Евгений Абрамович "Три дня без Даши"

КОНКУРСНЫЕ рассказы

Я вернулся в Сопот чуть более чем через два года после того, как был здесь в последний и до этого единственный раз. Все то же самое, отличие состояло лишь в том, что тогда была середина июля, а сейчас стоял ранний октябрь. Тогда я был здесь с Дашей, сейчас — один. Честно говоря, я не знаю, зачем приехал сюда опять. Вспомнить? Поностальгировать? Не знаю, вряд ли. Этот вопрос, пожалуй, останется загадкой для меня самого.

Прав был Гена Шпаликов, никогда не стоит возвращаться в прежние места. Даже в те, с которыми связаны твои самые счастливые воспоминания. Одно дело, когда ты вспоминаешь об этих местах, рассматривая фотографии, и совсем другое, когда ты бродишь по ним, не зная, чем себя занять. Память и реальность — это вещи совершенно разные и зачастую, второе в корне перечеркивает то, что ты так тщательно хранишь в первом.

В первый день своего приезда я заселился в гостиницу. Войдя в свой номер и разложив вещи, я какое-то время сидел на кровати, глядя в стену перед собой. Только тогда я полностью осознал глупость своего поступка. Я совершенно не знал, что делать и чем себя занять. В конце концов, я решил для начала спуститься вниз и пройтись по городу. Внизу на вахте (ее принято называть практически непроизносимым словом «ресепшн») стояла женщина и пыталась что-то по-русски объяснить сидящему там служащему-поляку, который не понимал ее или делал вид, что не понимал. Проходя мимо них, я невольно подслушал, о чем пыталась говорить женщина:

— У меня в номере полная корзина мусора. Пришлите, пожалуйста, уборщицу…

Молодой поляк вежливо улыбался и непонимающе разводил руками. Женщина жестикулировала и говорила медленно, четко произнося и растягивая слова. Многие люди думают, что если говорить медленно, то иностранцы почему-то начнут их понимать. Женщина сделала жест, наверняка обозначающий то, что она что-то выкидывает.

— Мусор… мусор, — в отчаянии проговорила она, а потом вдруг неумело перешла на английский, — э-э-э… трэш! Ин э-э-э… май рум… корзина…

Вахтер, видимо, начал понимать. Он стал что-то объяснять ей на хорошем беглом английском. Я вышел на улицу, еще заполненную слабеющим октябрьским солнцем. Гостиница располагалась практически на побережье, машин почти не было, только велосипедисты, поэтому шум моря можно было расслышать, сразу, только оказавшись на свежем воздухе. Я повернул направо и не спеша пошел к набережной. Вдоль берега шли хорошо благоустроенные пешеходные и велосипедные дорожки, но я пересек их и, протиснувшись через прибрежные кусты, оказался на песчаном пляже.

В лицо мне сразу ударил порыв холодного морского ветра. Сильные ветры с моря дули здесь постоянно, но в июльскую жару это был приятный освежающий бриз, а сейчас от ветра хотелось съежиться и закутаться во что-нибудь теплое. Однако я все равно улыбнулся сам себе. Я видел море второй раз в жизни. В первый раз это было два года назад. Я стоял, возможно, на этом же самом месте и точно так же смотрел на волны. Тогда я стоял, взяв за руку Дашу. Сейчас я был один.

Я пошел вдоль берега в сторону города. Вдалеке я видел деревянный мол, один из самых длинных в мире. Он далеко заходил в море, даже с далекого расстояния можно было рассмотреть фигуры гуляющих по нему людей. Вообще, не смотря на октябрь, на пляже было довольно много народу, хотя курортный сезон, наверное, уже закончился. Они проходили мимо меня группами, парами и по одному. Разговаривали о чем-то на разных языках, смеялись и фотографировались.

Ко мне подошли четыре молоденькие девушки. Одна что-то говорила по-польски и протягивала мне смартфон с включенной камерой. Они хотели, чтобы я их сфотографировал. Я улыбнулся, кивнул и взял в руки протянутый мне аппарат. Девушки подбежали к воде так близко, что волны едва не касались их обуви. Они обнялись и стали улыбаться мне. Море за их спинами продолжало шуметь. Две из них подняли руки с указательными и средними пальцами, сложенными буквой «V». Я сделал несколько кадров и поднял вверх большой палец. Забрав обратно телефон, они поблагодарили меня и пошли дальше. Я тоже продолжил свой по большей части бесцельный путь.

