Словаков Натан - Сансара

Инициатива городских властей — ежегодно устраивать первого июня «свободный вход» в зоопарк — поддерживалась с энтузиазмом. День защиты детей отмечался с размахом.

Гремели песни о крылатых качелях, Беловежской пуще и о том, как вместе весело шагать по просторам. Веселый паровозик — будто выехал из мультфильма — катал малышей в ярких вагончиках вокруг пруда с лебедями. У фонтана великанские Чебурашка и Крокодил Гена зазывали сфотографироваться, клоуны тоже надрывали голосовые связки, предлагая воздушные шарики и сладкую вату. Возле кривых зеркал собралась хохочущая толпа.

Лиля, хмурясь, смотрела на детвору, требующую у взрослых фанту, чипсы и катание на пони. Почти год прошел после окончания универа. Конечно, она понимала, что столкнется с трудностями, но с детдомовскими подопечными было очень не просто. И денег, как всегда, выделяли впритык.

Группка, приодетая из сэконда, жалась к Лиле. Пышный белый бант Светы Смышленковой подпрыгивал и описывал круги, щекоча локти. Белокурая девчушка хотела такую же длинную косу, как у воспитательницы, и в будущем видела себя капитаном университетской сборной по волейболу. Лиля не сомневалась, что так и будет.

Особняком держался Витя Найденов. Его нашли в конуре с четвероногим другом на заброшенной стройке и перевели из детского приемника-распределителя. Света второй месяц просила новую прическу, а Лиля максимум внимания уделяла Найденову: мальчик отставал в развитии, хоть и был ростом выше всех. Ребята настороженно наблюдали за новичком, который будто магнитом притягивал бездомных собак и никогда не плакал. Кроме последнего ЧП.

Повариха закатила истерику — исчез жареный куриный окорочок. По подсказке Светы обглоданные косточки нашли в тумбочке Вити, и на кухне устроили очную ставку.

Мясистые пальцы поварихи мяли передник, отвисшие щеки, как у бульдога, раздувались. Мальчик, округлив желтоватые глаза, смотрел то на руки охающей тетки, то на ее сумку с блестящим жирным пятном. Витя попытался что-то сказать, его не слушали; он сжал губы, выступили слезинки, а клеймо «вор» отпечаталось вертикальной морщинкой над переносицей.

Лиля покрывалась мурашками от подобных реакций обитателей детского дома. Казалось, что в их тела вселялись души одиноких стариков…

Воспитательница выправила осанку и повела детей вдоль клеток. Ребята смеялись, показывая пальцами на животных, и нестройным хором продолжали за Лилей строчки стихов о тигрятах и совятах, страусенке и львятах.

— Лильиванна, пошли дальше! — Света тянула за ремень джинсов.

После волшебства аквариумов и террариумов, как бы ни были хороши диковинные рыбы и змеи в чешуйчатых узорах, требовалось размяться на свежем воздухе. Решили пойти покормить сочной травой оленей и погладить их шелковистую шкуру, а потом — к обезьянкам! Кто же их не любит?!

Зеленые мартышки вертели головами синхронно с ребятишками. Бабуины скалились, морщили длинные носы и отворачивались. Тинэйджеры гоготали, опрятные девочки и мальчики фукали, пенсионеры шушукались, а детдомовцы называли красные зады недовольных обезьян жопами.

Увидев почти зеркальное отображение представителя homo sapiens, лысый орангутанг вытянул губы трубочкой, а самец шимпанзе затолкал подругу с детенышами в темный угол и в молниеносном прыжке оказался у решетки клетки. Смуглый коренастый мужчина отскочил назад, отдавив ногу пышногрудой спутнице. Шимпанзе пронзительно визжал и так тряс дополнительно установленную сетку, что родители повели зареванных малышей к ларькам с мороженым.

Вертлявые капуцины попрошайничали. Обезьянок было немного жаль: вопреки табличкам с запретами их обильно подкармливали сладостями.

— Ты и здесь воруешь?!

Лиля услышала знакомый писклявый голос. Перепалка доносилась сквозь шум веселящейся толпы.

— Нет, это ты украла! У бульдожихи!

— А кто по мусоркам лазит?

Лиля, извиняясь, пробиралась через плотные ряды зрителей обезьяньего шоу.

Света подбоченилась, глядя на Витю, подталкивающего веточкой конфетку капуцину, мохнатая лапка которого не могла дотянуться к лакомству сквозь ячейки вольера.

Витя поднялся с корточек и толкнул девочку. Света качнулась и врезала коленкой в пах, мальчик согнулся пополам; Лиля, тяжело дыша, вынырнула из толпы. Смышленкова заметила воспитательницу и начала тереть глаза; Витю трясло, растопыренные пальцы сжимались в кулаки.

