиной, как медленно шевелит губами, как подёргивается веко слепого левого глаза и ходит желвак под перечеркнувшим лицо колдуна неровным шрамом. Смотрел — и не мог понять, что нашла в нём матушка аксиоматресса? Что может быть общего у них, служителей светлых знаний, с этим чудом выжившим шарлатаном?

Виталий Сергеевич захотел развернуться и уйти; остановило данное однокашнице обещание. Плевать на позор. Всего дел — дождаться, как отшепчет старик свои наговоры, отшаманит. Зато совесть чиста.

— Вспомнила меня девка, значит, — сипло сказал колдун. — Бойкая была девка, горячая!

Виталия Сергеевича передёрнуло.

— Заходи, Виталий, — экстрасенс распахнул дверь. — Зови меня дядя Федя. Только даром я не работаю.

— Деньги? Деньги у меня есть…

В комнате, куда привёл Виталия Сергеевича дядя Федя, оказалось неожиданно чисто и гулко, как в больничном приёмном покое. Множество фотографий на стенах, простой пластиковый стол посредине, вокруг несколько стульев, стеклянные книжные шкафы слева и справа от окна — и всё.

— Падай, — дядя Федя махнул в сторону одного из стульев, и сам уселся напротив. — Говори!

Виталия Сергеевича взяла досада. В комнате не было ничего похожего на аналитические машины, которыми пользовались сыскари. Такая же стояла и в храме, именно за ней дедуктор провёл ночь. Но ничего не поделать… Придётся выдержать фарс до конца, раз ввязался. Ненужные слова в ненужном месте. Они не вернут Дашу. Ну, а если?.. Виталий Сергеевич начал рассказывать, сначала тихо и скучно, потом завёлся.

— …и ещё этот маньяк! — выкрикнул он в конце.

— Не бойся залинейного, — сказал дядя Федя.

— Что?

— Упыря из-за линии не бойся, говорю! Отбегался он, отыгрался.

Колдун пристально смотрел на Виталия Сергеевича здоровым глазом. У дедуктора задрожали колени: дядя Федя знал, что говорит и был уверен в своих словах, в этом дедуктор мог поклясться!

— Берусь за твоё дело, — объявил экстрасенс и достал терминал. — Плати вперёд, сумма там есть.

— Странные чудеса, — не удержался Виталий Сергеевич, — терминал, электроника, а как же свечи чёрные, бубен?..

— Дёшево подкалываешь, дедуктор! — дядя Федя посмотрел как плюнул. — Ты ко мне пришёл, не наоборот. Давай назад машинку и вали!

— Нет, не надо! — Виталий Сергеевич торопливо перевёл деньги. — От нервов это, простите.

— Верю, — колдун полез из-за стола. — Здесь сиди, жди, мне надо хм… мозгами раскинуть.

Дедуктор остался один. Скоро вернулись сомнения. С чего он поверил, заплатил деньги? Деньги — ерунда, но время… Даша страдает, ждёт помощи, рядом бродит залинейный изверг, а он тут… сидит!

Виталий Сергеевич вскочил со стула. Вон из этого вертепа, надо бежать, искать! Где дверь?

Взгляд задержался на фотографиях.

Снимали с возвышения. В глаза бросилась путаница проводов над проспектами, словно присыпанная пылью даль, белёсые облака. Вереницы машин на дорогах, неясные отражения в окнах многоэтажек, жухлая зелень скверов и бульваров, жирное золото церковных куполов.

Город до Реформы! Грязный, тесный, задушенный выхлопными газами и выбросами заводов, мало приспособленный для жизни, потерявший разум город. Колдуна грызла ностальгия…

Где же выход? А… вот.

Дальше оказался тёмный коридорчик, которого Виталий Сергеевич не помнил. Впереди из-за неплотно прикрытой двери пробивался лучик света.

Раздался стон… Кто-то раненый лежит на крыльце и зовёт! Виталий Сергеевич представил, как Даша ползёт через кустарник и лопухи, измученная и окровавленная, пробирается к людям. Он рванул ручку на себя и успел заметить, что петли не скрипнули, и дверь отворилась совершенно бесшумно… Это удивило, и ещё пару мгновений Виталий Сергеевич не видел того, что уже отпечаталось на сетчатке. Сознание не хотело это принимать, и картина возникала кусками…

Верстак в бурых пятнах, на нём крючья, пилы и ножи. Рядом тумбочка с упаковками из-под лекарств и флаконами; рассыпаны пустые ампулы, раскатились шприцы.

Грязный, изгаженный пол; сладковатый запах разложения.

На опущенных с потолка цепях задней частью к двери висит свинья; ноги обрублены, там и сям в шкуре заляпанные кровью прорехи.

