- 7 -

Лестница притащила меня вверх, в желтоватый полумрак, к бледной, едва заметной цифре четыре. Глаза болели от темноты, перемешанной с мигающими лампами. Я то видела цифру, то не видела. Потянулась трогать её и стёрла половину. Чуть не закричала от страха, что померещилось. Села на ступеньку. Сама себе сказала:

— Успокойся.

Я стащила правый кед и пощупала стопу. Мозоль повыше пятки лопнула и теперь истекала липкой жидкостью. Кожу на большом пальце я тоже сбила в кровь. Перевязать бы чем-нибудь, да нечем. Ну и пусть, дело привычное.

Это только со стороны кажется, что я бодро топаю по лестнице. Что перемешиваю ногами грязь, собираю пыль в библиотеке, обтираю углы университета, без устали таращусь в микроскоп. Таскаю на себе то меч, то сачок, то гору книжек. И мне ни капли не трудно. Я делаю суровое выражение лица, чтобы пугались первокурсники. А на самом деле ноги — в кровь, руки — в мозоли, ногти — обломаются, а как же. Болят глаза. И в голове. Самое паршивое — этот шум в голове.

Чуть выше по лестнице была дверь. Обычная дверь, металлическая, без всяких там знаков и мистических символов. Без ключей, замков, следов крови и лиц, вросших в металл. Из-под неё на лестницу просачивался свет. Обычный белый свет, не зеленовато-могильный, не яростный-мигающе-жёлтый. Поэтому, чтобы пройти в дверь, нужно успокоить дрожь в руках. Нужно, чтобы скулы не сводило от боли. Поэтому я сидела на холодной ступеньке и говорила себе:

— Успокойся.

А потом зашнуровала правый кед, встала и пошла.

Свет пронизывал комнату от окна до окна. За письменным столом сидела женщина — серая юбка в пол, белая блузка под горло, волосы собраны в тугой пучок. Идеально сработанная функция. Её стол украшали аккуратные стопки бумаг и растения в горшках. Такие же совершенные и нерушимые, как она сама.

Стоя на пороге, я смотрела в паркет, натёртый до блеска. Во всей комнате нашлось только одно грязное пятно — у меня под ногами. Ах да, это же было моё отражение.

— Здравствуйте, соискатель. — Женщина поднялась из-за стола Её голос сразу показался мне знакомым. — Рада сообщить вам, что необходимые испытания вы успешно преодолели. Процедура защиты будет запущена в ближайшее время.

Я сощурилась: уставшие глаза резало: блестела брошь на белой блузке, блестели хрустальные грани ваз, блестело и переливалось каждое её слово. Мне не предлагалось присесть. Я стояла в углу, у порога, спиной к крутой лестнице. Оступись — и полетишь вниз, ломая кости. Лететь далеко. Падать больно. А ещё — там Малина, и это хуже всего.

— Кто вы?

— Я — старая ржавая железяка, мерзкий голос, ах какая же тварь. Или как ещё вы изволили выражаться по дороге сюда? Не смущайтесь. Некоторые соискатели изобретают и менее приличные эпитеты. Рада видеть вас снова. Я — секретарь Совета.

Точно. Этим голосом говорил не только динамик в комнате-морге-на-меня-одну, этим же тоном вещали все громкоговорители университета. Они говорили: «Уважаемые коллеги». Они говорили: «С прискорбием сообщаем». Они говорили: «Рекомендуем сохранять спокойствие».

Они сказали: «Остановись, и мы выведем тебя на четвёртый уровень».

Если женщина, застывшая передо мной, и была функцией, то очень сложной, созданной ещё древними мастерами, у которых было время и желание делать функции не похожими друг на друга. Чтобы одна под настроение рвала и черкала документы, а другая мило улыбалась только аспирантам мужского пола.

Мне же полагалось подобострастно дрожать, и ждать под дверью, и ходить на полусогнутых ногах, чтобы не дай великий Дарвин, не оказаться выше её ростом. Спрашивать: «Что мне сделать?», чтобы звучало: «Я сделаю всё, что прикажете».

Я спросила:

— Что мне делать теперь?

И сказала:

— Я сделаю всё, что будет необходимо.

Я ссутулила плечи, чтобы быть ещё пониже, а начинать дрожать не пришлось — меня трясло после разговора с Малиной, так и не отпустило.

