- 5 -

Сидя в темноте, я ждала, когда он вернётся в третий раз. От безнадёжности я ещё раз обшарила склад, все полки, куда могла дотянуться. Ничего особенного не обнаружила, только кровавую цифру три на дальней стене — добраться до неё мне не позволяла цепь, — несколько лоскутков, воткнутую в них ржавую даже не ощупь иголку, запчасти от каких-то механизмов, шестерёнки вроде тех, что бывают в часах, напильник. Бесполезный хлам, который и выбрасывать лень.

Почему-то я постоянно спотыкалась и возвращалась в начало пути. Я не понимала смысла испытаний, я делала точно противоположные вещи, чем те, которые хотел от меня Совет. Мой тип мышления не годился здесь. Я не могла выбраться со второго уровня, а сколько их здесь — пять, десять, двадцать?

Значит, чтобы пройти лабиринт до конца, я должна была измениться. Что-то пришить, что-то заштопать, что-то — наоборот — искромсать на лоскутки. Перекроить.

Знаете, откуда берётся университетская одежда? Она, конечно, есть на складах — серая униформа с синими отворотами и гербом университета слева на груди, ещё белые и чёрные халаты да немного стерильных костюмов для преподавательского состава. Но откуда тогда возникают филологические девы в кружевных платьях до земли? И откуда берутся географы в камуфляже с разноцветными нашивками и значками? Откуда берутся чёрные статусные ленты на одежде юристов?

Мы перекраиваем этот мир под себя. Значит, если очень нужно, то можно и себя перекроить под мир.

Я торопилась. В пустынных галереях мне чудились шаги Шефа. Я торопилась, а потому резала и шила наживую. Морщилась от боли, роняла кровавые сгустки на пол. Плакала от того, что ржавая иголка выскальзывала из пальцев и завалилась между половицами. В темноте слёзы превращались в стеклянные шарики и раскатывались по углам секции бытовых приборов.

В полночь склад принялся обрастать мхом. Тонкие ризоиды оплетали стеллажи, спорофоры неслись вверх, с тихими хлопками раскрывались коробочки и рассыпали вокруг себя облачка душного тумана. Я нервно зачесалась: показалось вдруг, что я сама порастаю мхом, превращаюсь в мох, и уже почти теряю разум. Но вместе с ужасом пришло радостное понимание: я делаю, и у меня что-то получается.

Мох исчез также быстро, как и появился. Он разом истлел, только пыль осталась танцевать в воздухе. Я выцарапывала на стенах склада заклинания, которые придумывала тут же, и через секунду забывала. Я потеряла в темноте примерно две трети от себя и не искала: боялась, что потрачу чересчур много времени.

Стеклянные шарики хрустели под ногами. Нет, не шарики. Это была скорлупа от птичьих яиц — птенцы уже вылупились и носились под потолком склада. Деревья протянули корявые ветки. Я пощупала одно — необычное ощущение — набухшая почка, влажная, нежная, доверчивая. В лужах кишели существа — длинные хвостатые тени.

Я услышала, как река вырывается из труб под потолком и падает на пол. Гнилые доски тут же уходят под воду. На них прилепятся моллюски, они обрастут бентосом, позеленеют от водорослей. Вертикальные стойки стеллажей подгнивали у основания и обрушивались в воду. Университет сопротивлялся изменению, в истерике смывал мои заклинания со стен, я писала заново.

Я отступала и отступала, пока не осталась на островке высокого порога. В середине секции пол проломился, и вода хлынула в провал. Водоворот засосал обломки стеллажей и доски настилов, и трубную ржавчину, и даже кожистых личинок, которые успели вырасти внутри.

Я спустилась с порога и обнаружила, что цепи тоже нет. Цепь проржавела и утекла вместе с подземной рекой. У меня на щиколотке болталась проржавевшее кольцо. Я могла бы убежать, но вместо этого обернулась лицом к двери. Теперь я готова была встретиться с Шефом.

Его шаги в коридоре. Янтарный отблеск очков.

— Туман.

То существо, которое смотрело на него моими глазами, больше не было мной. Шеф снял очки, оглядел стены склада, исписанные заклинаниями. И замер, ошарашенный.

У меня давило в груди. Я не знала, как дышать воздухом, я только что выбралась из первичного бульона. Наконец дыхальца раскрылись, и мне полегчало. Только чересчур давила сила притяжения. Она заставила меня согнуться и залечь в траву.

