Артемий "Зашторенный рассказ"

Горной прохладой откроется новый день мой,

Горными мыслями лестницу в небо построю,

Если же мне не достичь звезды голубой,

Просто умоюсь чистой водою…

Д. Устюжанин, "Доброе утро"

На полу виднелись комки пыли. Ничего необычного в них не было, если не обращать внимание на разнородный состав: скрещения выпавших волос, оброненных крошек, гаек от стула, чешуек кожи, песка, и паутины, и даже пылевых клещей — всё это могло дать любопытную информацию об обитателе комнаты. Он, к слову, просыпался.

Если бы кто-то вдруг вошёл сюда, то непременно сказал бы «не видно ни зги» и «душновато», позже задумавшись о природе столь странного комнатного климата. А ведь лишь форточку аккуратно закрыли, как аккуратно закрыли и шторы. И яркий день оставался за гранью восприятия жителя этого тёмного царства. Он совершенно проснулся.

Диван выполнял важную задачу — являлся ложем. Обивка его первоначально ярко-синяя, гладкая, с вкраплениями тонких линий жёлтых цветов, позже стала более «приземлённой», оттенком приближаясь к океану, в который случайно вылили пару миллионов баррелей нефти. Что не мешало ложу иметь постоянного владельца. Он открыл глаза.

Итак, один выходной из бесконечно праздной череды дней начался. В комнате темно, душно и пыльно, поэтому Он недовольно размышлял об отсутствии в доме прислуги и одновременно мечтал о своём милом Захаре, именно своём и милом, а совсем не об обломовском. Мимоходом пролетела мысль, что надо бы побеспокоиться о здоровье, то есть сделать зарядку для глаз (для зрения), для ушей (для борьбы с простудными заболеваниями) и для всего прочего (для жизни). Но так как спёртый воздух и потёмки совсем не располагали к оздоровлению, да и простынь уже довольно давно неприятно прилипала к телу, наш Герой решил просто встать.

Он был натурой непростой, даже непонятной, весьма ранимой и тонкой; сам себя любил относить к романтикам. Не смейтесь, пожалуйста, не к тем романтикам, кто жадно целуется на скамейке в парке, а к тем, кто утверждает самоценность личности, безумно живёт яростными страстями и обращается не к опостылевшей действительности, а к желанной надреальности. Если для обывателей слово "миф" скорее означало одноимённый стиральный порошок, а потом уж сказания о происхождении мира, богах и героях, то для Него на первом месте стояли-таки сказания и далее плёлся порошок. И раз наш Герой являлся романтиком в самом серьёзным смысле слова, то и увлечения Его отличались внушительностью.

Вот сейчас, например, Он уже поел, умылся, почистил зубы (именно в таком рациональном порядке, позволяющем сохранить свежесть дыхания дольше) и приступил к письмам. Да, да, наш Герой увлекался эпистолярным жанром в самой аутентичной форме, проникнувшись "Бедными людьми" Достоевского. Найдя единомышленников в Интернете, приобретя особые чернила, перья, бумагу и конверты, Он строчил возвышенные послания, не забывая ставить в конце «vale», уведомлял адресата об отправке в социальных сетях и получал не менее высокопарные излияния. Правда, через пару недель после появления нового увлечения все радостные эмоции притупились, а вот покупка нужной канцелярии и работа над ответами уж очень напрягали и бюджет, и усталые пальцы.

Справившись с письмами, Он решил посмотреть, как там поживает Его личная жизнь (чуть-чуть отдельно, если честно). Как и все романтики, наш Герой мечтал о возвышенной, сильной, возрождающей и уничтожающей любви, которая ворвётся в тело и душу, сметая комки пыли и скуку; для этого Он заходил на различные сайты знакомств и смотрел, как люди реагируют на глубочайшие по смыслу анкеты, негодовал, когда видел в комментариях "слезливо" и "мерзко", а также отвечал всем откликнувшимся.

Но и тут были трудности, куда же без них! Да, порой Герою писали девушки, "милые барышни", но часто случались и менее приятные знакомства. Чудесно получить волнующее сообщение, восторгаться тем, как она цитирует, положим, Толстую или Улицкую, вышивает на пяльцах и слушает что-нибудь из "Flёur". Однако неприятно узнать, что она — он, а её чувства — его чувства. Любовь ведь должна зарождаться традиционно выверенной, всё же, наш Герой в данном вопросе не равнялся на величину Байрона.

Можно было бы знакомиться и в жизни, но можно ведь и со скалы в океан прыгнуть, не так ли? Доброе утро.

Покончив на сегодня с личной жизнью, Он подумал о том, что надо непременно прогуляться ради гармонии физического и духовного. Первое заключалось в изнурительной борьбе за крепкое здоровье (зарядка упущена, надо заполнить пробел!), а второе — в любовании природой и постижении её тайн посредством нехитрого хождения по городскому бору.

И тут мы можем узнать ещё об одном увлечении нашего Героя. Для прогулки Он оделся за пару минут, но простоял у зеркала все двадцать, отмечая печальный разрез глаз, мечтательный, с карим отливом, блеск зрачков, выразительную игру скул и лёгкую бледность, ради поддержания которой, может, и требовались те пыль да шторы. Наш Герой проводил руками по своему телу и буквально ощущал, как ранимая худоба течёт и изменяется под пальцами, неся в себе неизбывную боль и вселенское разочарование. Он мечтал за других людей, которым непременно нужно приобщиться к этой тёмной тайне, коснувшись...