Ветер продувал меня насквозь, все-таки я слишком легко оделся. Морская вода плескалась в метре от моих ботинок. Когда я был здесь в первый раз, я опустился на корточки и потрогал воду, затем посмотрел на свои пальцы и лизнул их. Они были солеными. «Соленое», — сказал я тогда Даше очевидный факт. «Ура!», — закричала она и захлопала в ладоши, — «Ты в первый раз увидел море и попробовал его на вкус!». Потом она обняла меня за шею и поцеловала.

В прибрежных водах плескались чайки. Я остановился и стал смотреть на море. На горизонте были большие корабли, танкеры или рыболовные суда, не знаю, я в этом не разбираюсь. Я мог бы стоять здесь и смотреть вдаль вечно. Так же, как и два года назад. Вообще, странная штука время и память. Что-то помнишь хорошо, что-то плохо. События, произошедшие давно, помнишь четко, как будто это было вчера. Я отлично помню, как заканчивал школу, поступал в институт, помню, как провел в этом приморском городе лучшую неделю в своей жизни. Но вот, хоть убейте, не могу вспомнить, что я ел или какой фильм смотрел неделю назад. Видимо, эти воспоминания просто нельзя сопоставить.

Я остановился и снова минут двадцать просто стоял и смотрел на море. Стоял и дышал морским воздухом, жмурясь от сильного ветра, бьющего меня в лицо. Если долго дышать морским ветром, во рту остается вкус соли. От ветра даже навернулись слезы. Они застыли в уголках моих глаз. Я даже не сразу почувствовал, как кто-то осторожно подергал меня за рукав. Я повернулся и увидел возле себя ту самую женщину из гостиницы, которая пыталась объяснить человеку на вахте, что ей нужна уборка в номере.

Она была небольшого роста, едва доставала макушкой мне до плеча. На ней была дутая белая куртка с почему-то красным капюшоном, которым она прикрывала голову, синие джинсы и белые кроссовки. Из-под капюшона развивались длинные темно-каштановые волосы. На вид ей было лет тридцать-тридцать пять, довольно симпатичная и стройная, насколько можно судить под толстым слоем одежды. Лицо ее все еще не утратило нежную, если можно так сказать девичью, красоту. Она стояла возле меня, подняв лицо и явно намереваясь о чем-то спросить. От неожиданности я даже не знал, что сказать, просто стоял и смотрел на нее.

— Извините… — начала она, а потом почему-то засмущалась и еще тише продолжила, — сорри… сорри…

С этими словами она отошла от меня, опустив голову. Я заметил, как покраснели ее щеки. Видимо, она приняла меня за иностранца.

— Я говорю по-русски, — громко сказал я ей в след, — извините, я просто задумался… не обратил на вас внимания.

Она обернулась и смущенно улыбнулась.

— Ой, нет, это вы меня простите. Я видела вас в гостинице, вот решила, что вы мне поможете. Глупо, конечно…

— Что вы хотели спросить?

— Где улица Монте-Кассино?

Она достала из кармана куртки туристическую брошюру, на которой были изображены главные достопримечательности Сопота и Гданьска, протянула ее мне. Я повертел ее в руках, разглядывая цветные снимки.

— По-моему, она правильно называется улица героев Монте-Кассино.

Она снова улыбнулась.

— Да? Буду знать…

Я стал объяснять:

— Это просто, вон видите белый деревянный пирс в море? Его, кстати, правильно называть мол. Если пройти от него прямо, попадете на небольшую площадь, а там уже будет эта улица. Я сам собирался пойти в город. Могу показать.

— Хорошо.

Мы молча пошли дальше по направлению к молу.

— Вы русский? — спросила она.

— Нет, я из Беларуси.

— А я из Москвы. Все равно приятно, что вас встретила. Почти земляк.

Я улыбнулся.

— Ну да.

Мы решили сначала прогуляться по молу и сейчас и сейчас его деревянные доски скрипели у нас под ногами. Сквозь них была видна темная вода.

— А вы тут один? — спросила она.

— Да. А вы?

— Я тоже одна. Подруга давно рассказывала про эти места, все рекомендовала съездить. Я люблю море, но не люблю ездить далеко и жару плохо переношу. Мне нравится Балтика. Я часто бывала в Питере, Латвии и Эстонии. Вот и решила сюда выбраться. А вы тут часто бываете?