Папоротники покачивали сверху резными листьями. Я побежала в сторону фанерофитов. Споткнулась, упала. Пока поднималась на ноги, обнаружила, что конечностей у меня больше, чем было раньше и сгибаются они как-то не так. Пришлось зарываться в листья и дожидаться, пока пройдёт это пакостное ощущение.

Я полежала в лесном опаде и подождала, когда доэволюционирую до крыльев. Мне бы хотелось перепончатые, как у пчелы. Самые красивые — удлинённые и перламутровые — у приводных мух, но с ними нужно много открытого пространства и труднее маневрировать между стеллажами склада.

Трава зашуршала под ногами Шефа. Я обернулась — наши взгляды встретились.

Выражение его лица было незнакомым, из фигуры утекла вся краска. Я думала, он скривится от ужаса или ударит то существо — которое он только что увидел. Но Шеф покачал головой и отступил на шаг.

Я чувствовала, как через меня столетними шагами топает эволюция. Вот-вот затопчет, и распадусь я не отдельные признаки — ни один энтомолог потом не соберёт. Потому я выкопалась из гниющих листьев, прыгнула. Перебрала крыльями, как ножницами, отстригая от себя старое пространство.

Цифра три уже маячила за переплетением ветвей. Алая цифра три, я не помнила, зачем она мне, но знала, что очень нужна. Вслед мне Шеф сказал:

— И ты говорила мне, что не можешь? Ты утверждала, что не можешь. Ты притворялась, что не можешь!

В темноте и тишине на холодном полу, я дрожала от боли вместе с вымирающими видами и задыхалась от гордости, когда взбиралась на вершину эволюционного древа. Они неслись мимо меня нескончаемой чередой. Ели друг друга, убегали и прятались, танцевали брачные танцы и подставлялись хищникам, защищая потомство.

Усталость навалилась и отключила меня, как лампу. Не было сил даже выяснять, кто я и где.

***

Чёртов университет. Эти серые стены. Они вечно говорят с тобой. Сначала ты просто слышишь их голос, ты пытаешься его отторгать, а потом университет влезает тебе в голову, и его мысли уже неотличимы от твоих. Ты больше не можешь отделить себя от университета.

За длинным столом в деканате все молчали. Полковник хмуро сопел. Сю указала пальцем на ружьё за его плечом. Ехидно спросила:

— И не страшно вам по коридорам ночью ходить?

Он собрал пальцы в кулак и занёс над столом, но так и не ударил. Плечистый силуэт замер, как ректор на древнем портрете.

— Видели, что она в Совете устроила?

— Видели, — невозмутимо отозвался Шеф.

«Ищи свою специальность. Ищи свою тему», — гудят в университете водопроводные трубы. — «Ищи идею. Ты должен найти её, выдумать, высосать из пальца, украсть, в конце концов. Хоть умри, но идею из-под земли достань».

— И что думаете по этому поводу?

Шеф сложил пальцы куполом — ладони обращены друг к другу.

— Думаю написать парочку статей про эволюцию крыльев и…

«А потом кричи, топай ногами, спорь до кровавой пены», — требует университет, — «сделай так, чтобы тебя заметили. Или не делай ничего, тогда твой голос сольётся с унылым хором других голосов, и ты больше не будешь собой. Ты станешь университетом. Одним из. Пылью в моих коридорах».

— Не морочьте мне голову. Если бы она такое устроила в университете, тут бы камня на камне не осталось от вашей науки. И это существо вы защищали? Её вы собирались оставить на кафедре?

«Но ты не переживай», — говорит тебе университет по ночам, — «пыль в коридоре — это не плохо. Пыль тоже мне нужна. Все вы в моих стенах — серая пыль, крохотное дополнение к великой науке».

— Боитесь за науку, — кивнул Шеф. — Правильно делаете. Если ваша наука разваливается от дуновения ветра, за неё стоит бояться.

— У Совета другие методы, — перебил его Полковник. — Они легко отсекают лишнее. Не мучаются морально-этическими принципами. Они ей всё лишнее отсекут, вот увидите.

Сю со значением подняла вверх указательный палец.

«Если не можешь жить ради науки, то умри ради неё!» — Кричит на тебя университет. — «Истеки кровью, исполосуй руки, разбейся в лепёшку. Сдохни ради науки!» — Вот что говорит тебе университет. Шепчет в уши долгими ночами. — «Всё во славу великой науки!»

— Может, методы и другие. Но она скоро вам всем устроит, — пробормотал Шеф в рукав пиджака.

