Ульяна Гринь "Лялька"

Не знаю, кто как, но я с детства мечтала о собаке. О маленьком плюшевом чуде, которое будет преданно смотреть на меня и лежать в ногах, пока я делаю уроки, а потом мы вместе побежим гулять...

Мама не разрешала заводить щенка. Её аргументы казались мне глупыми и не выдерживающими никакой логики: я-де безответственная, заброшу несчастное животное через месяц, выгуливать и кормить собаку придётся маме, а ей и так некогда. Напрасно я клялась, что буду заботиться о щеночке сама и только сама. Мама была непреклонна. К тому же, она слишком высоко ценила нашу квартиру и сделанный недавно ремонт, чтобы позволить какому-то животному всё изгрызть и перепачкать. В общем, никаких шансов иметь четвероногого друга у меня не было.

Свою мечту я не похоронила, о нет! С подружкой, у которой была толстая такса, мы ходили на выставки собак, изучали породы и их особенности, подолгу гуляли по лесопарку рядом с домом. Дейзи радовалась мне, как лучшему другу, позволяла подолгу чесать её жирное брюшко и так умильно жмурилась при этом, что во мне зарождалась глухая тоска пополам с чувством безграничного счастья.

Такса подружки умерла, когда мы учились в выпускном классе. Варя плакала и торжественно клялась, что больше никогда, никогда в жизни, ни одной собаки… А я чуть не завалила экзамены от горя, но мне, если честно, просто повезло. Мы поступили в колледжи: я в экономический, Варька — в ветеринарный. По этому случаю родители подарили ей щенка дога, а мама разрешила мне завести попугайчика. Как раз то, что доктор прописал, а главное — вовремя, да! Очень скоро оказалось, что зелёному желтоголовому Петьке необходима подружка, потому что "попка скучает!" А потом сладкую парочку выпустили летать по квартире...

В общем, в тот момент, когда я начала встречаться с первым молодым человеком, мама окончательно потеряла голову от попугайчиков и жила исключительно ими, своими "тотошками", как она их называла ласково. В квартире летало и чирикало уже восемь поганцев: Петька с Чикой обзавелись потомством, и мама не решилась раздать, а тем более продать попугайчат. Когда я переехала к третьему по счёту парню, который вскорости стал моим мужем, попугайчики взяли контроль над квартирой. И мама каждого знала по имени, не говоря уже о генеалогическом древе тотошек...

С мужем мне повезло во всём. Кроме двух вещей: он терпеть не мог собак и слишком любил женское общество. Прожив с ним в относительном согласии три года, я не выдержала и ушла. К маме, конечно. Но места в родном доме мне не нашлось. Точнее, я не смогла разделить его с тотошками, которым, в отличии от меня, разрешалось всё на свете, в том числе, и гадить в мою тарелку. И им за это никогда ничего не бывало.

Напрягшись, я взяла в банке кредит. И купила себе однушку. Крохотную, жутко неудобную и в ужасном состоянии. Пришлось выложить немало сил и зелёной валюты, чтобы привести квартирку в порядок. На дизайнерский ремонт меня не хватило, но у меня было чисто и свежо. Я была дома и сама себе хозяйка.

В общем, это всё предыстория.

Сама история началась, когда однажды после работы я сидела на форуме местного собачьего приюта и доколупывалась до заведующей с вопросами — когда приехать почистить клетки и погулять с питомцами? Зазвонил телефон. Варька вкрадчиво загундосила в трубку:

— Морозова, тебе деньги нужны?

— Фигня вопрос, кому они не нужны, — рассеянно ответила я, допечатывая два последних слова и отправляя сообщение.

— О! Тогда у меня есть для тебя работка!

— Продавать ничего не буду!

Варька уже неоднократно пыталась меня завербовать в секты типа Амвона и Орифлейма, была послана далеко и надолго, но попыток не оставляла. Это дело следовало пресекать на корню.

— Да ничего продавать и не надо! Тут на Арбате живёт бабушка, у бабушки собачка, бабушка едет в санаторий, а собачку некому смотреть!

— Чернышева, я ремонт только закончила! Никаких собак, по крайней мере, в ближайший год!

— Сейчас ты мне напомнила свою мать, — вздохнула подруга. — Дослушать можешь хотя бы?

— Могу. Но покороче, Склифосовский.

— Тэ зэ. Пожить у бабушки месячишко. Кормить, гулять и чесать собачку. Гладить и обнимать, когда собачке станет одиноко. Вы уловили мою мысль, уважаемая?