— Да нет,… я тут во второй раз.

— Понятно. Может быть, давай на «ты»?

— Давай. Я сам хотел предложить, а то меня смущает, когда взрослые люди обращаются ко мне на «вы». Не привык еще.

— Взрослые люди? — переспросила она и засмеялась, — я теперь чувствую себя старухой.

— Прости. Я ничего такого не имел в виду.

— Я поняла. Давай я тебя сфотографирую.

Она достала из кармана маленькую цифровую фотокамеру.

— Где?

— А вот тут. Просто стань возле перил…

Я стал возле белых деревянных перил и улыбнулся. За моей спиной далеко-далеко, на самом горизонте, должны были быть видны подъемные краны в гавани Гданьска.

— Улыбочку, — сказала она.

Я растянул свой рот еще шире. Не очень люблю фотографироваться. На фотографиях я плохо получаюсь, там я всегда какой-то неестественный. «Как манекен, которого поставили в нужную позу», — говорила Даша.

— Готово, — она нажала на кнопку, — теперь ты меня.

Я взял протянутую камеру, собираясь сфотографировать кого-то уже второй раз за сегодня. На секунду я подумал о том, как же быстро я нашел общий язык с этой женщиной. Обычно я плохо шел на контакт с новыми людьми.

Она встала на мое место возле перил и сняла с головы капюшон. Ветер тут же подхватил и растрепал ее волосы. Теперь они, красивые, длинные, немного волнистые, развевались с одной стороны головы, открывая тонкую шею и белый лоб. Она улыбнулась, показав ряд белых ровных зубов. Улыбка и эти волосы сделали ее моложе лет на десять. Теперь она вполне могла сойти за мою ровесницу. Я сфотографировал ее. Она подошла ко мне, снова натягивая на голову капюшон, пряча под ним свои роскошные локоны. Мне даже стало немного жаль, хотелось еще посмотреть на них, даже потрогать, наверняка они мягкие и приятные на ощупь.

— Какой сильный ветер, — сказала она, — так, где ты говоришь эта улица?

Я показал рукой.

— Там. Хочешь пойти?

— Потом. Давай еще погуляем по этому… молу. Дойдем до самого конца, а потом пойдем в город. Давай?

— Давай.

— Это ничего, что я вот так вот напросилась к тебе в компанию?

— Ничего. Все равно я тут один.

— Ну, хорошо.

— Хорошо, — согласился я.

Мы пошли дальше. В воде возле самого мола плавали лебеди. Справа располагался причал, на котором были пришвартованы яхты, моторные и парусные.

— Как по-белорусски море? — вдруг спросила она.

— Мора.

— А солнце?

— Сонца. Ласково — сонейка.

— Сонейка, — повторила она, — как мило…

Мы, наконец, дошли до конца мола. Теперь перед нами открывалась сплошная морская гладь. Справа, южнее, находился большой шумный Гданьск. Слева, на севере, спряталась за крутым, покрытым соснами утесом, маленькая, практически деревенская Гдыня. На самом конце мола стояло небольшое деревянное здание.

— Это ресторан? — спросила она, — я бы перекусила…

— Да. Но тут дороговато. Давай поедим в городе. Я бы тоже перекусил.

— Давай.

Мы пошли обратно. Вдалеке на берегу были видны роскошный «Гранд Отель», морская башня и черепичные крыши городских домов. Она осторожно взяла меня под руку.

— Ты не против? — спросила она.

— Нет. Наоборот.

Правда, мне было даже приятно. Гулять вот так в почти незнакомом месте с почти незнакомым, только что встреченным человеком. Она располагала меня к себе, это было приятно. Я даже гордился тем, что такая взрослая и красивая женщина медленно идет рядом со мной, держа меня под локоть. Как бы глупо это не звучало. Не смотря на разницу в возрасте, со стороны, я думаю, мы даже были похожи на пару. Точно так же я когда-то гулял здесь с Дашей.

Вообще я думаю, что человек взрослеет не сразу. Он делает это постепенно, этапами. Он взрослеет, например, когда умирают его родители. В этом плане я повзрослел уже наполовину. Еще очень важный этап составляет его взросление посредством изменения отношений к противоположному полу. Я думаю, мальчики начинаю взрослеть, когда понимают, что девочки — это не совсем те милые веселые существа какими они кажутся в детстве.