Пожалуйста, пожалуйста, остановите всё движение, которое есть на свете, забудьте о пище, друг друге, войне и мире, но посмотрите на это совершенство, на эту мечту! Почему сие сокровище как какой-то мифический клад Пугачёва, как древняя Атлантида сокрыто от нас? Почему мы не видим эту конфету, прелесть, диковину, сказку, диво, чудо — чудо-расчудес? Человечество замерло и вздохнуло, а потом продолжило свой челночный бег.

Отчаянным и мучительным испытанием являлся выход из подъезда на улицу. Подобное свершение довольно обременительно даже для Ахилла или Геракла, что уж говорить о нашем Герое. Он мечтал о загадочных подводных пещерах и надводных путях, о покорении Космоса и звёздных магистралях, но сталкивался с окурками в банке из-под кофе и надписями вроде "Лох — это судь-ба-ёб". Иногда видел соседей, с которыми взаимно не любил здороваться, и наглых псов, оставляющих внушительные знаки по углам. Как ни крути, локация совсем не героическая. Но Он справился.

Чтобы добраться до места прогулки, требовалось сесть в троллейбус. И сейчас мы узнаем ещё об одном увлечении нашего Героя: любовь к анализу. Чего? Скорее уж кого.

Вот напротив него садится женщина с ребёнком. Она говорит по телефону о списке будущих покупок. "Мерзко и гадко, — анализирует наш Герой, — как можно настолько нырнуть в быт? Где молодость, где пыл, где все мечтания? На мусорку отнесла, что? На немиленького мужа и навязанный обществом плод сменяла? Помадой обмазалась и безвкусный плащик нацепила? Ну выдра обкольцованная, а не барышня".

Кондуктор требует заплатить за проезд. А аналитическая машина не дремлет, озаряя троллейбус светом карих глаз: "Идиотская, нет, идиотическая работа! И она сама понимает это. Вон как тоскливо рубли взглядом провожает, облизывается, — платит за проезд, — надо бы карманы застегнуть. Воровайка, хоп-хоп, нашлась. Ясное море! В какое времечко живём».

Смеющиеся школьники вызывают самый разгромный анализ: "Потерянное поколение! Правильно, правильно, малолетнее стадо без мудрого пастуха только троллейбусами и передвигается, а духовные маршрутки им недоступны. Упустили образование, упустили нравственные ценности, упустили влияние тлетворного Запада. Ржут, сосунки! А знают ли они, сколько проблем нужно осилить? Решат ли их? Нет, нетушки. Остаётся таким, как я, чинить, строить и уходить за кулисы, тихо осознавая свой титанический вклад. Дела-а".

И правда, кто, как не Он, как не такие Герои еженощно и ежечасно чинят и строят? Тысячи теорий, десятки тысяч предложений, сотни тысяч планов их реализации — и всего лишь от пары… человек. Какая продуктивность. Главное, не забыть записать благие идеи, иначе очень легко потерять мысль, собираясь в кино.

Герой добрался до бора, по пути, как водится, совершив несколько подвигов и обойдя преграды: мелкие лужи, высокие светофоры, толпы снующих горожан, не хотевших — вот дерзость — расступаться — как не перечислять все эти трудности, ведь не восхищаться их преодолением преступно и неприемлемо! Но к сути всего.

Гуляя по своеобразному островку в сердце города, по зелёному бору, наш Герой думал о великом. Он сокрушался и переживал о недостижимости истинной красоты, об увядании природы, о потере связи со своими корнями, срывал горькую траву и держал стебельки во рту, игриво перекатывая их с одного кончика губ до другого. В мыслях Он доходил до чего-то туманного и мечтательного и ругал мерзкими словами пробегающих мимо спортсменов, пролетающих мимо птиц, ведь они мешали… Как мешал и весь бор.

Было лето, август, причём самый волшебный август, берущий всё лучшее от сентября. Тепло — не жарко, лёгкий свежий ветер — не пыльный полог, полное и всеобъемлющее ощущение расцвета и плодоносия. Избитые на словах ковры трав и деревьев, величавость тишины и велеречивость звуков природы в реальности ничуть не пошлы и не банальны. Они высоки и сложны. Просты и понятны.

Так когда же всё это великолепие кончится? Сегодня? Завтра? А может, никогда? И будет ли бесконечно долог путь от лета к осени, от осени к зиме? И вслед за летом придёт ли что-то новое, неизведанное, непременно доброе и ласковое, где снега любого цвета, но не белого, где капли дождя — не вода, где солнечный свет осязаем, а багряное увядание — это возрождение? Вероятно. Вероятно также, что ничего нового этим не было сказано. Тогда зачем?

Он уже вернулся домой, уделил время своим увлечениям, поглотил пищу и вспомнил о работе, которая ожидает завтра, но лучше бы никогда. Он подумал о начальнике, предоставившим отпуск будущей зимой, и о том, как долго придётся коротать его в холодной квартире. Он успел побеспокоиться о мерзком снеге, о грязных следах в коридоре. О багровой и ноющей боли в голове, порождённой пылью и духотой.

Он лёг на ложе, вернее, старый диван, забыв задёрнуть шторы, закрыть форточку. Утром в комнате станет светло, прохладно, менее пыльно.