— Конечно, — произнесла женщина, ни секунды не сомневаясь в мой обречённой покорности. — Для начала я познакомлю вас с Оппонентом. Это обязательная процедура для всех соискателей. Постарайтесь найти с ним общий язык. Желаю удачи.

Открылась дверь в противоположном углу комнаты. Секретарь приглашающе повела рукой и опустилась за стол. Она застыла: идеальная полуулыбка на чётко вычерченных губах. Я захлебнулась в аромате её духов. Вскинула руку жестом утопающего.

— А мои вещи? Там были тетрадки, сачок и всё такое. Я не могу идти без тетрадок. Как я буду защищать диссертацию без диссертации?

Эхо комнаты вернуло мне мой же собственный крик: «Я не могу идти без меча».

Секретарь не обернулась. Её голос прозвучал из динамика на стене:

— Вам они не понадобятся. Совету ценно то, что вы представляете сами по себе. Без научного руководителя, без друзей. Без микроскопов, книжек, сачков. Без мечей, шпаргалок, мертворождённых идей. Только вы. Больше нас ничего не интересует.

***

В университете наступал вечер.

Неоновые лампы деканата гасли одна за другой. Вместо них зажигались красные аварийные, в решётках-намордниках. В алых отблесках потонули стеллажи, заставленные папками, и папки, сваленные в углах, и стол декана, и печатная машинка, завёрнутая в одеяло из пыли.

Сю поднялась. Алая краска выползала из-под ворота её халата и хлынула вверх. Ещё бы немного, и кровь закапала бы с кончиков встрёпанных волос.

— Она прошла к Секретарю! Она идёт к Оппоненту! — Сю схватила ртом воздух. — Девочка… девчонка! Всего четыре уровня. Остальные проходят по двенадцать. Даже я в своё время проходила девять, а я, между прочим, завоевала медаль почётного книгоноши! Я этого так не оставлю. Я подам жалобу. Пусть все узнают. Вы подкупили Совет! Это вы, признавайтесь! — Её палец указал на Шефа.

Её оборвал богатырский хохот соседа. Полковник смеялся и лупил по столу ладонью, так что мигали красные лампы, а вместе со столом трясся Чук, судорожно вцепившийся в его край, чтобы не соскользнуть в темноту. Полковника не было бы видно: серо-пыльный камуфляж отлично подходил для того, чтобы прятаться по углам университета, но теперь даже воздух вокруг полковника дрожал.

— Нет, вы видели? Выбрать самый дурацкий, самый тяжёлый путь. Прошибить собственным лбом все стены. Завалить все испытания. И упрямо переть вперёд. БТР в тапочках. Правильно они у неё меч отобрали. А как она с Выпускающей Организацией? Вы, говорит, мне обязаны. Вы, говорит, не имеете права. И ведь подействовало же, подействовало! Я бы таких аспирантов по стенке размазывал, чтобы статистику не портили, честное слово.

Перебитая и сконфуженная Сю опустилась на место. Момент для красивой истерики был упущен. Алая краска стекала обратно, под халат.

— Я этого так не оставлю, — пробормотала Сю, но кроме сквозняков и Шефа её уже никто не услышал. — Я напишу в высшую аттестационную комиссию. В самую высшую.

Алое, белое и хохочущий комок темноты. Шеф снял очки, положил на стол перед собой, стёклами вниз. Зажал двумя пальцами переносицу.

— Пишите, — кивнул он и погладил стол в том месте, где могла бы лежать рука Сю. — Я вам помогу. Хотите, прямо сейчас и начнём.

***

Чтобы вы понимали — со стороны это выглядело смешно. Обхохочешься. Была маленькая комната. Ни стула, ни приступочки. Было очень холодно. Я сначала стояла, потом села, согрела кусочек стены своей спиной. Потом стало непонятно, кто кого греет: я стену или она меня. Потому что греть должен тот, кто теплее, а я была явно холоднее стены.

Я сидела и стучала зубами, и думала уже помереть. Потом вспомнила, что на одной далёкой-далёкой кафедре я бросила мух, и некому будет смахнуть пыль с коробок. Умирать я передумала. Потому сказала сама себе:

— Туман, не воображай. Оппонент — очень занятой человек. У него таких, как ты, примерно сто штук. На всех не хватает времени.

И сама себе ответила:

— Ого, сто штук. Но это меньше, чем у меня мух. А я каждой время уделяю.