В первый раз я занялся сексом в позорный двадцать один год. Мою первую девушку звали…, по-моему, Лена. Наши отношения продолжались ровно одну ночь. Мы праздновали день факультета в большой шумной компании студентов. Она была старше меня на три года и тяжелее килограммов на тридцать. Всех интимных подробностей я не помню, поскольку был в стельку пьян. Помню только, как лежал на спине, закинув руки за голову. Она ритмично двигалась на мне, а ее большие мягкие груди шлепали меня по лицу. Утром я проснулся с чудовищным похмельем во всем теле и храпящей голой пятикурсницей под боком. Спасибо тебе, по-моему, Лена, за то, что помогла мне повзрослеть.

Вечер застал нас на скамейке возле фонтанчика, из которого била соленая морская вода. Говорили, что ей очень полезно полоскать рот и горло, убивает любые микробы.

— Я закурю, — тихо сказала женщина, — ты не против?

— Нет.

Она достала из внутреннего кармана куртки зажигалку и пачку тонких, как палочки от леденцов, сигарет. Я искоса молча наблюдал за ней. Она поднесла огонек к кончику сигареты и сделала долгую затяжку. Ее лицо красиво озарило бледное свечение. Она выдохнула дым.

— Знаешь, — снова она нарушила тишину, — в первый раз я вышла замуж просто так.

— Что значит просто так?

— Я была молодая и решила, что пойду за первого, кто позовет. Глупо, да?

Я не знал глупо это или нет. Не люблю оценивать поступки других людей, поэтому вместо ответа пожал плечами.

— Мой первый муж приходил с работы и целый вечер пил пиво, сидя перед телевизором. Представляешь, не переставая, бутылку за бутылкой, как верблюд. После работы он заходил в магазин и покупал все сам. Я сидела возле него, а он каждую минуту отрыгивал. Этот мерзкий кислый пивной запах. С тех пор терпеть его не могу. После первой брачной ночи он ко мне почти не прикасался. Я ходила по дому в одних трусах, а он даже не смотрел на меня. Я чувствовала себя уродиной. Я же не уродина?

— Нет, не уродина…

Она улыбнулась. Я заметил это в слабом свете тлеющей сигареты. Я думаю, что люди действительно подходят друг другу, когда могут искренне делать и реагировать на комплименты. Мужчины должны постоянно напоминать женщинам, какие они красивые. Когда женщина воспринимает эти слова не как формальность или общеизвестный факт, а как действительно знак внимания, значит эта женщина твоя. Людям нравиться, когда на них обращают внимание, кто бы что не говорил. Даша была очень красивой, я говорил ей об этом постоянно. Она воспринимала это правильно.

— Вывод, — закончила женщина свой рассказ, — никогда не делай ничего просто так. Чем думаешь заняться завтра?

Я снова пожал плечами.

— Не знаю.

— Можно съездить в Гданьск.

— Давай.

— Ты любишь танцевать?

— Наверное.

— Хочу сходить туда, где шумно, громко и играет музыка. В Кривом доме есть ночной клуб. Не составишь мне компанию?

— Составлю.

— Давай завтра вечером?

— Давай.

— После Гданьска.

— Да.

Некоторое время мы сидели молча. Это не было неловким молчанием. Очень хорошо, когда можно сидеть рядом с человеком и просто молчать, при этом чувствуя себя превосходно.

— Зачем ты приехал сюда? — спросила она.

— Не знаю. Я когда-то был здесь один раз. Было очень здорово.

— Ты был здесь не один?

— Не один, — согласился я.

— Кто она?

— Даша.

— Просто так? Даша и все?

— Да.

— Она была хорошей?

— Очень.

— А что случилось потом?

— Случилось так, что сейчас я приехал сюда один…

— И теперь разговариваешь со мной.

— Получается так.

— Разные мечты, — сказала она задумчиво.

— Что?

— Когда ты был здесь с ней, вы, скорее всего, мечтали об одном и том же.

— Видимо да.

— А потом?

— Не знаю.

— Вот видишь. Люди с разными мечтами плохо уживаются вместе. Какими бы хорошими они не были.

Мы снова молчали. Она курила, я смотрел на струйки фонтана.

— А ты зачем сюда приехала? — спросил я.