***

Когда сознание понемногу вернулось, я испугалась, что опять увижу кафель и простыню, и механический голос скажет… Но всё вокруг молчало. Дышать получалось само собой, без дополнительных усилий с моей стороны. Крыльев я наоборот не чувствовала.

Я поднялась на локте, оглядывая себя. Чёрная майка была порвана, джинсы — все в грязи, но это привычно, это нормально. Главное — ноги две, руки две. Хитиновая пластинка на шее размякла и растаяла под пальцами, стоило напомнить ей, что она здесь лишняя.

Цифра три красовалась на стене справа.

Неужели я всё-таки выбралась? Нет, не верю. Коридор передо мной мраморно блестел и сиял множеством ламп.

— Привет. Ты прошла два уровня.

Надо мной стояла Малина. Она была в той самой университетской форме — синие отвороты, герб слева на груди. Стройный силуэт отражался в мраморе, и в её отражении тонкие каблуки туфель причудливо изгибались.

— Ты, видимо, тоже прошлп. — Я надеялась, что если встану с пола, то Малина не сможет больше смотреть на меня сверху вниз. О, как же я ошибалась! Удивительно, как все остальные умудряются выйти чистенькими и причёсанными оттуда, откуда я выползаю на последнем издыхании и с переломанными ногтями.

— Тогда пойдём. — Малина мотнула головой куда-то в сторону. — Нужно много куда успеть, пока вода не натекла.

После двух уровней кромешного мрака и диких сущностей я была рада встретить даже Малину, лишь бы поговорить с живым человеком. Она застучала каблуками вдоль по коридору, и я поспешила следом. Странное ощущение, как будто бы я не шла, а летела над полом. Украдкой я проверила, вдруг пчелиные крылья всё-таки не исчезли.

Надеюсь, Малина не заметила.

Мы вышли в ректорскую галерею. Стены здесь были увешаны портретами ректоров: в начале это были картины маслом, картины, с выцветшими красками, потом — чёрно-белые фотографии, подретушированные там, где надо, потом — фотографии цветные. Ректора в кабинете, ректора рядом с университетским гербом, ректора, пожимающие руки особо отличившимся профессорам, режущие ленточки в новых корпусах, преподносящие в дар библиотеке собрания собственных сочинений.

— Нужно подписать все документы для защиты, — произнесла Малина, оборачиваясь ко мне в профиль. — Просто формальность.

Я и без неё уже различила длинную, как гусеница, очередь, которая растянулась на полкоридора и плавно уползала за поворот. Гусеница шевелила разноцветными сегментами, распадалась и собиралась, и постоянно громогласно спорила.

Я едва удержалась, чтобы не развернуться и не рвануть обратно на склад.

— Подожди, какие документы? У меня даже сумку отобрали.

— Это не важно. Главное, займи очередь, — Малина махнула рукой. — Многовато народу сегодня. Ты не отставай. Кто последний?

Это была фраза-пропуск. Толпа глухо заговорила — неразборчивое бормотание ушло вглубь коридора и вернулось обратно, так и не принеся с собой ответа.

— Понятно, — пропела Малина, а вот мне ничего не было понятно.

Я обрадовалась, что я с ней. Чудовища, подвалы, ножи — всё это казалось детскими игрушками по сравнению с третьим уровнем. Лавируя между людьми, мы с Малиной пересекли лестничный пролёт и вышли в ещё один коридор. Те, кто сидел на лестницах и в углах коридоров, вросли в осыпающийся бетон — руками, лицами, спинами — и больше не шевелились. Пахло старыми тряпками и гнилью.

Пробираться по коридорам становилось труднее, всё равно что плыть против течения. Длинный хвост очереди щетинился злыми взглядами. Кто-нибудь то и дело бросался под ноги: женщина в дырявом халате, старуха с воспалёнными глазницами или ребёнок с оскалом зверя.

— Куда? Не пускайте их. Пусть стоят. Совести нет!

Ком из тел бросился мне под ноги. Толпа сделалась аморфной, как будто слепили в ком фигурки из цветного пластилина. Хор голосов изошёл на тихий вой.

— А, вот и наше место, — жизнерадостно сказала Малина. Её радости я не разделяла. Наше место было в углу, под засохшей пальмой, и втиснуться туда мог разве что пятилетний ребёнок.

— Ты серьёзно? Тут даже вода не нужна. Мы так замечательно загнёмся.