Дядя Федя со спущенными штанами увлечённо атакует тушу в зад, елозит бёдрами, прижимается, сопит.

Тихий старичок… Ну и знакомые у матушки-аксиоматрессы!

Снова раздаётся стон. Свиная туша дёргается и раскачивается, цепи чуть закручиваются, туша разворачивается боком… Это безногий, безрукий толстый мужик! Он поднимает голову и мычит сквозь зашитый рот!

— Н-но! Всё бы ты взбрыкивала!

Дядя Федя бьёт его по спине кулаком…

Дедуктор, держась за косяк, стоял перед закрытой дверью. Его мутило, от водочной отрыжки горело во рту. На негнущихся ногах он вернулся в комнату. Теперь он знал, кто маньяк. Зачем Фаузия отправила его к этому зверю? И что делать?! Виталий Сергеевич представил, что это его подвесили к потолку, это ему зашили рот и, кажется, выкололи глаза. Навалилось липкое бессилие. Умом он понимал, что надо защищаться, найти оружие, хотя бы ножку от стула, но тело не желало действий. Заснуть, спрятаться, стать невидимкой?..

— Пошли, дедуктор!

— А? — дёрнулся Виталий Сергеевич. Как он мог так отвлечься?!

— Нашёл я девочку. Пошли, говорю, времени мало.

Пока шли к расположенному за домом сараю, дедуктор так и не решил, что делать: верить или бить маньяка по седому затылку и вызывать сыскарей. Они сели в древнюю, пропахшую дымом бензиновую машину, дядя Федя как-то быстро вырулил на пустынный просёлок, и Виталий Сергеевич решил верить.

— Кто это? — спросил сипло.

Экстрасенс долго молчал и кривил сухие губы.

— Маньяк залинейный. Обложили его сыскари. А я почуял, где он залёг. Прихожу к нему и говорю: «Я от режима пострадавший, могу спрятать!». Вот и спрятал. Отпрыгался он, отбегался. Не имею привычки врать, Виталя. Сказал — не бойся упыря — значит, не бойся! Я вас, дураков, не люблю, ненавижу иногда… Но я не людоед!

Не людоед… Тогда, на переломе, невинных не сажали. Наверное.

— Ты за что пострадал, дядя Федя?

— Служил я, — непонятно сказал тихий старичок.

Таким тоном сказал, что дедуктор не решился переспросить.

Мягкую земляную дорогу сменила разбитая бетонка. За неухоженными тополями и липами встали скелеты фабричных корпусов. На первом же съезде дядя Федя вывернул руль направо. Жалобно кракнула под колёсами жесть лежащих ворот.

— Верёвку захвати, — сказал дядя Федя, глуша мотор. — Сзади, на сиденье.

Даша сидела в старом отстойнике, на узком бетонном выступе над кругом ржавой воды. Грязная, измученная, но живая и даже без единого перелома. Синяки и ссадины не в счёт!

Через несколько минут она уже всхлипывала на отцовом плече.

— Ну ладно, ладно, хорошая моя… — Виталий Сергеевич неловко гладил Дашу по голове. Перестал он говорить ей нежные слова, подумал: выросла, зачем? — вот девочка и психанула, решила, что больше не нужна. — Всё кончилось, всё будет хорошо!

— Довезти? — спросил дядя Федя.

— Нет, — дедуктор коснулся рукой кругляша Хранителя за ухом, — летят уже, это быстрее выйдет.

— Будь здоров тогда. Поеду, не любят они такого, — он кивнул на машину.

— Прощай, дядя Федя! И спасибо тебе.

Вертушка спасателей набирала высоту, и развалины завода в иллюминаторе уходили вниз и назад. Рядом сопела и хмурилась во сне Даша. Виталий Сергеевич был в смятении: добро и зло и так не признавали никаких границ, а теперь окончательно перепутались между собой. Дядя Федя — что он? Тьма или свет? Чего больше? Наитие, мерзость интуиции, жестокость, но… справедливость и готовность помочь. Хоть и за деньги, но что они сейчас значат…

Экстрасенс — это как запалы святого Шредингера, сумасшедшая попытка соединить науку и Божественный промысел. Два таких стоят сейчас в доме колдуна. Матушка Фаузия поручила, и дедуктор не смог отказать. Запалы всегда идут парой. Он разъял их, и теперь мина обязательно сработает. Через час, два или три — знает только аксиоматресса. Запалы или рассеются без следа, или выжгут всё окрест.

Прочувствовал ли дядя Федя опасность? Знает ли он, что произойдёт? «Пусть он спасётся, — взмолился дедуктор. — И да пребудут с ним светлые знания!»