— Варя, огласи прайс лист, пожалуйста!

— А теперь внимание, публика! Цены! За возможность провести месяц на Старом Арбате в роскошной квартире с одинокой псинкой бабушка платит симпатичную сумму в писят конвертируемых американских рублей!

— Тю! Рвать задницу за полтинник?

— В день, тупица! Калькулятор возьми! Вот тебе и кухня новенькая! Сама же ныла, что слишком дорого!

Прибалдев от неожиданности, я без машинки посчитала сумму за месяц и присвистнула от удивления. А в чём тут хитрость? Что хитрость есть, я не сомневалась ни секунды. Поэтому так же вкрадчиво спросила у телефона:

— Варь, мне непонятны два момента. Первый — откуда у бабуси божьего одуванчика полторы тыщи баксов? Второй — а чего ты сама не клюнешь?

— Спокойно, Морозова! — засуетилась подружка. — Никакого обмана, бабуся подпишет договор. А денег у неё как у Скруджа Макдака! Я в квартирке была, там картинная галерея пополам с антикварной лавкой! А я не могу, ты же знаешь, мне Хауза не с кем оставить, а он собак не переносит!

Это было чистой правдой, Варькин мраморный дог терпел присутствие своих сородичией в одном помещении с ним не больше трёх секунд.

— В общем так. Я тебе дам телефончик, бабусе уже срок припирает, позвони и пообщайся. У тебя как раз отпуск, заработаешь немножко денюжков на сыр к бутерброду!

— Варь, а что за собака хоть? — шаря по столу в поисках ручки, я с тоской задала контрольный вопрос, тот, что в голову.

— Ну-у-у… Собачка хорошая, немножко с шизой. Понимаешь же, у каждого свои тараканы! Но ты у нас со всеми пёсками ладишь, так что я уверена, вы полюбите друг друга!

Записав номер на огрызке газеты, я повесила трубку. Полторы тыщи зелёных то и дело дзынькали кассовым аппаратом в моём мозгу. В кухне ощущение острой денежной недостаточности резко усилилось. Шкафчики, оставшиеся от прежних хозяев, стыдливо выпячивали покорёбанные бока, светили царапинами на дверцах и прикрученными по системе Д ручками. Когда в очередной раз перед глазами запрыгали мультяшные цифры озвученной Варькой суммы с изогнутым знаком доллара на конце, я не выдержала. Позвонила.

Приятный женский голос в телефоне церемонно спросил мои имя и фамилию, осведомился о наличии детей и собак, обрадовался их отсутствию и пригласил меня на собеседование завтра, то бишь в субботу, в два часа пополудни. Я легкомысленно согласилась. Бабуся мило поблагодарила и добавила, что Лялечка будет счастлива познакомиться со мной.

В назначенный час я с трепетом нажала на кнопку звонка у высокой филенчатой двери одного из самых старых арбатских домов. По квартире проструилась переливчатая трель классической мелодии, почти осязаемо оттолкнулась от стены и вернулась ко входу. За ней последовали шаркающие шаги. Я всегда отличалась хорошим воображением, поэтому жутко удивилась виду открывшей мне дверь старушки. Она должна была быть сгорбленной, с артритными крючками пальцев и с седым пучком редких волос. Но передо мной стояла вполне себе стройная для "бабушки" женщина с модной причёской и фигурой бывшей балерины. Лет пятьдесят, как у молодящихся голливудских актрис.

Хорошо поставленным глубоким альтом она сказала, оглядев меня с ног до головы:

— Рада видеть подобную пунктуальность! Морозова Светлана Петровна? Прошу вас, проходите.

Квартира оказалась, согласно Варькиному описанию, помесью музея и лавки старьёвщика. Гнутые ножки старинных буфетиков и стульев с бархатными сиденьями выпячивали царапины на лаке, совсем как мои шкафчики из ДСП, но гордо, с аристократическим пренебрежением к юным собратьям из двадцатого века. Плюшевые портьеры с кисточками хитро скрывали дверные проёмы и покорёбанные филенки. Из многочисленных тусклых зеркал на меня глядело обалдевшее от обилия мелких деталей и всяких старинных прибамбасов лицо девушки с короткой стрижкой светлых волос и круглыми голубыми глазами. Поначалу я приняла её за портреты хозяйки квартиры в молодости, потом дотумкала, что это я.

