- 3 -

В час Икс конференц-зал был открыт. Вниз по лестнице — до поворота, переход, две кадки с засыхающими рододендронами, и вот он — мраморный холл Совета, где в университете был бы факультет географии. Только никого не удивило, как быстро пыльный коридор перешёл в галерею, расцвеченную витражными окнами.

Я остановилась поодаль, наблюдая за тем, как Галка в белой рубашке жмёт руки людям в таких же белых рубашках и раздаёт улыбки направо и налево. Меня дёрнуло от резкой боли — треснул стиснутый в руке пропуск. Пластиковая грань воткнулась в кожу. Я отшвырнула куски пропуска в угол.

Тихие шаги прозвучали за спиной. Я бы не обратила на них внимания — мало ли здесь шагов, шепотков и восторгов, но тут услышала знакомый голос из динамика.

— Вас можно поздравить с удачным завершением испытаний?

Я обернулась: Секретарь сложила руки на животе и смотрела привычно сверху вниз, хотя ростом была не выше меня. Может, и ниже — когда на тебя смотрят с таким выражением превосходства, особо не разберёшь.

— С чем поздравлять-то? Защита не моя, — пробормотала я. Голос чуть не сорвался на подобострастные нотки.

Нас воспитывали в священном уважении к таким, как она. Чтобы бурчать и отворачиваться мне требовалось не меньше мужества, чем для драки с чудовищами.

— Но ведь могла быть и ваша.

Я обернулась ко входу в конференц-зал, и сердце сжалось — лавина людей в костюмах проглотила Галку и скрыла от меня. Я отчаянно высматривала его и привставала на цыпочки. Секретарь молчала за моей спиной. Наконец, Галка появился — и мазнул по мне невидящим взглядом. Я сумела выдохнуть.

— Вы ведь хотели бы занять его место. — Она не спрашивала. Она указала взглядом на сломанный пропуск на полу. Мол, что ж ты так бесишься, если ни капли не завидуешь. — Это можно устроить. Если хотите знать моё личное мнение — я говорю сейчас не как представитель Совета, а как учёный, такой же, как и вы — я прочла вашу работу на досуге, хотя это и не входило в мои обязанности. И я полагаю, ваша работа куда достойнее, чем все остальные. Это вы должны стоять сейчас в свете прожекторов. Вы же хотите этого?

Я тряхнула головой, чтобы сбросить наваждение. Но Секретарь не растворилась в подступающем мраке. Стройная фигура в сером костюме — улыбалась приклеенной улыбкой.

— Вам что, совсем не хочется стать великим учёным? Почёт, слава, уважение. Толпа восторженных учеников. Ваши труды на полках библиотеки.

— Нет, — голос предательски дрогнул. Я поймала себя на том, что растягиваю ворот рубашки, мне нечем дышать. — Вы меня здесь не задержите. Даже не старайтесь. Я знаю про вас всё. Я знаю про чудовище. Это просто ловушка. …

Она улыбалась. Сказала голосом диктофонной записи:

— Мне жаль. Наука потеряет так много, если вы не станете учёным. Не стану скрывать, вы всё правильно поняли про чудовище. Это эволюционное древо в душевой. Никто из наших не ожидал подобного прозрения от обычного аспиранта. Именно потому я сейчас разговариваю с вами. Именно потому председатель Совета ещё не отдал приказ на ваше уничтожение.

— Что? — Я схватилась за горло ровно тем же самым жестом, что и Галка пять минут назад. Расцарапала кожу, пытаясь сбросить невидимую удавку. Секретарь повторила все мои мысли, слово в слово. Она усмехалась.

— Я понимаю, сейчас вам хочется выручить друзей. Спасти. Но поверьте, им уже не помочь. Совет имеет на них свои планы. Вам необходимо решить для себя, кем вы хотите стать. Великим учёным или кормом для чудовища. Решайте.

— Кормом! — горячая краска бросилась мне в лицо. — Вы так это называете? Это живые люди, они же верят вам. Они рвали жилы, чтобы написать диссертацию, добраться до Совета, пройти эти ваши идиотские задания. И что теперь? Это несправедливо!

— А кто вам обещал справедливость? Я лишь озвучиваю условия Совета. Приходите, если вдруг надумаете остаться человеком, а не питательной массой.

Секретарь смотрела на меня отрешённо. Она развернулась, и с тихим шорохом её втянула темнота. Прямая спина превратилась в отражение колонны.