Я сделала вид, что время мне даётся на отдых, но после такого отдыха все старые раны разнылись, как на непогоду. Наконец, дверь в углу комнаты распахнулась. Оттуда подуло ледяным ветром.

Я поднялась — ноги и спина притворялись, что они — часть стены, потому я тут же упала, но поднялась снова. Есть хорошее правило, Шеф говорит: если упал, поднимайся. Только Шеф не уточняет, как подниматься, если, например, сломаешь шею. А это важно для аспиранта — как двигать науку со сломанной шеей.

Хватаясь за стену, я добралась до двери. Заглянула в темноту за ней.

Если существовала дорога в ад, то за дверью была именно она. Завывал ветер, и под самым потолком натягивались и дрожали провода. На голову мне упала большая холодная капля и тут же потекла за шиворот.

Глаза чуть притерпелись к полумраку, и я шагнула в дверь. Пол тут же накренился под ногами, выгнулся кошачьей спиной, и я упала. Но прежде, чем поднялась в очередной раз, я ощутила шаги. Надо мной замер мужчина.

Ветер был нужен, чтобы развевался его чёрный плащ. Блики далёких ламп — чтобы отражаться в глазах цвета антрацита. Его палец указал мне в лоб.

— Ты. Поднимайся и принимай бой.

Камень цвета прозрачной полуночи в одном перстне. В другом — цвета беззвёздного неба. Кружева у ворота камзола — тоже чёрные, цвета глубокого омута. Волосы цвета вороньего крыла художественно разметались по плечам. Лезвие меча — словно из чёрного стекла. Всё это как будто говорило: смотри.

Всё это кричало: смотри, жалкая смертная, и умирай от восторга.

Я посмотрела. Сглотнула. Попыталась рукой найти опору, но пол, скотина, опять изогнулся, и я упала, подбородком уткнувшись в пыль.

— Вы что, с ума сошли? Какой ещё бой? У меня же нет меча. У меня его отобрали ещё на входе.

— Это не имеет значения, — сказал мой противник. — Я — Чёрный Оппонент. Разве ты не слышала легенду обо мне?

— Не слышала. — Как будто, если бы я зажмурилась и притворилась, что его не существует, он бы правда исчез. Ну, я, по крайней мере, попыталась. Закрыла глаза, открыла: не вышло. Чёрное чудовище по-прежнему тыкало в меня мечом.

***

— Вот и всё, — сказала Сю. На столе вокруг неё скомканные листы бумаги таяли, как снежные комья. Красные и синие ручки плакали потёкшими чернилами на белый халат.

Погасла одна аварийная лампа — раз, и нет её. Темнота отгрызла кусок деканата вместе со стеллажом, сваленными в углу папками и печатной машинкой. Чук подобрал полы пиджака и взгромоздился на стол. Темнота полезла из-под стола, он пихнул её каблуком ботинка. Тьма бессильно клацнула зубами между рюшами скатерти. Оставалось ещё три аварийные лампы.

Чук сел, скрестив ноги, и подоткнул полы пиджака под себя, чтобы не оставить темноте шансов вцепиться. Полковник вытащил из кармана камуфляжной куртки сложенный вчетверо научный журнал, развернул его и уставился невидящим взглядом. В конце концов, не выдержал, швырнул журнал на пол.

Темнота под столом радостно зачавкала. Полковник запустил пальцы в ёжик волос на затылке. Пробормотал:

— Нет, ну как так-то? Сразу — и Чёрного Оппонента. Ведь она не так уж плохо проходила испытания. Были, конечно, недочёты, но чтобы сразу так — девочку в расход…

Деканат — в одеяле мрака. Раз — и погасла ещё одна алая лампа. Пальцы Сю — в синих и красных чернилах. Халат — в чернилах. Чернила закапали на пол. Аппетитно зачавкала под столом темнота.

Очки Шефа лежали стёклами вниз. Оранжевые блики в них давно догорели. Чук протянул руку — тощее запястье показалось из раструба пиджачного рукава, слишком тощее для такого большого раструба, — и потрогал Шефа за плечо.

— Вы не расстраивайтесь. Ну, с Туман не вышло. Может, другим аспирантам повезёт. У вас же ещё два.

Шеф не шевельнулся. Так и остался безучастно смотреть в стол, подперев голову ладонью.