Но где же собачка? По моим представлениям, это должна быть одышливая избалованная болонка с заколкой-бантиком на хвостике из заботливо расчёсанной шерсти на макушке. Но, украдкой оглядев клиентку ещё раз, я усомнилась в этой теории. Возможно, левретка, элегантная и изящная, как статуэтка. Или китайская хохлатая в одном из десятка вязаных крючком свитерков. А может, даже элитный йорк с шерстью, в два раза длиннее собственного роста, замотанной в папильотки из чистого китайского шёлка...

— Сюда, прошу вас!

Старушка, точнее, дама с собачкой, жестом пригласила меня сесть на стул. Я с опаской примостилась на край плюшевого сиденья и уставилась на хозяйку. Ну что же, момент правды настал!

— Лялечка — единственное существо, к которому я привязана в этом мире...

Болонка, да.

— Она позволяет мне забыть о моём возрасте, о болях, которые мучают меня...

Или левретка.

— Ляля необыкновенно умная собака. И очень чувствительная!

Французский бульдог, о! Говорят, они дико смышлённые!

— Но мне придётся лечь в больницу. Я не могу взять её с собой, к большому сожалению. И до сих пор не нашлось дог-ситтера, с которым Лялечка бы наладила доверительные отношения...

Или такса… Таксы проныры и капризули...

— Времени у меня совсем немного. Поэтому, прошу вас, умоляю, постарайтесь понравиться Ляле!

Всё-таки йорк. Нет, точно йорк. Стопроцентно!

— Сделаю всё, что в моих силах, — промямлила я, оглушённая возвышенной речью дамы. — Можно с ней познакомиться?

— Разумеется!

Хозяйка повернулась к бархатным шторам и почмокала губами:

— Лялечка, солнышко, иди сюда, мой свет!

Занавеси шевельнулись, и между ними показалась узкая коричневая морда с кожистым трепетным носом. За мордой последовала голова — изящная, но крепкая, с ушами-лопушками и чёрными глазами газели. Элегантно цокая когтями по паркету, в салон вошёл доберман.

Сказать, что я удивилась, — значит, ничего не сказать. Я чуть со стула не упала от неожиданности! Спортивная собака, в прошлом полицейская порода, в руках утонченной дамы преклонных лет… Мой мир больше никогда не станет прежним!

Ляля между тем остановилась метрах в трёх от меня и замерла, настороженно нюхая воздух. Я ждала, что она подойдёт поближе, потом призывно похлопала ладонью по ляжке — обычно это срабатывало. Но собака осталась недвижима и только смотрела на меня непонятным, застывшим взглядом. Мне стало не по себе. Ляля даже не шевельнула обрубком хвостика, чтобы показать своё дружелюбие. Кусачая, что ли? Или слепая? Глухая?

Я вопросительно глянула на клиентку. Та горестно вздохнула:

— Уж очень чувствительна. Если связь не установится — она не пойдёт к вам, ничего не получится.

Да что за хрень? Чувствительная доберманша, которую надо уговаривать побыть нормальной собакой?! Никогда такого не видела! Может, у сучки шизофрения?

Захотелось быстро откланяться. Но полторы тыщи зелёных снова дзынькнули перед внутренним взглядом. Я тяжко вздохнула. Может, пёска — аутист? Господи, ну и глупости приходят ко мне в голову… Ладно, попробуем по-другому.

Я осторожно, не спуская глаз с Ляли, соскользнула со стула на пол. Точнее, на весьма потёртый местами пушистый ковёр с мягким пастельным рисунком. Погладила рукой ворс. Пошерстила его пальцами. Кстати, очень приятное ощущение, давно забытое. С самого детства не сидела на ковре. Раньше дома это было моё место — спиной к торцу журнального столика, попой на ковре и взгляд в телевизор. Мама смеялась — ведь есть же кресла! А мне нравилось...

Дама молчала. Собака не двигалась. Я рисовала пальцем никому не видные арабески по ворсу ковра. Прошло несколько минут перед тем, как я услышала неровное цоканье когтей по полу. Ляля подошла совсем близко, беззвучно легла рядом, вытянув морду к моей руке, почти касаясь носом пальцев, и застыла, следя глазами за ребусом узора. Ещё десяток секунд, и я услышала облегчённый выдох клиентки:

— Я в абсолютной прострации! У вас получилось!

— Получилось? — прошептала я, поднимая голову. Что, это и был тест? Да ну, ерунда какая-то!

— Бесповоротно! Вы приняты на работу!

