Лариса Нестёркина "Присутствие"

Мне частенько приходилось приезжать по делам в Ереван и я делала это с большим удовольствием. Этот город покорил меня с первого взгляда. Все в нем было прекрасно: и дома из розового туфа, и широкие проспекты, по которым ездили автомобили, не соблюдающие никаких дорожных правил, и узкие каменистые улочки, где не спеша прогуливались старики, опираясь на палочки. А главное, люди — приветливые, гостеприимные, умеющие принять гостей и накормить от души разнообразными национальными блюдами. А какие я помню тосты, поражающие мудростью и уважением к гостю! А какими меня угощали винами и коньяками! Посидишь в такой компании и надолго зарядишься энергией и оптимизмом.

В этот раз я приехала на целый месяц, намереваясь провести его в пыльной тишине библиотеки Академии наук. Я еще не знала, что кроме научных статей меня ждет настоящее чудо, к которому какие-то неведомые силы позволят мне прикоснуться.

Я поселилась в двухместном номере гостиницы. Моей соседкой оказалась юная девушка с ясными голубыми глазами и копной рыжих волос. Правда, разговорчивой ее нельзя было назвать. Она вся была погружена в свои мысли. Девушка заинтриговала меня буквально с первого дня. Это было похоже на дежавю. Каждое утро, просыпаясь, я видела за круглым столом в центре комнаты свою соседку, пристально изучающую свое лицо в зеркале. Это было так же неизменно, как белоснежная вершина Арарата за окном.

По девушке можно было проверять часы: вставала она каждый день в шесть утра, чтобы до восьми часов накладывать на лицо тоник, пудру, тушь, румяна, блеск для губ… Делала она это очень тщательно, словно рисовала себе новое лицо. Но если косметика ложилась не идеально, стирала ее и начинала все сначала. Затем наступала очередь волос. Прядь за прядью она закручивала свои и без того пышные волосы, пока на голове не вырастал большой кудрявый шар. Удостоверившись, что косметики на лице достаточно, а прическа безукоризненна, девушка доставала из шкафа голубое шифоновое платье. Надев его, она еще долго крутилась перед зеркалом, поправляя на ткани невидимые складки. Без пяти восемь, бросив в зеркало последний взгляд, она молча выходила из номера.

Я терялась в догадках, куда можно было уходить ранним утром в полной боевой раскраске и вечернем платье? В это время все командировочные, проживающие в отеле, спешат на работу, а большинство туристов после вечерних развлечений в барах и на дискотеках, спят сном праведника.

Странно было еще то, что через полчаса она возвращалась в номер. Я еще не успевала выпить свой утренний кофе, сидя на балконе в размышлениях о предстоящем дне. Девушка безмолвно пересекала комнату и, бросившись на свою кровать, отворачивалась к стенке, закрывшись с головой одеялом. Через минуту слышался судорожный вздох, который переходил в приглушенные всхлипывания. Я не спрашивала свою соседку ни о чем, не хотела лезть ей в душу. Если бы она пожелала поделиться своими переживаниями, то сделала бы это сама.

Я уходила на работу, меня ждали научные монографии. В душе я надеялась, что к вечеру все беды девушки пройдут, и её настроение поднимется. Однако, вернувшись в гостиницу, я каждый вечер видела одну и ту же картину: девушка с отрешенным лицом сидела на кровати и без остановки переключала каналы телевизора, невидящим взглядом уставившись в экран. Вероятно, именно так она проводила весь день. За неделю, что мы прожили с ней в одном номере, она произнесла не более десяти слов.

Разговорилась она в последнюю ночь перед отъездом. Наверное, окончательно поняв, что её мечта так и не сбудется, она дала волю чувствам и говорила до рассвета, захлёбываясь слезами. Ее история настолько взволновала меня, что утром я сама помогала ей собираться, придирчиво следя за каждой деталью. Вместе с ней мы спустились на лифте в холл, и я с изумлением увидела все то, о чём так пылко рассказывала ночью соседка.

На ресепшене стояла группа туристов и внимательно слушала гида. Опустив глаза, моя соседка быстро прошмыгнула мимо толпы и замерла у стойки администратора, перебирая нервными пальцами стопку рекламных буклетов. Она была напряжена как натянутая стрела. Выпрямив спину, она смотрела прямо перед собой, что-то безмолвно шепча дрожащими губами. Лишь изредка, слегка повернув голову, девушка украдкой бросала быстрые взгляды на гида и вновь замирала, словно статуя, украшавшая интерьер.

Я замерла в ожидании. Наверное, мне передалось волнение девушки. Я чувствовала, что минуты становятся слишком медлительными и не спешат сменять друг друга. Гид был молод, притягивал своей особенной восточной красотой. Он непринужденно болтал с туристами, которые атаковали его вопросами. Вдруг я увидела, как выйдя из людского круга, он направился к моей девушке. Сердце у меня екнуло: ну, наконец-то!

Девушка слегка подалась вперед, лицо ее начал заливать яркий румянец. Но нет, парень лишь взял со стойки буклеты и пошел назад раздавать их отдыхающим. На девушку, стоящую рядом, он не обратил внимания.