Света я нашла без труда — крыло математиков всё ещё стояло, в отличие от географического. Из-под его двери просачивался лучик света. Я замерла, обхватив дверную ручку. Меня било током от воспоминаний: я приходила сюда по вечерам, по дороге помахав рукой кому-то из коллег Света. Они уже знали меня и привычно не удивлялись визитам. Если только отпускали шутку по поводу того, как же Свету повезло, и нет ли у меня подружки.

Я стучаться не стала, просто дёрнула дверь. Свет обернулся — он стоял у книжного шкафа. Малина сидела на высоком крутящемся стуле и одну бесконечную ногу закинула на другую. Эта последняя нога перегородила мне и без того узкий проход — от стены до шкафа. Ненавидящий взгляд Малины пронзил меня насквозь. Хватаясь за кровоточащую рану в груди, я пробормотала:

— Свет, можно тебя на минуту? Поговорить надо. Только о науке, ни о чём больше!

И выскочила в коридорный полумрак, подальше от колючего взгляда, и убралась в угол за горшком с драценой. Посмотрела на ладонь, которую прижимала к груди. Ладонь была чистая. Странно, как это Малине не удалось добить меня окончательно. Свет вышел следом и по дороге ко мне отряхивал руки одну о другую от книжной пыли. Он избегал смотреть на меня. Утыкался взглядом то в пол, то в потолок, ковырял осыпающуюся штукатурку.

— Извини, — сказала я, хотя собиралась сказать совсем не это, — когда мы шли в Совет, я наговорила тебе всякого. Просто понимаешь, я была на взводе. Запретная секция, комиссия, Шеф… Всё навалилось.

Он покивал. Этой морщины раньше на его переносице раньше не было. Голос прозвучал хрипло:

— Не переживай, я так и подумал. Ты хотела, чтобы я не расстраивался, если мы больше не встретимся. В Совете ведь всякое бывает. Ты всё правильно сделала.

— Ну, вроде того.

— Это я, как придурок, думал о вечной любви и верности.

— Ты не придурок.

Мы постояли молча, каждый в своём коконе из темноты и пыли. Если бы я не обхватила себя под грудью, сердце бы уже пробило дырку и вывалилось на грязный паркет. Я думала, что буду скучать по тому жесту, которым Свет отряхивает руки от книжной пыли. Хотела даже спросить: «Можно, я буду приходить к тебе иногда и смотреть, как ты отряхиваешь руки одну об другую?» Это ведь не запрещено ни университетским уставом, ни Малиной.

— Значит, без обид? Мы вроде как останемся друзьями? — Я отлепила от себя одну руку и протянула Свету. Свет не взял.

— Ага, — выдохнул он. — Ты ради этого пришла? Столько лестниц и коридоров.

— Да, — я сцепила руки ещё сильнее, — я ещё про чудовище хотела сказать. Но теперь смотрю — это уже не важно. Ты извини, если отвлекла. Я пойду тогда.

Я была уже у поворота, когда Свет меня окликнул.

— Туман.

Надо мной горела единственная на весь коридор лампа. И потому Свет, конечно, не мог не заметить, как горят у меня щёки. Я бросилась назад, в два шага преодолев разделяющее нас расстояние. Обхватила его руками за шею. Он пах привычно — мелом, сладким чаем и чернилами. В чернилах у него, как всегда, был испачкан подбородок — видно, опять чесал его ручкой, когда задумывался. Я всхлипнула и шепнула ему в ухо:

— Тёмно-синяя.

— Что? — Дыхание Света пощекотало мне шею.

— Малина сказала, что я не знаю, какого цвета твоя любимая рубашка. Теперь я запомню. Тёмно-синяя.

У меня быстро затекли ноги, а капли пота срывались падали на живот. В полумраке душевой моё частое дыхание сливалось с шумом воды в трубах. Я упёрлась руками в его грудь.

— Может, сменим позу?

Увлечённый процессом Свет ответил не сразу. Он моргнул, и взгляд стал осознанным.

— Что?

— Ты меня к стене прижал так, что я дышу еле-еле!

— Извини.

Он посторонился, выпуская меня из душного угла, и вместе со своими карандашами и листками бумаги переместился подальше от стены, чтобы увидеть древо всё, целиком. Я помялась рядом, обошла душевую по кругу. Под ногами хрустела осыпавшаяся штукатурка.

— Ну что, ты досчитал?

Свет погрозил в мою сторону пальцем, но промахнулся.

— Подожди, сейчас ещё…

Скрипела под ногами штукатурка. Я поскребла кафель в одном месте, где ветвь древа расползлась, но кровь так въелась, что не стиралась и не соскребалась.