Чуть позже мы сидели на неудобном диванчике, обитом фиолетовой тканью с розовыми цветами, и разговаривали за чашкой зелёного чая.

— Лялечку привёз мой сын. Он был военный, это по линии отца, знаете ли. Мой покойный супруг был также потомственным военным… А Димочка выбрал отряд специального назначения. Ему нравилось это — быть специальным, лучшим, всегда на линии огня, всегда лицом к опасности… Ну вот. Ему подарили щеночка на день рождения боевые товарищи. А через месяц… Его не стало.

Мне было неловко слушать откровения незнакомой женщины, тем более, такие скорбные. Никогда не любила горя и всех его проявлений, потому что не знала, что сказать и как вести себя. Кашлянула в чашку дорогого фарфора. Но хозяйка квартиры в ответах не особо нуждалась. Похоже, ей просто было необходимо выговориться.

— Лялечка осталась со мной… Как последнее напоминание о моём мальчике. Он говорил, что ей необходимо обрезать ушки, то есть, кури… Нет, рупи… Забыла, как называется...

— Купировать, — автоматически подсказала я, бросив взгляд на красивые, висящие бархатными треугольниками уши собаки. Ляля лежала на ковре, в том самом месте, где сидела я полчаса назад, не обращая на нас никакого внимания, но я готова была заложить душу, если она не ловила каждое слово хозяйки.

— Да, совершенно верно! — обрадовалась дама. — Специфическое слово! А я решила — пусть останется, как есть, мне кажется, ей очень идёт!

Я кивнула, всё ещё на полном автомате. Никогда не встречала доберманов с купированным хвостом и натуральными ушами. Непривычно. Но без разницы. Полторы тыщи баксов — и я скажу всё, что будет угодно клиентке!

— Я сразу поняла, что Лялечка особенная. Она признавала только меня, не шла больше ни к кому. Не бегала, не грызла обувь, не портила мебель… Она никогда не любила играть с игрушками, а если я пыталась увлечь её мячиком или косточкой, забивалась в угол и тихо скулила или с ожесточением кусала задние лапы...

Чёрт, точно собака-аутист! У меня в подъезде живёт мальчишка с таким диагнозом, его мать рассказывала, что он вёл себя точь-в-точь, как доберманша. Вот же попадалово! Похоже, этот месяц станет самым трудным в моей жизни!

Потом мы уладили последние формальности: клиентка вписала мои паспортные данные, адрес и телефон в договор об оказании услуг дог-ситтинга, я подмахнула его, внимательно прочитав пункт об оплате (наличными, в последний день работы), и мы договорились о встрече в понедельник в полдень. На том же месте в тот же час...

Оказавшись дома, я включила компьютер и залезла в интернет. Гугл долго хихикал над моими поисковыми запросами, отказываясь выдавать хоть какую-то информацию о животных-аутистах. Потом сжалился и показал парочку сайтов, где любители рассуждали о возможности этой болезни у кошек. От чтения постов на эту тему я очень скоро обалдела и решила положиться на столь любимый нами, русскими, стиль "авось". И зависла, рассматривая шкафчики для кухни...

В полдень понедельника я снова позвонила в старую филенчатую дверь и была впущена уже одетой в пальто хозяйкой. Она торопливо прошаркала по квартире, показав мне удобства и приготовленную постель. Холодильник был заполнен продуктами первой необходимости, шкафчики тоже, стандартный набор еды без особых изысков. На кухне имелась кофеварка и микроволновка, а большего мне и не требовалось. Дама с собачкой протянула мне пухлый пакет документов и пояснила:

— Здесь родословная, паспорт Лялечки и ветеринарная книжка — на всякий случай. Там есть контакты ветеринара, он предупреждён и выедет на дом.

Правильно, это необходимо иметь при себе. Или хотя бы знать, где лежит.

— А также подробная инструкция, как вести себя с собачкой в той или иной ситуации. Я написала про всё, о чём могла предположить, если что-то запамятовала, прошу простить заранее — возраст, знаете ли… Вам придётся импровизировать, Светлана Петровна! Но я уверена, что вы превосходно справитесь со всеми возможными трудностями!

Вздохнув, я кивнула. Импровизация — это моё второе имя. Ничего, прорвёмся! Всего месяц.

Потом хозяйка уехала на белом "Мерседесе" с шашечками, а я осталась одна в квартире-музее девятнадцатого века с асоциальной собакой сорока кило весом.

