Совет

Ноги сводило от холода, и ломило спину. Я открыла глаза и тут же закрыла: истерически мигала лампа. Я лежала на спине, придавленная низким потолком и почти прекратившая дышать. Ладони заскользили по холодной поверхности.

Тело всё-таки подчинилось. Я поднялась на дрожащих руках, села. Комната тряслась и подпрыгивала в бликах света. Пахло подвальной сыростью и хлоркой. Я часто заморгала, чтобы глаза прекратили слезиться.

— Эй, — позвала я, просто чтобы разрушить мёртвую тишину. Голос захрипел и сорвался.

Ноги не дотягивались до пола — я сидела на металлическом столе. Простыня, которая скрывала меня по самый подбородок, теперь валялась на грязном кафеле. Я спрыгнула на пол — кеды были на мне, и рваные джинсы, и чёрная футболка с луной. Но ничего больше: сумку, сачок и меч отобрали. Я нащупала знакомое пятно от варенья на футболке и немного успокоилась. В мире осталось что-то стабильное.

— Эй, — пробормотала я. Откашлялась. — Есть тут кто?

Память никак не подчинялась. Я помнила, как мы шли к башне, помнила выжженный пустырь и людей, которые причёсывали траву, помнила, как с верхней ступеньки нас приветствовала женщина-то-ли-функция-то-ли-нет, но больше ничего — прошлое лежало в темноте и пыли, как университетские подвалы.

Место, где я находилась, вряд ли принадлежало университету, а значит, побег не был сном или бредом больного сознания. Я пришла в Совет, а у Совета были на меня свои планы.

Комната оказалась крохотной, здесь всего и умещалось, что металлический стол на колёсиках, лампа и не очень крупная я. Голос раздался из-за спины, странный — не мужской и не женский, бесплотный, как будто говорил призрак.

— Доброй ночи, Туман. Диссертационный Совет приветствует вас на первом уровне.

Я развернулась: в комнате по-прежнему никого не было. Ни окна, ни вытяжки, но изучив стену повнимательнее, я обнаружила небольшой динамик, вроде тех, которые висели в университете для громкой связи. Дверь беззвучно открылась, приглашая пройти дальше. Нервно мигала лампа, но я не шевелилась — боялась пропустить хоть слово. Несколько долгих секунд хрипели помехи, и голос раздался снова.

— Для того чтобы перейти к процедуре защиты, вам необходимо соблюсти все положенные формальности. За этой дверью вы получите задания. От ваших действий будет зависеть ваша дальнейшая судьба.

Тонко запахло скошенной травой, горелым мясом и кладбищенской сыростью. Мой невидимый собеседник не исчез. Мне чудилось сдержанное дыхание. Сквозняк пробежал по щиколоткам и потянулся выше. Без привычного сачка я чувствовала себя голой под прицелом чужих оценивающих взглядов.

Меч, понятно, отобрали, а сачок могли бы оставить, гады.

— Скажите, а где остальные аспиранты, с которыми я пришла? Мы были впятером. И где мои вещи?

Динамик щёлкнул, мигнула лампа. Меня не услышали, а может, не захотели отвечать.

— Соискатель, обращаем ваше внимание, что время на исполнение всех мероприятий лимитировано. Если вы не уложитесь в срок, Совету придётся отказать вам в рассмотрении диссертации. Желаем удачи.

Динамик щёлкнул в последний раз, и всё смолкло. Лампа все ещё качалась, как заведённая, моя тень на кафеле то вырастала до гигантских размеров, то съеживалась под ногами. Из открытой двери тянуло холодом, за ней притаилась первобытная темнота. Идти туда смерти было подобно, но я пошла.

По ту сторону двери пальцы проскользили по холодной влажной стене, пока не наткнулись на выключатель. Щелчок. Передо мной была кафедра, моя собственная, перегороженная шкафами с пыльными книгами в два ряда. После путешествия я вдруг увидела, как тесно в нашем закутке с тремя письменными столами, как сумрачно, когда шкафы нависают сверху, со всех сторон.

На столе Галки притаился зачехлённый микроскоп, пятно сырости на потолке напоминало представителя отряда археоптер, а царапины на столешнице я знала все наперечёт. Знала, что второй сверху ящик моего стола перекашивает, если выдвинуть его слишком сильно.