Малина не заметила моей намечающейся истерики или сделала вид, что не заметила.

— Туман, не выделывайся. Очереди — в нашем деле главное. Будь ты хоть трижды герой и пять раз великий учёный, ты без очередей всё равно ничего не добьёшься. Стой и молчи, пожалуйста. Побудь нормальным человеком хоть раз.

Я решила, что в этот раз можно и послушать Малину. В конце концов, у неё форма с гербом и туфли на каблуках, а значит, она понимает в документах гораздо больше, чем я. Я терпела долго, примерно две вечности. Потом сказала:

— Пойду воды попью. Вернусь буквально через минуту.

Малина окинула меня взглядом, но спорить не стала, только буркнула:

— Причешись заодно. Лохматая, как чучело росомахи.

Я протолкалась через лестничный пролёт, вернулась в портретную галерею. Ректора улыбались мне — все, до одного, но все смотрели мимо. Я поискала взглядом хоть одного человека в очереди, который бы не влип в стену, или в соседа, который бы не завывал, как призрак старого замка, и обладал минимальным набором черт лица.

Такой нашёлся ближе к повороту — парень, на вид не сильно старше меня. Он топтался возле распределительного щитка и бросал нервные взгляды куда-то за угол. Именно поэтому он и показался мне живым.

— Давно здесь?

Он обшарил взглядом две стены, прежде чем увидел меня.

— Т-три года примерно. — Он заикался, что, вообще-то, было неудивительно.

— Сколько? — Я решила, что он шутит, или сумасшедший, но ответ последовал вполне логичный:

— Вода уже несколько раз поднималась, но там, возле лестницы, специальные функции сидят в стеклянной будке, ты не заметила? Когда начинается потоп, они открывают люки в полу, и всё.

Так, с этим ясно. Мечта о том, чтобы захлебнуться и не видеть больше этот кошмар, медленно умирала. Я перевела взгляд на одежду парня: двубортный пиджак, спортивные брюки. Старомодно, конечно, и лацканы запылились, но верить в сказанное всё равно не хотелось.

— Слушай, а в какой кабинет ведёт эта очередь?

Он широко улыбнулся. Жутковато выглядела эта улыбка на бледном, как маска, лице.

— Мы стоим в очереди к Выпускающей Организации.

Тут меня мороз продрал по коже. Уж слишком знакомо звучало словосочетание, но я никак не могла вспомнить, где его слышала.

— Какой ещё организации? Это кто?

— Никто не знает, потому что её никто никогда не видел.

Отличное дело. Мы стоим в очереди, которая не движется, в кабинет, которого не существует, и не имеем шанса даже спокойненько утонуть. Вот бы мне встретить эту Выпускающую Организацию, и ещё бы мне меч в руки, я бы накрошила её на винегрет.

К горлу опять подкатила злость. Я заглянула за поворот коридора: там было всё то же, что и здесь. Стерильно белые стены отражали меня всю целиком, и ни алой стрелки, ни алой цифры. Ни единой подсказки.

Такими делами у нас всегда заведовала Аша. Она находила в коридоре какой-нибудь сквозняк, спрашивала у него, искала следующий. Он мог быть где угодно: в подвале, на лестнице, на пятом этаже или на первом, но если нужный сквозняк находился, то дальше было — дело техники. Документы вручались ему, сквозняк просачивался под нужной дверью и через какое-то время прилетал прямо к нам на кафедру, с подписанной бумагой. Честно, я и не представляла, как справляться с этим делом без Аши. Я вообще никогда не думала, что останусь без неё.

Я ещё надеялась, что Совет сжалится, и потому потолкалась в очереди. Коридорный лабиринт долго водил меня кругами, пока я не испугалась, что забуду дорогу назад и больше не вернусь к Малине. Но ни одной надписи на стене, ни цифры, ни стрелки так и не нашла. К кабинету, где выдавалась заветная подпись, лабиринт меня тоже не привёл.

Как только я остановилась, чтобы подумать или осмотреться, очередь обволокла меня со всех сторон. Монотонный гул затёк в уши, а из стен ко мне потянулись ложноножки вечности. Я зашевелилась, растолкала ком из сплетающихся вокруг меня тел. Останавливаться было нельзя.

Я вихрем пронеслась обратно. Вслед кричали, выли и проклинали, но я не слушала. Малина нашлась в том же углу за кадкой, где я её оставила. Отрешённым взглядом она упёрлась в стену.