Наше сожительство задалось с первого момента. В принципе, я примерно представляла, чего ожидать от Ляли, но пробежалась глазами по школьной тетрадке, купленной, вероятно, ещё при Советском Союзе до моего рождения, исписанной крупным округлым почерком с завитушками. Прогулки по дворам вдали от машин, детей и других собак. Обязательное вытирание лап специальной тряпочкой. Сухой корм три раза в день, одной и той же марки, политый сверху жидкими витаминами, всё строго отмеренное на весах. Не играть. Не шуметь. Не пытаться погладить. Не смотреть в глаза. При первых признаках наступающего криза отвлечь лёгким шелестом пластикового пакета или любым повторяющимся движением пальцев. Ну да, как я тогда по ковру… Вот интересно, зачем хозяйка устраивала проверку, если могла просто-напросто всё рассказать заранее?

Примерно две недели мы жили с Лялей душа в душу. На прогулках я вертела головой, что та сова, на триста шестьдесят градусов, чтобы первой увидеть приближающуюся зверюшку или ребёнка. На машины наплевала, и Лялька, кстати, тоже. Однажды мы встретили кошку. Та шла по двору, подняв хвост трубой, и не обращала на нас ни малейшего внимания. С собакой же случился настоящий ступор. Ляля встала как вкопанная, с ужасом глядя на кошку, и дышала с таким трудом, что я запаниковала. Никакими усилиями не сдвинуть с места! Шуршание пакета не помогало. Движения пальцами в двадцати сантиметрах от собачьего носа тоже. В отчаяньи я бросила поводок и сказала тихо, но отчётливо: "Ты как хочешь, Ляля, а я иду домой кушать!" И отвернулась от собаки, медленно двинувшись к подъезду. Сердце стучало как ненормальное целых долгих шестьдесят секунд, пока я не услышала неуверенные шаги и скрип когтей по асфальту.

Я выиграла битву, но не войну. Поэтому постаралась оградить Ляльку от подобных встреч. Как мне это удавалось — не знаю, честно. Но факт. Вечерами я садилась с пледом на диван смотреть какой-нибудь сериал. Ляля приходила минут через десять, долго неподвижно сидела перед пустой половинкой дивана, потом неслышно вспрыгивала на него — я только чувствовала, как прогибаются пружины под её телом, — и ложилась в уголке. Неподалёку, но не касаясь меня. Иногда мы даже засыпали так до утра.

В общем, всё оказалось не так уж и страшно, как мне думалось вначале. До одного прекрасного солнечного утра.

Примерно в полдень — роковой час для этой квартиры — я услышала скрежет ключа в замке. Тю! Хозяйка вернулась? А чего так рано? Быстренько подсчитав, что за две недели мне положены семьсот пятьдесят баксов вместо полутора тысяч, я опечалилась, представив кухонные шкафчики гаммой ниже желанных, и вышла в коридор встречать отдохнувшую старушку.

Но в квартиру вошли двое мужчин. Один помоложе и попронырливей, второй постарше и поимпозантней. Костюмы, галстуки, до блеска начищенные узкие ботинки, у младшего кейс, у старшего сигарета в мундштуке. Что за… Кто они? Почему хозяйка не предупредила о возможных визитёрах?

Не зная, что сказать, я молча таращилась на них. А они на меня. Словно не ожидали увидеть кого-то в квартире. Потом старший опомнился и спросил грубо:

— А ты ещё кто?

Тыкает он мне, гляньте!

— Дог-ситтер, — вежливо ответила я, подавив желание ответить в рифму.

— Чего?

— За собакой присматриваю, — буркнула я. — Хозяйка меня не предупредила о том, что кто-то придёт...

— Пофиг! — элегантно отмахнулся старший. — Вон из квартиры!

— Что, простите?

Я подумала, что ослышалась. Он меня выгоняет? С чего это вдруг?

— У меня договор с хозяйкой квартиры! Мне ещё две недели с собакой быть! По какому праву… И вообще, откуда у вас ключи? Вы кто?

— Шура! — старший щёлкнул пальцами, и младший неприятно улыбнулся, растянув полные губы:

— Борис Викторович наследник Татьяны Андреевны. А ваш контракт завершён в связи со смертью заказчицы! Прошу удостовериться — вот копия свидетельства о смерти, — он ловко вынул из кейса бумагу с печатями.

Я растерянно взяла её, пробежалась глазами по прыгающим строчкам. Всё верно. Татьяна Андреевна Загородская, моя дама с собачкой, скончалась в результате неизлечимой болезни в частном хосписе, название которого мне ни о чём не говорило. Так… Поехала бабуля в санаторий… Подлечилась… А мне что теперь делать?

