Слава Енотов "Винчестер"

Огромный сундук, в котором хранятся все ваши компьютерные файлы, называется жёстким диском. Жёстким, потому что раньше были еще и гибкие, они вставлялись в щелочку дисковода и хрюкали, когда над ними ёрзала магнитная головка считывателя. Таких уже не найти, настоящее ретро. Этот жесткий диск мы обычно называем винчестером, по имени производителя ружей и винтовок, особенно популярных в конце девятнадцатого века в Америке. И здесь нет, вроде бы, никакой мистической связи, и одинаковые названия объяснить достаточно просто. Патроны к винчестерам обозначались двумя цифрами «30-30». Первая цифра — калибр в дюймах, вторая — масса порохового заряда в гранах, от английского grain, зерно. Один из инженеров «Ай-Би-Эм» нашел в этих двух тридцатках примету их нового изобретения — первый диск имел 30 мегабайт постоянной и 30 мегабайт переменной памяти — и прозвал устройство «винчестером». Большой поклонник вестернов, надо полагать, но согласитесь, в хрусте жесткого диска действительно слышится далёкая трескотня ковбойских перестрелок, будто где-то на краю света, в красных выжженных пустынях Дикого Запада, поселенцы отчаянно отстреливаются от свирепых индейцев.

Техас, индейцы, выстрелы, кровь, жара, смерть. Винтовка и накопитель на жёстком магнитном диске. Первый рождался, чтобы убивать, и в чужой смерти был смысл его жизни, а второй, хоть и носит имя своего кровожадного тёзки, вовсе не должен тянуть ту же лямку, да и не может.

Мы были уверены в этом, пока не случилась одна история.

…

Наша компания занимается ремонтом компьютеров, а я — один из её специалистов. Люди приносят нам системные блоки — те большие ящики, которые они иногда называют «процессорами». Приносить их, вообще говоря, совсем не обязательно, большая часть неисправностей лечится дома, либо специальной программой, либо заменой одного из устройств: видеокарты, блока питания, материнской платы и так далее. Конечно, в этом случае нашему клиенту придётся какое-то время подождать, или даже приложить усилия для выбора замены, но, в конце концов, он тоже останется доволен. Получит исправный компьютер, еще лучше, чем был.

В большинстве случаев всё именно так и происходило, но среди огромного массива статистики оставался небольшой хвостик, который причинял реальную головную боль, и нам, и клиенту.

То лето выдалось безумно жарким, каким-то слишком жарким. Жара сводила всех с ума, и не только людей. Бах! Бах! Да-дах! Тра-та-тах! Снова перестрелка, снова Техас, снова индейцы и кровь. Сыпется очередной винчестер, умирает, от жары у него «поехала крыша».

В районе обеда к нам пришел клиент, бледный, как моль, прямо-таки белый. Спустился по лестнице и встал, едва дыша: разношенные босоножки в пегой московской пыли, мятые брюки, щепки рук свисают из криво застёгнутой рубашки. На вид ему было ближе к тридцати. Сейчас, задним числом, я пытаюсь к нему присмотреться, лучше его разглядеть, но предательская память уже вовсю орудует ластиком, лицо его темнеет и медленно растворяется под маской грядущего забвения.

— Очень сильно трещит и не загружается, — обозначил проблему клиент, осторожно устанавливая свой системный блок на наш видавший всякое стол. Пальцы его тряслись, потому что он долго тащил в руках этот свой огромный пыльный системный блок.

— Посмотрим, — отозвался Гоша, наш дежурный приёмщик.

— Вы мне только верните, — невпопад произнёс клиент, — деньги ничего не значат...

Гоша молча вздохнул.

— Обязательно верните, — продолжил странный клиент, сжимая губы, — там...

Лучше бы он сразу сказал, что там, но он сжал губы и погрузился в себя.

— Вернём обязательно, никто у вас компьютер не заберёт, квитанцию получите, чек…

— Хорошо, — произнёс клиент.

До чего странно, что мы даже не запомнили его имени, просто клиент, каких много, десятки людей проходят через Гошу каждый день. Мы не запоминаем их имён, для нас они, как код, нужный лишь для того, чтобы отличать одну квитанцию от другой и случайно не перепутать заказ.

Сопя и хмурясь, Гоша потянул к системному блоку провода, подключил питание, монитор, клавиатуру, мышь, тронул кнопку на передней панели. Бах! Ба-бах! Хр-р-р! Быстро выключил.

— Вот, — дёрнул белой рукой клиент. В мутном растворе моей памяти голова его почему-то кажется седой. Но ведь седым он точно не был. Или был?

— Это винчестер, — поставил диагноз Гоша.

В этом он настоящий специалист, на слух отличает вентиляторы, по встроенной пищалке определяет неисправность материнской платы, а уж на винчестерах, вообще, собаку съел. До нас работал у провайдера в «дата-центре». Винчестеры там летали с таким свистом, словно это был перевалочный пункт контрабанды оружия где-нибудь в пустыне под Альбукеркой.