— Давай, просыпайся. — Я схватила её за руку пониже локтя и как следует тряхнула. — Идём, там наша очередь подошла.

Она чуть не свалилась с каблуков и очнулась уже в полёте.

— Наша очередь куда?

— Куда-куда. Эволюционировать.

Всю дорогу я волокла за собой этого когтистого, визжащего и стучащего каблуками монстра. Не знаю, что там Малина заливала, что весит не больше сорока пяти килограмм. По моим самым скромным прикидкам, масса сопротивления в ней была ничуть не меньше, чем в хорошем мамонте. Легче вымереть, чем перестать упрямиться.

— Туман, может, хватит устраивать истерики? Ты вообще умеешь вести себя, как приличный человек? — Малина впилась ногтями мне в бок, так что от неожиданности я едва не влетела в стену. Хорошо, что подушка из слипшийся очереди спружинила и выплюнула нас в ещё один коридор. — Нас из-за тебя обратно на первый уровень отправят.

Через два коридора она сказала почти спокойно — так спокойно, как можно, если задыхаешься от бега:

— Ладно, делай, что хочешь. Только меня выпусти. Я буду делать по-своему, а ты — по-своему. Договорились?

— Нет уж. Ты мне поможешь, — я с мрачным удовольствием заметила, что новые коридоры сверкают всё меньше. У них низкие потолки, и выбоины в стенах одинаковые на каждом втором. У них перегорают одни и те же лампы. Цепочка из посетителей такая ровная, что хоть линейкой меряй.

— Чем это? Не собираюсь я быть твоим сообщником, — задыхалась Малина. — Эй, слышите, я не специально! Это она меня заставляет!

Монотонный гул очереди сложился в буквы и слоги. Потом в целое слово. Я его услышала, Малина тоже.

— Будешь фонариком в пропасть светить, — засмеялась я, и лицо Малины приняло выражение бесконечного ужаса. Она едва шевельнула бледными губами:

— У меня нет фонарика.

Может, я и правда чокнулась от темноты и одиночества, и от этих пластилиновых фигур, прилипших к пластилиновым стенам. Мне хотелось отрастить железные когти, чтобы разодрать их плюшевый мир и разглядеть его изнутри. Но не сейчас. Сейчас у эволюции другие планы.

— Не проблема. — Я подмигнула Малине и развернулась к очереди. — Уважаемые коллеги, не будете ли так любезны одолжить моей подруге фонарик, а мне — огрызочек карандаша?

Очередь зашевелилась, послушно шаря по карманам. Вздох ветра прошёл от лестницы к лестнице. Теперь в нём отчётливо слышалось это самое слово. Одно единственное, зато недвусмысленное.

«Остановись».

Малине вручили фонарик — дохлый, карманный, размером в палец, но вполне рабочий, и я почему-то не удивилась. Карандашей для меня нашлось сразу три, и шариковая ручка вдобавок. Один, правда, был сточен под самое основание, зато второй — синий, косметический — пришёлся как нельзя кстати.

Я разогнала народ у одной из стен. В двух шагах отсюда была лестница со стеклянной будкой. Такой же, впрочем, как шесть других, которые мы минули по дороге сюда. У будки имелся люк с металлической крышкой и навесным замком.

«Остановись».

Опять оно. По очереди прошёлся ветер, как по полю спелой пшеницы. Аморфные фигуры заколыхались. Малина зябко обхватила себя за плечи.

— А вот фигушки, — выдохнула я и принялась за дело.

Как же сопротивлялась эта стена. Она изгибалась и виляла, как собачий хвост. Карандаш красил всё вокруг, кроме тех мест, которые я старалась разрисовать. Синими стали мои пальцы, волосы, руки Малины и одежда тех, кто случайно оказался поблизости. Карандаш переставал писать, я брала его в рот, и синими становились ещё и губы. На языке оставался сладковатый привкус.

Ещё один порыв ветра прошёлся по коридору, срывая со стены чешуйки отошедшей краски. Он сорвал резинку с моих волос, так что пряди тут же полезли в лицо. Фонарик выпал из руки Малины, и она опустилась на коленки, пытаясь выудить его из разверзшейся щели под плинтусом.

«Остановись, и мы тебя отпустим».

Вот как они заговорили. А где же громкоговорители под потолком. Где же «Доброй ночи, Туман»? Почему он просит меня, не приказывает, не хватает силой и не возвращает на первый уровень?

Значит, я всё делаю правильно.