— Что происходит?! — гаркнула Лиля и встала между детьми.

— Он меня ударил… — Света готова была разрыдаться, — и обозвал воровкой!

Лиля замахнулась. Найденов пригнул подстриженную «под ноль» голову. Внушительная ладонь отвесила оплеуху.

Обычно преданные глаза мальчика сузились; он побагровел, развернулся и убежал.

— Ну и учителя пошли! — старик с палочкой покачал головой.

Женщина интеллигентного вида, поджимая губы, процедила:

— Точно! Шляются, где попало, а дети дерутся.

Стало душно. Пересохло в горле.

— Где это видано, чтобы маленькая девочка, — старик резиновым наконечником трости указывал на Свету, — била старшего мальчика, да еще по…

Интеллигентка фыркнула, не дав закончить:

— А что вы хотели? Она с учительницы берет пример!

Лиле хотелось куда-нибудь спрятаться, а еще лучше — уволиться. Света, как ни в чем не бывало, протянула минералку, ее острые скулы и носик редко краснели.

— Лильиванна, пейте!

Лиля кивнула, сделала пару успокоительных глотков из бутылки. Витя уже не раз убегал. Правда, недалеко и ненадолго. Работники ЖЭКа подсказывали, возле какого мусорного контейнера видели мальчика с дворнягами. А здесь, где его искать?

— Надо по радио объявить, — девочка показала на динамики, прикрученные к фонарным столбам.

Лиля потеребила ленту в косе и сказала:

— Собирай группу, встретимся у здания администрации.

Бант Светы утвердительно качнулся.

Детдомовцы исподлобья смотрели, как мамаши принимали в объятья от волонтеров потерявшихся малышей.

Лиля поняла, что сойдет с ума от ожидания, и снова отправилась на поиски, шагая, как дядя Степа-милиционер. Такая же высокая, она высматривала Витю в гуще посетителей, тянущихся к выходу. Праздник закончился.

Солнце медленно сползало к горизонту.

Прохладный ветерок казался ледяным ветром. Вроде бы везде побывала, а мальчика не нашла.

Обертки от мороженого выпадали из урн и шелестели по опустевшим аллеям, где-то трещала сорока. Протяжным львиным рыкам отвечали воем волки, тявкали гиены. Приближался звериный ужин.

Лиля запыхалась. Колокольный набат от сумасшедшего пульса раскалывал голову, тревога достигла апогея. Сорочий треск раздался совсем близко. Кто-то в беде. Неужели…

И тут она увидела в ряду клеток с хищниками худенькую фигурку. Найденова и шакала разделяли какие-то сантиметры.

Лиля замедлила шаг. Витя, стоя на четвереньках, уперся головой в решетку, его вздернутый нос был на чужой территории. К лицу мальчика тянулась морда, острее, чем волчья. Происходило что-то непонятное.

Человек и зверь неотрывно смотрели друг на друга. В черные дырки шакальего носа втягивался с тихим свистом воздух; шерстинки на облезлых боках наэлектризовались, поднимаясь колючками.

Мальчик закрыл глаза и бормотал, как шаман, входящий в транс.

Мой отец — степной шакал,

Пищу сам себе искал.

Далеко в стране песчаной

Провожал он караваны

И в пустыне при луне

Громко плакал в тишине.

Ел он кости и объедки,

А теперь живет он в клетке.

От дождя он здесь укрыт

И всегда бывает сыт.

Защемило сердце. Не все стихи Маршака — веселые. Как похожи звери и ребятня из детского дома! Пусть крыша над головой, еда; но свобода ограничена. У животных — стенками вольеров, а жизнь детей — по распорядку дня, и заправленные койки, как в казарме. Если будущее животных понятно, в леса или горы им не вернуться, то судьба воспитанников госучреждения туманна. Очень может быть, что некоторые окажутся за решеткой в тюрьме, как звери в клетках.

Лиля не знала, что сказать, и не решалась подойти ближе. Ноги дрожали от неосознанного страха.

Витя прогнулся в спине и наклонил голову, шакал лизнул нос мальчика, взвыл и заметался в клетке. Найденов обернулся. Солнце блеснуло в янтарных глазах, источающих холод.

— Витя, родненький, — Лиля опустилась на колени, — прости меня. Пожалуйста!

Воспитательница потянулась к мальчику, — тот вцепился зубами в ладонь; синеватая в проплешинах лопоухая голова мелькнула петлей в рывке. Лиля валилась на бок, ничего не понимая.

Рука скрутилась в канат, как в болевом приеме самбо. Хрустнула кость, и в плече вспыхнул пожар, большой палец загнутой руки елозил по спине, болтаясь на кожице; теплая кровь хлынула из раны, пропитывая насквозь новенькую блузку, царапающие ногти оставляли жгущие борозды.