Клиент побледнел еще сильней, хотя мне казалось, сильнее невозможно. На его щеке и вокруг глаз проступили фиолетовые изгибы кровеносных сосудов.

— Ну… — поморщился Гоша, — тут только под замену…

— А файлы, — упавшим голосом спросил клиент.

— Вряд ли, — качнул головой Гоша, отрывая назад провода, — У вас дома есть кондей?

Клиент помотал головой.

— Значит это по жаре, сейчас вон на улицу выйти страшно, как на сковородке, а если еще и на солнце стоит, — он постучал по компьютеру. — Винт от жары разболтался, заклинило шпиндель, головки шпарят по рабочей поверхности, — Гоша скривился и поскрёб щетину на подбородке, — это весьма капитальный косяк, вообще не лечится.

Клиент всмотрелся в Гошино лицо, перевёл заторможенный взгляд на свой серый ящик, и снова на Гошу.

— Пожалуйста, верните, сделайте что-нибудь, деньги не имеют значения.

Гоша — опытный специалист, а клиенты попадаются разные: взрывные скандалисты, подленькие тихони-жалобщики, с техническим образованием и с юридическим. Богатые и бедные. Предусмотрительные и не очень. У одних куча резервных копий на двух компьютерах и в пяти облаках, дисковый массив и блок бесперебойного питания, у других — непонятная уверенность, будто всё обойдётся. Гоша умел обращаться со всеми. Простое лицо, пара розовых прыщей на месте для бакендардов, светлые лохматые волосы и неоспоримая честность в глазах.

— Постараемся, — сказал Гоша, посматривая на часы, — может чего и получится.

Часы показывали пятнадцать минут до окончания бизнес-ланча в дешевой кафешке через дорогу. Гоша торопливо сделал все стандартные процедуры, и в руках у клиента возникла тонкая серенькая бумажка с печатью. На память, что компьютер его принят в ремонт Георгием Рязанцевым, старшим специалистом такой-то компании, какого-то там июня и года.

Клиент еще долго стоял перед столом, рассеянно осматриваясь, словно раненый после ампутации: разноцветные платы пришпилены гвоздями к стенам, вентиляторы висят и шлейфы, на столе букет разномастных пыльных разъемов, срезанных с чьего-то сгоревшего год назад блока питания. Он опустил голову, задумчиво сложил квитанцию вчетверо и бережно вставил в карман над сердцем. И ушел. И больше мы его не видели. Ни живым, ни мёртвым.

…

Оказалось, жил он совсем рядом, нам рассказал об этом полицейский. Хоть и смотрел я родные сериалы, но представлял себе следователей немного другими, этакими утонченными интеллигентами вроде Эркюля Пуаро или Шерлока Холмса. А к нам явился обычный крупный мужик в серых брюках и расстёгнутой на три пуговицы рубашке. Оперуполномоченный Степанченко. Седеющие виски и грудь. По бесконечной жаре от него несло сигаретами, дезодорантом и потом. Сначала он показал удостоверение, а затем извлёк из дипломата нашу серую квитанцию, ту самую, что Гоша выдал тому бледному клиенту со схватившим тепловой удар винчестером.

— Обнаружили у пострадавшего, — сказал он. — Когда вы с ним последний раз общались? Вы не заметили что-либо странное в его поведении?

Гоша сдвинул брови. Последний раз мы его не видели, а слышали. Он позвонил через день, чтобы узнать, как там его файлы. Снова мямлил про деньги. По правде говоря, никто и не смотрел этот его винчестер. Смотреть было особо нечего, всё казалось понятным. Гоша авторитетно заявил, что такие штуки лечатся только в американском кино или в сверхсекретных лабораториях ФСБ. Да и то… если такой звонкий скрежет и пальба — дело дрянь, и лечить уже нечего. Клиент согласился, но в тот же день погиб.

Поводом для визита оперуполномоченного Степанченко послужило то, что квартира его была на третьем этаже, а упал он не ниже, чем с шестнадцатого. В кармане нашли записку: «Извините, что пришлось меня убирать». Он жил один, год назад женился, но в прошлом месяце потерял жену, ушла из дома и не вернулась, объявили в розыск, но до сих пор не нашли.

Гоша подобрал табуретку и сел.

— Возможно, что убийство как-то связано с его компьютером, — вытер с верхней губы пот Степанченко, — скорее всего, его пытались запугать, жену похитили… вы не курите?

— Нет.

— А со мной постоите?

Они вышли, через десять минут Гоша вернулся. Попросил подменить его на выдаче и приёме, а сам полез развинчивать злополучный винчестер. Хоть и считают многие, будто внутри жесткого диска вакуум или какой-то особенный инертный газ, на самом деле ничего такого, обычный воздух, только очень чистый, отфильтрованный. В ремонтной комнате у нас есть специальная полугерметичная камера, чтобы меньше пыли попало. Гоша вернулся примерно через час. Красный, как рак, и злой.