— Отдохнуть. От всего. У меня, знаешь ли, был и второй муж. Не так давно. Тебе противно, что незнакомая старая тетка открывает перед тобой душу?

— Нет, все нормально. Ты не старая.

— Ты странный, — почему-то сделала она вывод.

Я улыбнулся.

— Ну, я думаю, быть странным не так уж и плохо.

— Совсем неплохо, — сказала она и взъерошила мне волосы.

— И что твой второй муж?

— Он был, — сказала она, — а сейчас его нет. Все просто, как и с твоей Дашей.

— А вы о чем мечтали?

— О разном, — уверенно ответила она, — Он был очень хорошим. Я, вроде бы, тоже ничего, но как-то не сошлось. Жизнь вообще штука сложная. Мечты эти, не сбываются они никогда. Во всяком случае, в том виде, в котором хочешь изначально. Напридумаешь себе всякого, потом сидишь, жалеешь сам себя. А жалость вообще штука вредная. Для всех…

Она помолчала и добавила:

— И прошлым жить не надо. Память все искажает. Делает неправильным, ненастоящим. Поэтому многие думают, что раньше им жилось лучше. Вот ты, например. Приехал сюда, потому что был здесь счастлив когда-то?

— Ну да…

— Не надо было. Это прошлое. Вот приехал ты и что думаешь?

— Хочу домой.

— Правильно. А что у тебя дома? Работа, друзья, мама?

— В основном так и есть.

— Значит там твое настоящее.

— Скоро уеду.

— Подожди. Побудь со мной пока.

— Хорошо.

Она придвинулась, осторожно положило голову мне на плечо. От нее пахло ветром и сигаретами. Журчала соленая вода в фонтанчике. Деревья и здания в парке защищали нас от холодных порывов с моря.

— Все-таки хорошо, что ты здесь…

На следующий день Гданьск меня не впечатлил. Совсем. Когда я был здесь с Дашей, этот город показался мне каким-то полусказочным европейским городком, сошедшим со страниц произведений Андерсена. Теперь же… не могу сказать. Вроде бы все те же средневековые узкие улицы, мощенные булыжниками, шпили башен, дворцы и соборы. Но сейчас я был здесь обыкновенным туристом, который гуляет по городу с едва знакомой женщиной. Тогда я был самым счастливым человеком на земле, я едва получил диплом о высшем образовании, в первый раз увидел море, а рядом со мной была Даша.

День прошел практически незаметно. Вечером мы сидели за столиком на втором этаже «Кривого дома». Здание это получило свое название за необычный фасад. Он как будто бы растаял на жаре, кривые стены и окна. Сейчас в зале стояла полутьма, освещаемая вспышками светомузыки. Громко играла музыка, «Sweet dreams» группы «Eurytmics». На танцполе двигалось с десяток человек.

На женщине были светло-синие джинсы и черная облегающая майка, которая подчеркивала ее стройную фигуру. Волосы она забрала в хвост. Мы сидели, почти не разговаривая, потягивая из трубочек алкогольные коктейли. Я давно не пил, поэтому быстро пьянел.

— Не хочешь потанцевать? — громко спросила она, перекрикивая музыку.

— Хочу.

Я танцевал неуклюже, неловко пытаясь двигаться в ритм музыке. Она танцевала хорошо и грациозно. Можно было просто стоять и смотреть, как она это делает. Когда мы снова оказались за нашим столиком, к нам подсели двое пьяных бородатых мужиков. Несмотря на грозный вид, они приветливо улыбались и вели себя очень вежливо.

— Хай, — сказал один, который был покрупнее, — май нэйм из Петр, нат Питер.

Он пожал мне руку.

— Май браза, — указал он на своего спутника, — Павел. А ю рашенс?

— Ай м нат рашен, — ответил я на ломаном английском, — ай м фром Беларусь.

— Оу, Беларусь! Минск! Лукашенко! Потэйто!

— Йес… Минск, — согласился я, — потэйто…

Петр и Павел были родом из Сопота. У Павла в Познани была мастерская по ремонту мотоциклов. Петр уже несколько лет жил и работал в Нью-Йорке. Ему очень не нравилось, когда американцы называли его Питером. Они все сидели за нашим столиком и говорили что-то про политику. Я их почти не понимал. Моя спутница только улыбалась. Потом она наклонилась ко мне через столик и сказала на ухо:

— Давай пойдем отсюда! Я устала!