Лиля брыкалась, извивалась и, наконец, стряхнула мальчишку. На его худой шее задралась холкой коротковатая рубашка, и это уже был не Витя Найденов. Распахнув челюсти, злобное существо в человеческом обличье опиралось на землю несгибаемыми руками и быстро-быстро перебирало коленками. Оно кружило, набрасывалось снова и снова, отгрызая куски плоти вместе с одеждой.

Лиля не могла встать. Она отбивалась одной рукой и махала ногами в кошмарном брейк-дансе, теряя силы.

Чудовищный оскал в доли секунды оказался возле лица. Окровавленная пасть ухмылялась; Лиля закрыла глаза, и сотни тысяч раскаленных иголок впились в голову. Существо, схватив зубами за косу, с невероятной легкостью тащило ее в кусты.

Почему здесь и сейчас?! Почему смерть пришла так рано? Или все закономерно, это ― карма?

Лиля догадывалась, а теперь убедилась, что души могут переселяться необязательно после смерти: зверь вселился в мальчика, и за ее гнев, несдержанность и детские обиды забирает жизнь.

Тело тленно. А что будет с душой, куда ее затянет круговорот сансары? И Лиля забыла, как ее зовут…

Движение прекратилось в вакууме безразличия. Из тумана появились незнакомые люди в оранжевых жилетах и девочка с бантом. Мальчик-зверь вильнул бесхвостым задом, пробуравил взглядом и скрылся, прыгая по крышам клеток. Шакал взвыл первым, волки и койоты тут же поддержали заунывную песню.

***

Ниточки паутины медленно проплывали над головой, искрясь в солнечных лучах, желто-красные листья раскачивались в прозрачном воздухе и опускались на аллею.

Кряжистые женщины в белых халатах докурили. Прогулка окончена, пора пить молоко и принимать лекарства. Опаздывать нельзя, могут наказать.

Она остановилась, будто врезалась в стену.

Из окна детского отделения, сжимая в кулаках прутья решетки, ей улыбался лопоухий мальчик с желтоватыми глазами. По ногам потекло.

Она знала, что моча такого же цвета, как глаза мальчика, и течет из-за взгляда, от которого еще вздыбились волоски на всем теле. А жуткие мурашки оттого, что ей страшно, ее волосы поседели когда-то от страха.

Внутри что-то отделялось. Потемнело в глазах, и она поняла, что сердце через мгновение остановится.

С последним вздохом все прояснилось: ее зовут Лиля, а Витя Найденов — совсем не мальчик.

Тело сложилось в коленях, как сломанная спичка, качнулось и упало. Перекошенное лицо белым пятном выступило на ярком осеннем ковре, а невидимый сгусток энергии окончательно отделился и, покидая оболочку, устремлялся ввысь.

***

Этот день доктор Пахомов пытался забыть, но ничего не получалось. Затянувшееся бабье лето, казалось, никогда не кончится. Но оно оборвалось так внезапно, как и жизнь молодой пациентки. Свинцовые тучи посыпали снегом опавшую листву.

Виктор Иванович поежился. Одно дело лечить душу больного и совсем другое — видеть, как она расстается с телесной оболочкой. В психиатрической клинике люди умирали от старости и набора болезней, как и за ее пределами. Конечно, были случаи, когда склонный к суициду пациент вешался ночью в туалете на простыне или утром находили окоченевший труп от убийственной дозы препаратов. Но из-за нехватки санитаров и медсестер «сор из избы» никогда не выносился.

Доктора опять знобило. Он просматривал заполненный бланк формы №106/У-08. Причина смерти ― острая сердечная недостаточность, хотя достаточно одного слова — УЖАС.

Оставалось поставить подпись…

***

Поседевшая высокая девушка разговаривала с кроваво-золотым букетом кленовых листьев. Ее буддистские рассуждения о странствовании души и амнезия не удивляли доктора Пахомова.

— Как дела у твоей любимицы? — спросил Юрий Николаевич, отхлебнув из глиняной чашки в форме пизанской башни.

Виктор Иванович снял очки и отвернулся от зарешеченного окна. Бывший одногруппник, ныне заведующий детским отделением, пролил чай на идеально белый халат из прощального подарка «скульптора», которого выпустили из стационара под наблюдение в районный диспансер.

Пахомов улыбнулся и тут же нахмурился, потирая переносицу.

— Ведет себя как обычно. Неконтактная. Постоянно расплетает косу и вплетает марлевую полоску. Я разрешил.

— То-то я вижу, что старшая медсестра не довольна… — Юрий Николаевич вздохнул. — Жалко, конечно, девку. Теперь сама как ребенок.

— И откуда взялся маньяк в зоопарке? Там народу полно!

— Это ведь перед закрытием случилось? — Юрий Николаевич закурил.