— Прочла? — высокомерно осведомился старший. — Давай, освобождай помещение! Некогда мне!

— А кто мне заплатит? — задала я глупый вопрос.

— Спрашивай у заказчицы! — хмыкнул наследник. Адвокат подхихикнул. Ну прямо Шерхан и Табаки! Вот наглость! Нет, так не пойдёт!

— Раз вы наследник, вы и платите! У меня и договор есть! — я бросилась в комнату, трясущимися руками вытащила из сумки подписанный с хозяйкой контракт и, вернувшись, протянула его наследнику. Тот только пожал плечами, будто ничто мирское его не касалось. Адвокат быстро выхватил договор из моей руки и широкими эффектными движениями порвал его на несколько кусков. Я совсем обалдела от такой наглости и только рот раскрыла, не в силах выговорить ни слова. А наследник брезгливо потряс пальцами:

— Давай, выметайся уже! Или полицию звать?

Внутри у меня что-то оборвалось. Наверное, моя новенькая кухня упала в глубокое ущелье. Договор уничтожен, старушка померла, никто ничего не докажет… Осталось только собрать вещички и свалить домой, напиться и забыться. Но с достоинством!

Развернувшись, я увидела Лялю. Она стояла, не двигаясь, не мигая, в упор глядя на пришельцев. Блин, а что станет с собакой? Что они с ней сделают? Этот Борис Грозный не очень-то похож на любителя животных! Продаст, небось, или вообще на улицу выбросит… Бедная Лялька! Она просто умрёт, от паники и криза… Единственное существо, которое любила больная старушка. Память о сыне...

Не совсем соображая, что делаю, я собрала свои немногочисленные шмотки, упаковала в сумку, запихнув на дно документы собаки, и вышла в коридор. С каменным спокойствием — сама себе поражалась потом — пристегнула к ошейнику Ляли поводок и двинулась мимо наследничка и адвоката на выход. Борис Грозный преградил мне дорогу:

— Куда с собакой? Она не твоя!

— Она больная! Вам придётся её лечить или усыпить! И то, и другое дорого стоит! — в упор уставилась ему в глаза. Внутри всё тряслось, но я постаралась не подавать виду.

Долгую-предолгую минуту мы играли в гляделки, кто кого переглядит. Первым не выдержал адвокат:

— Борис Викторович, пусть забирает. Хлопот с шавкой...

Наследник величественно махнул рукой, освобождая дорогу, и я беспрепятственно вывела Ляльку из квартиры. Звук захлопнувшейся двери прозвучал, как выстрел. Ноги ослабели, и я прислонилась к стене, чтобы не упасть. Что я наделала? Я тройная идиотка! Что я буду делать с собакой-аутистом?

Холодный шершавый нос на мгновенье коснулся моей руки. Я вздрогнула, не веря собственным ощущениям. Ляля не смотрела на меня, упорно глядя в угол лестничной клетки, но я могла поклясться, что весь её вид говорил: "Прорвёмся!"

Прорвёмся, Лялька. Как-нибудь… Не знаю, как именно, но прорвёмся.

Мы добрались до моей квартирки с большим трудом. Пришлось брать такси, долго убеждать узбека-водителя, что собака не кусается, долго убеждать собаку, что этот дядька совсем не опасен, что в салон можно вскарабкаться и без моей помощи, что всё будет хорошо, даже колыбельную из детства спеть дрожащим голосом. В конце концов, Ляля согласилась на мои условия. Будь у неё потовые железы, я бы сказала, что в такси она вошла взмокшей от паники. Но вошла. Ещё одна битва...

Дома мне пришлось целый час ползать перед ней, забившейся в угол, на коленях и шуршать пакетиком, рисовать невидимые узоры на линолеуме, шёпотом петь, отводя глаза. Лялька была в ужасе. Всё привычное ей исчезло, могу представить, как она страдала в этот момент. Потом до меня дошло. Я вытащила из сумки второпях украденный у хозяйки плед, тот самый, что грел меня вечерами перед телевизором, и постелила его в угол моего дивана. Ушла на кухню выпить бокал вина и успокоиться. А когда вернулась в комнату, нашла Лялю лежащей на пледе.