— Свет, тут ещё смотри…

Он махнул на меня рукой. Умотавшись ходить из угла в угол, я села на кафельный выступ. Вытянула уставшие ноги. Во всем университете остались только два звука: скрип карандашного острия по бумаге и стук капель в дальней кабинке.

Фонарики мы с собой не захватили, и до самой душевой крались как преступники. Откуда-то издали то и дело доносились приглушённые аплодисменты и взрывы восторженных возгласов. Казалось, вот-вот шарахнет салют. Сидя на кафельном выступе, я прислушивалась к сквознякам и кусала ногти. Интересно, сколько длится защита? Время убегало, обдавая меня дыханием подземных сквозняков.

— Свет…

— Ну всё. — Он подошёл и устроил листы на меня коленях. — Если я правильно понял твою методику, то выходит, у тебя в восьмой терминальной ветви ошибка. Не торопись, пересчитай.

Не торопиться? Я выхватила у него листы, царапнув по ладони Света обломанным ногтем. В полумраке цифры покачивались и уплывали, как водоросли на дне морском. Глаза заболели от напряжения.

— Но ветвь тупиковая. Даже если ошибка, она не должна бы повлиять на… — Я осеклась, проследив за кончиком карандаша. — Это страшная ошибка. Сейчас у меня будет истерика.

Я тряхнула листом, и половина цифр рассыпалась по полу. Свет присел рядом и обнял меня за плечо. В ответ я вцепилась ему в рубашку.

— Почему так? Почему именно со мной? Я по ночам сидела над этой чёртовой диссертацией. У меня глаза от микроскопа до конца жизни болеть будут. Я все пальцы булавками истыкала. Я все работы мёртвых авторов по памяти перечислить могу. Мне бы эти мухи снились, если бы я хоть раз за три года поспала.

Свет мужественно терпел мои излияния и гладил по голове, пока я капала слезами ему на плечо. Отчаяние понемногу таяло и вытекало из меня по каплям.

— Я так хотела стать великим учёным, и что теперь?

— Зачем ты так? Ты и без этого станешь великим учёным. Ты, может, уже стала.

Хорошо, что мы сидели в полумраке. Выглядела я, наверное, так себе. Особенно после того, как размазала по лицу слёзы вперемешку с пылью.

— Как же я стану? Теперь всё бесполезно. Потому что Совет — недобитое чудовище хаоса. Я всё испортила. Я не могу уговорить их сбежать, и я не могу бежать без них. И я так хочу стать великим учёным, что готова всех предать. Это плохо, да?

Свет в полумраке негромко рассмеялся, вытянул ноги и спиной откинулся на перегородку душевой.

— Не думай об этом так. Ты просто устала. Мы все устали. Мы все выйдем отсюда и вернёмся в университет. Вот увидишь. Всё закончится хорошо.

— Я не вернусь в университет! Как я туда приду? Все будут говорить: она была в Совете и не защитилась.

— Не выдумывай. Конечно, ты вернёшься в университет. Ты слышала, что администрация собирается восстанавливать дома вокруг главного здания? Хотят сделать из них общежития.

Я ничего такого не слышала. Может, Свет и выдумывал, но тактику он выбрал правильную. Я отвлеклась от хлюпанья носом и попыталась вспомнить, что там за дома.

— Зачем им общежития?

— Не им, а нам. Сколько можно ютиться в университетских комнатушках? Представь, будет у нас с тобой целая двухкомнатная квартира. Родим троих детей.

Я фыркнула, попыталась изобразить, как насмехаюсь над его дурацкими фантазиями, чтобы он не понял, что я чувствую на самом деле.

— Почему это троих?

— Как это, почему? Старший обязан пойти по моим стопам. Средний — по твоим. А третий, ладно уж, пусть идёт, куда хочет. Хоть в философы.

Я толкнула Света в бок и не выдержала — рассмеялась. Мечтать о детях в тёмной душевой, в которой растёт кровавое дерево, а где-то рядом растёт кровожадное чудовище, самое время и самое место, что ещё скажешь. Но у меня откуда-то появились силы.

Я вытерла лицо от слёз и сказала:

— Извини. Ты же никому не расскажешь, что здесь было?

— Что за ерунда? Кому я расскажу? Скажи ещё, объявления по университету развешу: «Туман никогда не станет великим учёным»! Ну что за глупости. Вставай. Ты просто устала. Тебе надо отдохнуть.

До отдыха ли нам было? В большом конференц-зале Совета шла защита Галки и, судя по натужному молчанию в коридорах, она подходила к концу.