Я усмехнулась. Вытерла с щеки кровь — осколок, принесённый ветром, прошёлся по коже, но боли я не чувствовала. Я больше ничего не видела и не слышала. Я перечитывала и выверяла своё заклинение.

Древо вымахало огромное. Даже лёжа на боку, оно занимало почти всю стену. Синий карандаш органически переходил в цвет крови. Древо лежало передо мной пока не живое, только медленно, как водоросли на дне, шевелились боковые ветви. Куце щетинились ветви вымерших. Оно не жило.

Я вдруг испугалась, что ничего не выйдет. Страх был, резкий и острый, как осколок стекла. Я захлебнулась ветром.

«Остановись, мы выведем тебя на четвёртый уровень».

Ах вы твари. Ну уж нет.

Малина дрожащими пальцами взяла меня за плечо. Я вывернулась. У самой вершины древа была ошибка. Даже не то, чтобы ошибка — карандаш просто сорвался, прочертил линию в никуда, и две ветви срослись не там, где им положено.

Холодная соль на губах. Я поняла, что плачу. Две ветви соединились, как надо, и это уродливое сочленение вздрогнуло. Дерево начало расти. То тут, то там шевелились ветви и корни. Одна ветвь потянулась вверх, раздвоилась, потом растроилась.

Я кинулась к стене, судорожно попыталась укоротить отросток. Слёзы смывали кровь. Незаконнорожденные существа где-то в подвале мира корчились и ссыхались, как бумага в огне.

И, отбросив лишний груз, древо ожило. Оно потянулось ветвями дальше. Красивая сильная крона оплела водопроводную трубу, подобралась к дверному проёму. Я, наконец, снова начала дышать и обернулась на Малину. Совет больше не говорил с нами. Совет молчал.

— Что ты сделала? — спросила Малина, не отрывая взгляда от ползущих ветвей.

— Создала её. — Я не любила объяснять сделанное, но Шеф всегда говорил: «Учёный должен внятно излагать». — Понимаешь, нельзя бороться с тем, чего нет. Потому мы ничего не сделаем Выпускающей Организации. Чтобы мы могли бороться с ней или договариваться с ней, она должна обрести форму и плоть. Я подумала, что рассчитаю эволюционный путь, который приведёт нас к ней, а древо доделает работу, создаст её.

— Что ты натворила? — Откуда только в руках Малины взялась такая сила. Она вцепилась мне в плечи, рванула и повалила на пол. — Ты нас всех уничтожила!

Я приложилась затылком об пол и на секунду потеряла способность видеть. Сверху на меня капало что-то тёплое, может, слёзы Малины, может, кровь. Она трясла меня за плечи, каждым рывком прикладывая об каменный пол. Ещё немного, и я бы никогда не встала.

— Ты что, не соображаешь, да? — Голос Малины исходил на ультразвук. — Пока они были абстракциями, они не существовали вообще. И не могли причинить нам особого вреда. А сейчас они нас просто разорвут!

Силы у неё кончились. Я сумела высвободиться из хватки и отползти в сторону. Белое бешеное лицо Малины с потёкшей тушью осталось в стороне. Я села и попыталась расправить остатки рваной футболки.

— Как это — не существовали? Эта очередь существует? Мы в ней стоим? Значит, и Выпускающая Организация существовала ещё до меня. В наших мозгах существовала. Только её нематериальная сила гораздо страшнее, чем если просто кулаком в лицо. Гораздо страшнее сдохнуть тут и никуда не прийти, ясно?

Малина пугала меня сильнее, чем перспектива встретиться с Выпускающей Организацией. Малина ничего больше не говорила, она обхватила себя за плечи, раскачивалась и тихо подвывала.

— Успокойся, — сказала я, всё же не рискуя приближаться к ней. — Тебе ведь ничего такого и делать не надо. Просто свети фонариком.

Фонарик висел у неё на запястье. Малина уставилась на него, как будто видела в первый раз. Тушь её растеклась по щекам уродливыми пятнами, из прокушенной губы текла кровь.

— Всё равно ничего не выйдет. У тебя даже меча нет.

— Не проблема.

Я поднялась. Древо уже доросло до лестничной клетки и ветвями оплело люк. Я очень старалась сдержать кривую улыбку, но не получилось. Улыбка всё-таки просочилась на моё лицо, когда я развернулась к очереди.

— Уважаемые коллеги, не будете ли так любезны одолжить мне какой-нибудь самый завалявшийся меч? Мне буквально на пять минут.