На столах и между столами, на тумбочке под расписанием громоздились бумажные горы. Сквозняки перебирали их, перешёптывались в тёмных углах. Это была наша кафедра, и уже не наша — мы её бросили, оставили на растерзание сквознякам и бесплотным существам из университетских подвалов. Пыль одеялом укрывала корешки книг.

Я подобрала скомканный лист, развернула, но прочитать ничего не смогла: от старости чернила поплыли, бумагу разъела сырость. В коридоре, за запертой дверью знакомо щёлкнуло. Я понятия не имела, был бы там коридор. Он был в университете, а здесь, в здании Совета, было ли хоть что-то, или всё это — пыль, морок и мои фантазии?

В коридоре, за закрытой дверью захрипели помехи. Я узнала их, шипение внутренней университетской радиосвязи, похожее на ворчание старой собаки. Сейчас механический женский голос произнесёт: «Уважаемые коллеги», и у каждого аспиранта сами собой похолодеют руки. Тревожное предчувствие, впитавшееся в подкорку.

— Уважаемые коллеги. Администрация университета убедительно просит вас…

Я обернулась на дверь, из которой вышла. За ней по-прежнему мигала лампа, и простыня лежала на бледном кафеле. Только эта несчастная простыня не давала мне окончательно утонуть в иллюзии.

— …прибыть в главный холл. — Голос померк, как будто его накрыли чёрной тряпкой, и потом прохрипел: — Сохраняйте спокойствие. Сохраняйте спокойствие. Сохраняйте…

Щёлкнуло и стихло радио, и в тишине я услышала, как капает на кафель вода, звенит тревожным ручейком. Вот оно, моё время. И хотя часы над кафедральным столом давно остановились, моё время было строго лимитировано. Так сказал голос из динамика.

Я дёрнула дверь, ведущую в коридор: заперто. Где Аша прячет ключ? В шкафу, возле её стола, за стопкой пыльных методичек — вбиты гвоздики. По одному запасному ключу на каждой: от комнаты Галки, от комнаты Аши, от моей комнаты. От кафедры — целых три запасных ключа, чтобы уж наверняка.

Я схватила сразу всю связку. Они все были совершенно ржавые, но хоть один-то мог подойти. Обязан был подойти! От выхода меня отделяла мусорная куча высотой почти по пояс. Я поскользнулась на чёрной жидкости, и чуть не упала. Куча подтекала чёрным — кое-где жидкость разъела паркетные доски.

Мусорные ложноножки вытянулись ко мне. Моя рука машинально схватила воздух за правым плечом. Нет, сачка там больше не было.

Куча зашевелилась. Запертая в углу комнаты, между шкафом и столами, я отступала и отступала, пока не ударилась спиной о спинку Ашиного стула. Из мусора выползало существо. Огрызки бумаги и битые стёкла сыпались во все стороны. Оно тяжело ворочалось, как большой больной зверь.

Я увидела лицо, замотанное тряпками, чёрную гнилую кожу в прорехах между одеждой. От вони перехватило дыхание. Хуже всего были его руки — они опускались до пола, и суставов в них я насчитала куда больше, чем положено человеческим рукам. Из рваных ран по всему телу существа вытекала чёрная жижа.

У него не было глаз, но оно на меня смотрело. Я шагнула в сторону, обходя по кругу стул — существо повернуло голову следом. Медленно и очень тихо я сделала ещё шаг. Оно замерло. В спёртом кафедральном воздухе мне почудилось его надсадное дыхание.

Стол Галки был ближе других. Я запрыгнула на него, чудом не свалив груду учебников. Настольная лампа опрокинулась навзничь. Ничего, мы ещё повоюем. Хорошо, хоть проходы между столами такие узкие. Я прыгнула на свой стол. Присела, унимая его предательскую вибрацию.

Поздно я вспомнила, что ножка и так держится на честном слове и паре кривых гвоздей. Под моей тяжестью он заваливался. Но прежде чем стол перекосило, как карточный домик, я уже была на полу, возле шкафа.

Бежать.

Существо неловко отступило. Кокон из прошлогодних отчётов разваливался. Оно вылупилось из кокона всё, полностью, и если бы я обернулась ещё раз, я бы увидела чудовище целиком, во всей красе. Но оборачиваться мне было некогда.