Мы попрощались с пьяными поляками. Оба напоследок крепко обняли меня и слюняво расцеловали в щеки. Ту же процедуру они повторили с ней.

— Ю а вери претти гел! — улыбаясь, сказал ей Павел.

Уходя, я протянул купюру девушке за барной стойкой, которая обслуживала нас весь вечер.

— Сэнк ю! — громко сказал я, — фо ол!

Взяв деньги, она ослепительно улыбнулась и крикнула что-то в ответ. Я не расслышал что.

— Сколько ты дал ей на чай? — спросила женщина.

— Десять злотых.

— Это много, наверное.

— Все равно.

На улице было темно, стояла уже глубокая ночь.

— Сколько времени? — спросила она.

— Почти три.

Мы пошли по освещенным фонарями улицам. Она держала меня под руку. Мы почти не разговаривали. Подойдя к гостинице, мы заметили, что она полностью погружена во тьму, не было ни одного светящегося окна.

— Все спят, — сделала она вывод.

Молодой человек на вахте спал прямо в кресле, опустив подбородок на грудь. Мы стали подниматься по лестнице.

— Не хочешь зайти ко мне? — спросила она.

— Хочу.

Она жила на втором этаже. Номер был маленьким, точно таким же, как и мой. Включив свет, я зажмурился, электрические лампы светили слишком ярко по сравнению с мягким светом уличных фонарей.

— Садись туда, — она повесила куртку и показала мне на застеленную кровать, — я сейчас.

Я покорно сел, она скрылась в ванной, поспешно хлопнув дверью. Через несколько минут дверь снова отворилась.

— А вот и я, — тихо игриво сказала она.

При взгляде на нее у меня перехватило дыхание. Она стояла абсолютно голая, прислонившись спиной к дверному косяку. Большая грудь немного обвисла, но все равно притягивала взгляд, плоский живот, стройные ноги, молочная кожа. Фигура была, как у девятнадцатилетней девушки. Пожалуй, возраст выдавали только вены на лодыжках, сильно заметные, синие и вздувшиеся. Теперь ее волосы были распущены, струились по плечам волнистым каштановым водопадом.

Я был настолько ошеломлен таким ее появлением, что просто сидел с открытым ртом и смотрел на нее. Мои джинсы стали тесными, меня бросало то в жар, то в холод.

— Чего же ты молчишь? — спросила она наконец.

— Э-э-э-м, — у меня пересохло во рту, — может свет выключить?

Это было единственное, что пришло мне на ум. Даша была очень стеснительной, она всегда выключала свет и забиралась под одеяло почти с головой.

— Не надо, — она кивнула в сторону незашторенного окна, — пусть смотрят, кто хочет. Я хочу, чтобы ты на меня смотрел…

После этих слов она грациозно повернулась, показав мне спину и округлые подтянутые ягодицы. Она приблизилась ко мне, я уже почти ощущал жар ее тела. Она приближалась, эротично покачивая бедрами.

— Ну, как я тебе? Нравлюсь?

На самом деле, довольно глупый вопрос. Голые женщины чаще всего выглядят великолепно. Голые мужчины — чаще всего смешно. Это сугубо мое, мужское, гетеросексуальное мнение. С этой стороны понятно, почему многие гомофобы с удовольствием смотрят порно с лесбиянками. Им намного проще понять влечение одной женщины к другой.

— Ты очень красивая, — выдохнул я.

Услышав эти слова, она остановилась, как будто ей в голову пришла какая-то ошеломляющая мысль. Она с испугом взглянула на меня и стыдливо прикрыла грудь руками. Также она неуклюже и нелепо скрестила ноги, пытаясь спрятать голый лобок. Ее губы задрожали.

— Прости, прости! — сказала она мне, затем, видимо, стала обращаться к себе самой, — дура, ой, какая же я дура…

Ее лицо скривилось. Оно горело красным от стыда. По щекам потекли первые две слезинки. Она вся сжалась и ссутулилась, пытаясь еще больше прикрыть свою наготу. Я встал и сделал шаг к ней. Мне хотелось ее обнять.

— Не смотри на меня! — резко и громко сказала она.

Я остановился.

— Выключи свет, пожалуйста…, — теперь она почти умоляла.