Так началась для нас обеих новая жизнь. Не такая радужная, как у волшебных поней, но вполне сносная. Новой она оказалась не только в плане совместного обживания одинокой девушки и собаки-инвалида, но и в плане сюрприза, который я огребла от покойной Татьяны Андреевны. Через несколько дней после того, как меня выставил наследник, я получила по почте письмо, подписанное аккуратным круглым почерком. Прочитав свои имя и адрес на конверте, я почувствовала мурашки по коже: они были написаны рукой, которая вот уже неделю как мертва… Внутри оказалось письмо и ещё один договор. Старушка не могла пожаловаться на отсутствие чувства юмора. В письме она очень сильно извинялась за доставленные её смерью неудобства и надеялась, что я не держу зла. А также предлагала мне приобрести в законное владение собаку породы доберман по кличке Олялия Биг Вуд Монтс, иначе Ляля, за скромную сумму в… тысячу пятьсот долларов США. Договор купли-продажи был составлен по всем правилам, заверен у нотариуса, не хватало лишь моей подписи. Осуществилась детская мечта — я купила собаку! Посмеявшись над шуткой бойкой старушки, я подмахнула бумагу, сложила её в папку с ветпаспортом и родословной Ляльки и там забыла. У меня была другая головная боль. Отпуск заканчивался, а это означало, что мне придётся выйти на работу и оставлять мою собакевну одну на целый день. Следовало научить её оставаться в пустой квартире и не шалить.

От этих тренировок мы с Лялей издёргались обе. Когда я выходила за почтой, она безостановочно бегала кругами по квартире — так показала бесстрастная вебкамера, включённая для проверки. Полагаю, если я отлучусь на восемь часов, Ляля протопчет в линолеуме дорожку, как хороший цирковой конь. Когда я возвращалась, собака не выходила меня встречать. Просто ложилась на свой плед на диване и негромко, но надрывно вздыхала. Она не лаяла. По-моему, просто не умела, как и выть. Она тихо поскуливала, словно сама себе жаловалась, или вот так вздыхала. Мне сразу становилось стыдно перед ней. Не виновата Лялька в своей болезни. Никто не виноват. Но таскать её с собой в офис на работу я не могла. Приходилось потихоньку приучать.

В одно из таких занятий я стояла с чашкой чая на первом этаже подъезда и смотрела на мелкий весенний дождик за мутным, давно не мытым окном. Мобильник затрезвонил в кармане. Небось, опять Варька со своими охами и советами писать заявление в полицию. Об этом говорить не хотелось, и я достала телефон, намереваясь сбросить звонок, но остановилась с занесённым пальцем. Номер был незнакомый.

— Слушаю, — ответила я.

— Морозова Светлана Петровна? — осведомился приятный мужской голос.

— Это я.

— Завтра в четырнадцать ноль ноль вам будет удобно подъехать в нотариальную контору на улице Тверской?

— А… Зачем?

— Дело касается собаки по кличке Олялия Биг Вуд Монтс. Она находится у вас?

— Да. Но наследник мне разрешил… И потом… Хозяйка… Договор...

Я задыхалась от волнения, не успевая заканчивать фразы. Неужели Борис Грозный решил отобрать Ляльку? Нафига она ему?! Что за детские игрушки? А потом вдруг успокоилась. Ведь я купила Ляльку! И если не ошибаюсь, а ошибаюсь я редко, заверивший договор нотариус был как раз с Тверской!

— Светлана Петровна, прошу вас не опаздывать и захватить с собой документы на собаку! — мягко перебил меня собеседник. — Ваше присутствие обязательно.

— Хорошо, я приду.

Голос продиктовал мне адрес и номер кабинета, я ещё раз уверила его, что приду вовремя, и отключила связь. Меня снова начало лихорадить. Этот жук Борис, по-видимому, достаточно богат и влиятелен, чтобы правдами и неправдами отобрать у меня собаку! Но на этот раз без боя я не сдамся!

На всякий пожарный я связалась по Скайпу со вторым бывшим молодым человеком, который закончил юрфак и теперь работал младшим клерком по приготовлению кофе в какой-то престижной адвокатской конторе. Женя прочитал отсканированный договор, посланный ему по майлу, и успокоил меня. Всё было законно, главное — никому не отдавать собаку добровольно. С таким настроением я и отправилась на следующий день к нотариусу на Тверскую.

В кабинете меня принял невразумительный мужчина без возраста — ему могло быть и тридцать лет, и пятьдесят. Говорил он тихо, на Ляльку, сидевшую каменной статуей у моей ноги, не смотрел, практически глаз не поднимал от бумаг. Но рассказать суть дела не успел. В кабинете появился Борис Великолепный собственной персоной со своим пронырой Табаки, то есть, адвокатом. Увидев меня, наследник скривился, словно проглотил пол-лимона:

— Эта что тут делает, да ещё с шавкой?