А ведь она ждала этого целую неделю, безмолвно присутствуя рядом с ним в те единственные полчаса, когда юноша заезжал в гостиницу, чтобы забрать группу туристов. Она не подходила к нему, не заговаривала с ним. Она была уверена, что все будет правильно, только если он сам вспомнит ее.

Началась её история несколько месяцев назад. Тогда она приехала в Ереван по туристической путевке. Увидев молодого, красивого гида, она впервые почувствовала, как замерло сердце, пропуская удары, как закружилась голова, словно весёлая карусель подхватила её, наполняя кружение детской радостью. Неделя, проведенная рядом с экскурсоводом, была воплощением наивных девичьих мечтаний о принце. Юноша показывал туристам красивые дома из розового туфа. Они поднимались в горы, плавали на моторной лодке по озеру Севан, похожему на море. Она зачерпывала воду, опустив ладони через борт лодки, и брызгала холодную воду ему в лицо. А он смеялся, отвечая ей тем же. В тот раз, причалив у высокого холма, они поднялись на его вершину, срывая по дороге красные ягоды барбариса. На вершине холма стояла маленькая церковь и в ней с высокого потолка лился прекрасный женский голос. И голос, и мелодия были божественны! А еще был вечер в ресторане. И был тот танец. Легкий подол голубого платья развивался, когда она кружилась со своим принцем в вальсе. Как часто, вернувшись домой, она вспоминала и этот танец, и карие, бездонные глаза, и каждый день, проведенный рядом с ним.

Жизнь продолжалась. Вернувшись домой, она ходила в институт, слушала лекции, отвечала на семинарах. Улыбалась дежурной улыбкой своему парню, с которым ей вдруг стало невыносимо скучно. Пару раз с подругами ходила на дискотеку, но не танцевала, а отрешенно стояла, подперев стену. Лишь когда звучал вальс, она вздрагивала и мрачнела. Наваждение не проходило: образ ереванского юноши не хотел покидать её.

Прошло почти полгода. Неудержимая сила вернула ее в Ереван. Она поселилась в той же гостинице в надежде желанной встречи с гидом, но не была уверена, что он работает всё еще там. Она даже была готова обойти все гостиницы города, чтобы найти его. Но ей повезло. Тот, о котором она так долго мечтала, всё так же утром приходил в гостиницу за очередной группой туристов. Теперь каждый день, надев памятное голубое платье, она стояла у стойки администратора в надежде, что юноша узнает и вспомнит её. Она не решалась сама подойти к нему, а только молчаливо присутствовала рядом. Он не вспомнил и не узнал. Наверно, в его жизни было слишком много туристок, чтобы запомнить ту, единственную, которой он был необходим, как воздух.

Мы вернулись в номер. Девушка тщательно смыла с лица косметику, сняла голубое платье-память о том вальсе и, скомкав, бросила его в корзину для мусора. Надев пёстренький сарафанчик, она молча собрала свой чемодан и, лишь кивнув мне на прощанье, вышла из номера.

Следующее утро я встретила наедине с вершиной Арарата. Я долго наблюдала, как облака опускаются на снежные поляны, и все вокруг заливает слепящая белизна. Потом нехотя перевела взгляд на центр комнаты. Никто не смотрелся в забытое на столе круглое зеркало.

Я представила, как в душном, пыльном вагоне сидит у окна девушка с большой копной золотистых волос. Мимо пролетают полустанки, рощи, мосты и реки, затуманенные её слезами. Столбы вдоль железнодорожной насыпи отсчитывают километры, тысячи километров, уносящих навсегда пылкие девичьи взгляды, жаркий шепот в ночи, утренний рассвет на двоих с умытой облаками горной вершиной, мелодию вальса… Вместе со стуком колес в далекую Сибирь уносилось мятное приворотное зелье, сотканное из ожидания чуда и любовного наваждения, зелье, которое должно было, но так и не смогло оживить чувства юноши, растопить его сердце. Уносилось в далекие дали все то, что он не увидел, не почувствовал, чему не удивился. Уносились несбывшиеся мечты.

Да, так бывает. Окруженный множеством симпатичных туристок, юноша привел их улыбки к единому уравнителю, растеряв их ценность. А уравнитель работал так, как позволяла его сущность: девушки разъезжались по своим городам, бросая гиду напоследок дежурную улыбку. И лишь улыбка одной, единственной девушки, была неподвластна уравнителю. Её искренность не вписывалась в его четкое математическое уравнение. Жаль, что именно ей парень не придал значения.

Утром, проходя по гостиничному холлу, я замедлила шаг. Юноша, как обычно, оживленно беседовал с туристами. Вот он направился к стойке администратора, привычно подхватил с неё стопку буклетов и вдруг замер, рассеянно озираясь по сторонам. Он топтался на месте, и даже провел рукой по воздуху, словно пытался нащупать что-то. Он хмурился, как будто пытался вспомнить что-то очень важное. Это было так странно и нелепо: только сейчас, когда она была так далеко, он почувствовал её присутствие. Словно его щеки легонько-легонько коснулись крылья бабочки, чтобы потом навсегда улететь прочь.

Грусть отпустила меня: я чувствовала, что только что в далеком поезде девушка у окна перестала плакать.