Кафедральная дверь. Первый ключ не подошёл. Может, у меня слишком дрожали руки. Он входил и так, и эдак, но не проворачивался. Страшно ругаясь, я высвободила из связки второй. Он вошёл в скважину, но тоже не провернулся. Стоило поднажать — и он тихонько хрустнул. В затылке похолодело.

Хорошо, когда выберусь отсюда, выберусь и посмеюсь над этим. Просто посмеюсь. Очередное чудовище университета, самое нелепое к тому же. Чудовище из прошлогодних отчётов.

Чёрт, я отсюда никогда не выберусь.

Никакого скрипа половиц, натужного дыхания и холодных пальцев у моего горла. Страшная вонь ударила в нос — оно было здесь. Я упала на колени. Увидела, как когтистая лапа вцепляется в дверь в том самом месте, где секундой раньше была моя шея. Быть бы мне пригвождённой навеки к стене университета.

Я перекатилась по полу. Пространства между шкафами хватило ровно на то, чтобы вскочить и не зацепить плечом никакой книжной стопки. Последний ключ огнём жёг мне ладонь. Я чудом не выронила его, пока спасала целостность своего кожного покрова.

Чудовище замерло у двери. Неуклюже переступило ногами. Обернулось. Я шарахнулась в сторону, под прикрытие книжного шкафа. Врезалась в него спиной, так что покачнулись горшки с цветами, приговорённые к вечной жизни в виде сухостоев.

Оно повернуло голову следом. Я видела: одна рука поднялась и совершенно человеческим жестом поманила меня.

А ещё я увидела: на нём была моя одежда. Истрёпанная и почерневшая, но моя. Джинсы, порванные на коленке, с клетчатой заплаткой, рубашка с металлическими пуговичками, а-ля военная форма. Я очень любила эту рубашку, пока не износила до дыр.

«Посмотри мне в лицо».

Я тряхнула головой, сбрасывая наваждение. Конечно, почудилось. Никто не может говорить в моей голове моим же голосом. А самой бы мне не додуматься. Это гипноз или бред уставшего мозга. Или фокусы Совета.

Бежать!

Оно бросилось на меня. Удар о шкаф был таким сильным, что горшок с монстерой не выдержал и рухнул вниз. Я выскочила в самый последний момент, приложилась бедром об угол книжного шкафа. Вполголоса взвыла от боли и ужаса. В слишком узком проходе между тумбой и дверным косяком я влетела в стену, так что из груди вышибло разом весь воздух. Но оно того стоило: тяжёлый горшок рухнул чудовищу прямо на темечко.

Здоровенное туловище распласталось на полу. Я проскользнула у самой стены, как сквозняк, и привалилась плечом к двери. Она распухла от сырости и перекосилась в дверном проёме. Ключ провернулся, и в щели было видно, что язычок замка отошёл, но сама дверь не сдвинулась ни на миллиметр. Я навалилась на дверь всем весом. Чудовище зашевелилось за шкафом, и комки земли из горшка потянулись к нему, как железная стружка к магниту. Чудовище вбирало в себя пыль и, кажется, росло.

Я зажмурилась и ударила дверь плечом. И вылетела в коридор. Едва не вписалась в противоположную стену. Я уже видела, как длинная лапа хватается за дверной косяк, как хрипит его дыхание над самым ухом. Дверь захлопнулась легко. И в этот раз — легко — вошёл ключ.

В дверь саданули с той стороны. Я отлетела, и не смогла вскочить сразу. Правое плечо, а следом весь бок проткнуло болью. Пока я барахталась на паркете, пока держалась рукой за больной бок, когти проскребли по гнилому дереву. Холод лизнул мою пятку.

Я вскочила на ноги и навалилась на дверь всем весом. Чёрная рука агонически дёрнулась и втянулась на кафедру. Ключ торчал в замке и — тут мне наконец повезло — он милостиво провернулся. Я упёрлась в дверь спиной.

Удар, ещё удар. Дверь содрогнулась вместе со мной, но стерпела. Это была крепкая кафедральная дверь, поставленная здесь отнюдь не для честных людей. На негнущихся ногах я отползла в сторону. Дверь опять содрогнулась и опять выдержала.

Я выбралась в кружок света под деканатовской лампой. Здесь было всё, как в университете, только буквы на табличках тянулись в зеркальном отображении, а доска объявлений была слева, а не справа.