Оказалось, что диск не так покалечен, как нам казалось по звуку, и что кое-какие данные еще можно восстановить. Гоша злился на себя, на неправильный диагноз, на собственную ошибку и легкомыслие.

— Что там?

— Не знаю, — отвел глаза Гоша, — копируется.

Он заменил блок магнитных головок и подключил винчестер к специальному устройству, которое переносит данные с «убитого» диска на «живой». Работает долго, часами может хрюкать. И трогать его нельзя, пока не закончит. Мы и не трогали, оставили на ночь. Затем Гоша подключил живой диск к компьютеру, и под конец очередного рабочего дня, когда поток посетителей иссяк, а девчонки из бухгалтерии разбежались по домам, мы с Гошей увидели чужие файлы и папки. Большая часть под номерами, настоящие развалины, будто город-призрак, заброшенный на краю обитаемого мира, а в нём тюрьма шерифа, целая, но со скелетом индейского колдуна — системные папки и пользовательские, почти всё оказались на месте.

— Компромат, небось, собирал на какую-нибудь шишку, — насупился Гоша, — вот сейчас посмотрим и тоже замажемся, начнут и нас выслеживать…

— Хорош нести, — оборвал я его.

— Не, а что? Стали бы его за простую порнуху…

По опыту, чаще всего на восстановленных дисках оказывалась порнография. А еще людям нравилось фотографировать голых себя, особенно жирным мужикам с волосатыми задницами. Разгуливая по руинам файловой системы покойника, мы приготовились к худшему.

В папке с утерянным названием, которая теперь именовалась «002x3», мы обнаружили множество текстовых файлов. Стали открывать.

…

Дорогая милая моя Настенька, как же я мечтаю встретиться с тобой вновь. Мечтаю увидеть тебя, мечтаю быть с тобой, смотреть на тебя, ловить твои движения и взгляды, твою улыбку, твой смех, твоё дыхание и воздушное эхо твоих движений…

…вот бы ничего этого не было, не было ни тебя, ни меня, ни нашей встречи и жил бы я тогда спокойно, но разве это жизнь? Как жаль, до чего же безумно жаль, что так всё прошло, я верю, что ты жива и вернёшься, и верю, что мы еще будем вместе, мечтаю, думаю каждый день, смотрю твои фотографии, и жду тебя, и мечтаю тебя…

…твои фотографии, всё, что у меня осталось, это теперь моя жизнь, в них ты со мной, и ты у меня есть, в этих фотографиях я счастлив. Пожалуйста, где бы ты сейчас ни была, подумай обо мне, и пусть явится ко мне тогда, пусть пробьётся сквозь тучи моего отчаяния, яркий солнечный лучик… моё счастье, моя мечта, ты…

…

В понедельник к нам снова приплыл Степаненко, на этот раз именно приплыл, потому что жара закончилась, и на город обрушились бесконечные дожди. Улицы затопило, какие-то деревья рухнули, помяв чью-то машину, с недобитого ларька перед нашим полуподвалом сорвало ветром крышу. Степаненко стряхнул с кепки влагу и извлёк из сумки специальный пакет. Опустил в него серебристый жесткий диск и, запечатывая, спросил:

— Ну чего, бойцы, смотрели?

— Угу, — кивнул хмурый Гоша.

— Ну? — посмотрел исподлобья оперуполномоченный.

— Ничего особенного, — пожал плечами Гоша, — письма и фотки.

Степаненко вопросительно вскинул брови. Именно так, и Гоша повторил еще раз, что, кроме разбитых нечитаемых файлов, системных утилит и прочего мусора, забившегося в руинах операционной системы, на диске сохранились только письма и фотографии. Фотографии какой-то молодой и кажется симпатичной девушки. Она одна, они вместе, оба выглядят счастливыми, на фоне пизанской башне, у моря, на закате… беспечный ветер трепал теперь эти лоскуты памяти, заглядывая в щели и поглаживая своей воздушной рукой этот разбитый сундук мертвеца, винчестер. Он будто сделал свой единственный смертельный выстрел, и развалился от этого, и человека убил. Дюймы, граны…

— Жена его, — кивнул Степаненко, и, тяжело вздохнув, ушел прочь.

А мы остались в тишине, и думали, и пытались зачем-то вспомнить того человека или его имя, но лицо его уже стиралось и меркло, потому что у человеческой памяти нет резервных копий, и её неоткуда восстановить. Разве только по фотографиям. Хоть как-то, самое сокровенное, что особенно жалко потерять.

…

Мы так и не узнали, куда делась та девушка, и был ли наш клиент самоубийцей, не всегда и не обо всём тебе рассказывает жизнь. Это не фильм, и не роман с послесловием. Да и узнали бы, или не узнали, всё равно бы забыли. Жаль, что совесть не имеет таких же свойств, и нельзя её себе восстановить, чистую.

Ни себе, ни Гоше.