— По желанию моей клиентки при вскрытии завещания должны присутствовать все заинтересованные лица, — ровным голосом пробубнил нотариус. — Присаживайтесь, приступим.

Он принялся распаковывать взятый из сейфа большой конверт, попутно объясняя свои действия, но я его не слушала. Завещание? При чём тут я? Может быть, старушка извратилась и оставила какую-то денежку Ляльке на содержание? Было бы весьма и весьма неплохо… Ветеринар стоит дороговато, а мне не помешало бы показать собакевну специалисту по поведению или какому зоопсихологу, чтобы знать, как быть дальше. Ляле всего три года, доберманы живут до десяти лет и больше...

Нотариус, между тем, зачитывал список завещаемого. Я слушала с нарастающим изумлением. Оказывается, бабуля была чуть ли не миллионершей! Помимо банковских счетов в рублях и валюте, она владела не только антикварной квартирой на Арбате, но и двумя трёшками в новостройках, сданными в аренду, и большим домом с участком в ближнем Подмосковье. Кроме того, у бабули были пакеты акций, которые регулярно дорожали на бирже, и часть в совладении того самого хосписа, где она отдала богу душу! Фигасе старушка-веселушка! Ну, мне лично всё это было по барабану, я ждала, когда мне скажут сумму, оставленную для Ляльки.

В конце всего перечня нотариус слегка тормознул, обвёл взглядом присутствующих и закончил:

— … переходит в единоличное и бессрочное владение физического или юридического лица, которое на момент вскрытия завещания будет являться владельцем собаки по кличке Олялия Биг Вуд Монтс с клеймом цэ-о-дэ-три-девять-два...

Борис Грозный вскочил:

— Как? Да вы что, сдурели?! Это я наследую всё! У бабки нет других родственников!

— Наследник указан в завещании, — всё тем же ровным голосом безо всяких эмоций ответил нотариус. — Можете вы подтвердить документами, что указанная собака находится в вашей собственности?

— Шура! — зыркнул Борис Великолепный на своего Табаки, но тот только руками развёл. Нотариус выжидательно глянул на меня. Спохватившись, что у меня как раз есть документы, я достала конверт и положила его перед хозяином кабинета. Адвокат-проныра сделал было движение в сторону бумаг, но нотариус чуть повысил голос:

— Копии будут вам предоставлены позже.

Он развернул документы, внимательно пролистал их, убедился, что договор подписан мною, и сложил в стопочку:

— Светлана Петровна, если позволите, я немедленно сделаю для вас копии со всех бумаг, а оригиналы положу в сейф на всякий случай. Вступление в наследство уже заранее оплачено завещательницей. Если мы всё оформим сегодня, вы получите право собственности через шесть месяцев от даты смерти завещательницы, при условии, что упомянутая собака всё ещё будет находиться у вас...

— Это беспредел! Фальсификация! — выкрикнул Борис Великолепный, вскакивая со стула. — Я подам на вас в суд!

— Ваше право оспорить завещание, — ответил нотариус, складывая бумаги в аккуратную стопочку. — Вы можете осуществить его в отделе районного суда по месту жительства. Я вас больше не задерживаю, спасибо, что смогли присутствовать.

Я сидела в полной прострации. Это что же, я действительно унаследовала все эти деньги, квартиры и акции только потому, что не бросила Лялю на произвол судьбы? Воистину, добрые дела наказуемы… Теперь Борис Грозный мне жизни не даст, это к гадалке не ходи! Ещё и пристукнет где в тёмном углу, чтобы самому всё захапать! Что же мне теперь — телохранителя нанимать?

Мокрый нос снова на миг коснулся моей руки, и я машинально почесала Ляльку за ухом, глядя, как злой Шерхан и подхалимский Табаки покидают кабинет. Потом отдёрнула руку, осторожно скосив глаза на собаку. Она сидела всё так же, статуэткой, но в этот раз не дрожала от паники.

Прорвёмся, Лялька! Обязательно прорвёмся! Подлечим тебя, уладим все дела и поселимся в доме за МКАДом, чтобы ты смогла насладиться тишиной и покоем. Именно этого хотела дама с собачкой. Именно так всё и произойдёт. Мечты, они такие! Мечты, они сбываются!