Пахомов поморщился и сказал:

— У нее паренек из группы потерялся, она всю территорию несколько раз оббегала.

— Ну и что ты хотел? Лазила по закоулкам. Вот и влипла!

Виктор Иванович звонко колотил ложкой, размешивая сахар.

— Представляешь, она не жалуется на боли от незаживающих ран, а только просит невидимый бинт для перевязки оторванного пальца!

— Это какая силища нужна… — коллега любовался свежим маникюром. — Вить, прикинь! У меня тоже появился достойный экземпляр. Сегодня привезли на освидетельствование мальчишку.

— Наркоман, токсикоман?

— Черт его знает! — Юрий Николаевич ухмыльнулся. — Мне перед повышением надо у вас годик перекантоваться. Ты профессионал. Проконсультируешь?

Со студенческих времен ничего не изменилось, Пахомова обезоруживали Юркины простота и «здоровый» цинизм. Племянник министерской «шишки» делал карьеру. Виктор Иванович кивнул, немного завидуя.

— С меня причитается, — Юрий Николаевич дольше, чем нужно, пожал руку. — Слушай, что рассказали менты.

Два брата притащили к оврагу мешки и сбросили, как всегда, не развязывая. Так малолетки избавляли бизнесменов «птичьего» рынка от ненужного товара. Не бесплатно, естественно. Внизу сидел какой-то пацан, братья решили его шугануть со своей территории.

Пацан высыпал из мешков почти дохлых щенков и обнюхивал. Те, вроде, оклемались. Он что-то пробубнил собачатам, а потом по крутому откосу выскочил на четвереньках, как дикий зверь.

Младшего, который швырялся камнями, в прыжке свалил на землю. Пока собачий мститель кусал и царапал орущего брата, старший набирал по мобиле «112». Крики захлебнулись. Он увидел, что у малого перегрызена глотка, и кинулся бежать.

Бешеный мальчишка догнал и так разодрал ему спину, будто садовник-садист поработал граблями. Наряд, слава богу, вовремя подоспел, и трое амбалов смогли лишь электрошокером присмирить звереныша…

— Теперь наша задача — разговорить притихшего молчуна и дать заключение для прокуратуры, — Юрий Николаевич затушил очередную сигарету. — Он в наблюдательной палате. Пойдем.

Палата отличалась от одиночной тюремной камеры большим окном. Худой, но жилистый, мальчик стоял к ним спиной, встряхивая расслабленные кисти, как пианист перед концертом. Что-то происходило.

Неясная тревога охватила доктора Пахомова. Он, приподняв брови, мельком глянул на Юрия Николаевича, — того словно загипнотизировали.

Пахомов стал зрителем «немого» кино.

Мальчик подошел к окну. Солнце затягивалось серой дымкой, по аллее больничного сквера бродили пациенты. В «кадре» появилась седовласая девушка. Мальчик встрепенулся, растопырив длинные пальцы, лысая голова потянулась вперед, а руки вцепились в прутья решетки. Сжатые кулаки побелели.

Ветви деревьев качались, сбрасывая последние листья. Прогулка закончилась, больные пошли за медсестрами. Огромная туча закрыла солнце. Девушка вдруг остановилась и наклонила голову.

Мальчик притиснулся к решетке. Детские плечи вздернулись и подались вперед, кожа на затылке и шее сморщилась, забегала волнами. Тело мальчика дрожало.

Девушка схватилась за сердце и упала, напоминая тряпичную куклу, из которой вырвали содержимое.

Зарядил мокрый снег.

***

…Как-то быстро стемнело. В уютной тишине кабинета доктор Пахомов размашисто подписывал медицинское свидетельство о смерти. Скрипнула половица.

Поворачивая на звук голову, доктор моментально вспомнил мальчика у окна и его взгляд. Те желтые прожекторы огней исходили от злого духа; эти же глаза сейчас прожигали насквозь и сделали его беспомощным.

Еще он успел отметить, что универсальный ключ от дверей клиники, которым поигрывал мальчик, был последний раз у Юрки, а кровь, стекающая по краям улыбающегося рта, стопроцентно принадлежит несостоявшемуся карьеристу и, скорее всего, пожилому вахтеру-охраннику.

Рука не закончила подпись, смазав финальный завиток, ведь сердце Виктора Ивановича уже разорвалось от «ТРАНСМУРАЛЬНОГО ИНФАРКТА МИОКАРДА».

Опять скрипнул паркет. Мальчик, шумно сопя, обнюхал доктора, приподнял упавшую на стол голову, вернул на место сползшие очки, и, зацепив крючковатыми длинными ногтями за краешек, аккуратно вытащил заполненный бланк.

Кровавый оскал расползался вширь. Мальчик шевелил губами, читая заключение, и тихонько хихикал, как посмеиваются дети над непонятливыми взрослыми.