Я щелкнул выключателем, комната погрузилась во тьму, которую нарушал только слабый свет фонарей с улицы. Она прошмыгнула мимо меня к кровати, от ее волос пахло каким-то цветочным шампунем. Она залезла под одеяло, застыв там почти неподвижно. Я слышал ее громкое дыхание и тяжелые всхлипы. Я остался стоять посреди темной комнаты.

— Мне уйти? — неуверенно спросил я.

В темноте ее голова поднялась над подушкой. Может быть, она уже забыла обо мне. Она молча села на кровати, завернувшись в одеяло и опустив ноги на пол.

— Не уходи…, — тихо попросила она, — посиди со мной…

Я снова сел на кровать рядом с ней, она придвинулась ко мне.

— Прости, но я не могу.

Она говорила так, будто это я пытался ее соблазнить.

— Ничего, — ответил я.

— Понимаешь, у меня был муж…

— Не надо, — прервал я, — не рассказывай.

Она положила мне голову на плечо.

— Я не знаю, зачем сюда приехала. Если бы тебя не встретила, за день, наверное, с ума сошла бы. А тут ты, весь такой улыбчивый, молоденький и одинокий. И захотелось старой дуре курортного романа… Чувствую себя извращенкой…

— Это не так.

— Сколько тебе лет-то?

— Двадцать пять.

— А мне тридцать девять. Когда ты родился, я уже с мальчиками целовалась.

Ее волосы спадали мне на грудь. Я осторожно поднял руку и коснулся их. Они были мягкими и шелковистыми, почти невесомыми в моих пальцах. Она придвинулась ко мне еще ближе.

— Пожалей меня.

Одной рукой я обнял ее за плечи. Потом скользнул под одеяло и опустил ладонь ей на бедро. Она поджала ноги под себя и поднялась на кровати. Одеяло соскользнуло с нее. Она, снова полностью голая, стояла на коленях рядом со мной. Она крепко, обеими руками обняла меня за шею, мои руки сцепились у нее на пояснице. Мы застыли так на несколько минут. Ее подбородок покоился на моей макушке, мой нос ткнулся ей в ямку между ключицами. Сквозь ткань рубашки я чувствовал мягкость, тяжесть и жар ее грудей. В этом долгом молчаливом объятии было больше чувств и эротизма, чем во всех ее заигрываниях. Думаю, что даже занявшись с ней сексом, я не испытал бы такого удовольствия.

Она, наконец, отпустила меня и поцеловала в щеку.

— Все же, если хочешь…

— Не надо, — снова прервал я ее.

Она улыбнулась. В темноте я не видел этого, но знал, что она улыбается. Она снова поцеловала меня.

— Спокойной ночи, — сказала она, поднимая одеяло, — спокойной ночи, мой странный белорус…

— Спокойной ночи…, — «странная женщина» хотел добавить я.

В свой третий день в Сопоте я проспал почти до полудня. Ее уже не было, дверь ее номера на втором этаже была закрыта. У меня мелькнула шальная мысль, что она могла оставить для меня записку, но вахтер только вежливо развел руками.

— Ши з гон, — ответил он.

Она уехала. Непонятная женщина с непохожими мечтами.

Позавтракав в кафе гостиницы, я снова отправился на пляж. Снова стоял и смотрел на волны. Было еще холоднее, ветер продувал насквозь. Два года назад я на руках заносил визжащую, барахтающуюся Дашу в воду. Она весело кричала и цеплялась руками мне за шею. Даже самым жарким летом вода в Балтике прохладная.

Мне вдруг остро захотелось войти в воду. Я оглянулся по сторонам и стал разуваться. Стянув ботинки и носки, я почти до колен закатал джинсы и пошел по мягкому холодному песку к воде. Набежавшая волна холодом обожгла мне ноги, но я зашел в воду почти до середины икры так, чтобы джинсы остались сухими. Я закрыл глаза и дышал полной грудью. Если не обращать внимания на шум волн и соленый ветер, можно было подумать, что я находился дома, на Западной Двине. Скоро я отсюда уеду и никогда не вернусь. Это место останется в моей памяти, которая вычленит из этих событий только самое лучшее, ампутирует маловажное и второстепенное. Мечты и воспоминания мутируют под грузом времени. Женщины, с которыми я здесь был, сольются в одну. С двумя личностями и именами.

Я вышел из воды и с трудом натянул носки на мокрые, испачканные в песке ноги. Обувшись, я пошел вдоль берега в сторону города.

Если долго дышать морским ветром, во рту остается вкус соли.