Интересно, висит ли там объявление о том, что меня отчислили, или нет?

Динамик над деканатом опять захрипел.

— Уважаемые коллеги, убедительно просим вас прибыть в главный холл университета.

— Да помню, помню, — буркнула я и заставила себя отвернуться от доски.

За спиной охала и стонала кафедральная дверь, но всё тише и тише. Я искренне надеялась, что больше туда не вернусь. Потирая ушибленный бок, я спустилась по чёрной лестнице. Двери по обе стороны коридора были заперты, глухи и слепы. Я вообще сомневалась, что за ними было что-то, кроме темноты и пыли. Но в конце перехода горел свет.

Рядом с пропускным терминалом маячила фигура охранника. Я машинально похлопала себя по карманам. Пропуска, конечно, не было, его наверняка отобрали вместе с остальными вещами. Но я надеялась — вдруг забыли. Шанс был крошечный, почти прозрачный. Фантастический.

Нет. Не забыли.

Я невольно замедлила шаг. Попробуй я прыгнуть через терминал в университете, получила бы удар электрическим током. Но это ведь Совет — кривое отражение университетской жизни.

Было тихо. Холл, освещённый неоновыми лампами, пустовал. Из коридора я видела колонны, подпирающие его свод, много раз замазанные и залатанные стены и высокую дверь.

— Что смотришь? Без пропуска не пущу. — Охранник на своём постаменте оторвался от сканворда. — Если пропуска нет, пусть на кафедре выпишут временное удостоверение.

— С ума сошли? Нет никакой кафедры, — огрызнулась я.

Оба его подбородка возмущённо затряслись.

— А нет, так и сиди в своём подвале. Эти учёные понавыдумывали формул, понимаешь, самыми умными себя считают. Мы как будто и не люди для вас, да? Правила одни на всех!

Я отступила в темноту и привалилась здоровым плечом к стене. Не может быть так, чтобы в холл вела всего одна дорога. Второй путь — через факультет истории и светлую лестницу — я бы никогда им не воспользовалась в настоящем университете, но здесь выбирать не приходилось. Я отлипла от стены.

Кто вообще придумал эти переходы? Здесь никогда не горит свет, и вечно проваливаются гнилые доски пола. По дороге к лестнице я споткнулась два раза и наступила в лужи — раза три. И никуда не пришла. Примерно в середине перехода, там, где стоял пыльный блокпост, наследие нашей с историками войны, я уткнулась в стену.

Я обследовала её сверху до низу и от края до края. Таких гладких стен в университете не водилось. У нас все стены сыпались штукатуркой или топорщились ржавыми трубами, была даже пара земляных. Те ни с чем не спутать. Эта стена была идеальной и стерильной, всей своей сутью она заявляла — дальше ничего нет. Крыла историков не существует. Здесь.

На этом уровне.

Нужно быть дурой, чтобы не уловить такой прозрачный намёк. Я кусала ноготь, пока вспоминала слова охранника. «Пусть на кафедре выпишут временное удостоверение». Кто мне его выпишет, монстр с длинными руками? Или как раз в этом заключается план Совета? Где-то в бумажном завале на кафедре валяется нужная бумага, но там сидит вонючий призрак. Теперь я вообще не дойду до финала.

В раздражении я пнула комок пыли, и он резво укатился в темноту.

— Не могли заранее предупредить что ли?

…Хоть внешнего мира толком не существовало, но в университете была зима. Как будто тысячелетнее здание по привычке промораживало стены насквозь и плакало лужицами талого снега в коридорах и на лестницах. Даже свет по утрам зажигался позже обычного, а вечерами гас раньше, вгоняя нас в сонное оцепенение.

Когда в университете наступала зима, мы это чувствовали. Я начинала расчёсывать пересохшую кожу на руках, Аша — мечтать о новогодней ёлке, а Галка пытался впасть в спячку в углу кафедры, завернувшись в клетчатое одеяло.

Зато когда наступала весна, мы узнавали об этом сразу. По грохоту пустых вёдер и плеску воды. По звукам генеральной уборки. После зимы так и подмывало избавиться от залежей пыли под шкафами.

От такого напора сбегал даже Шеф, закрывался в своём кабинете и выключал свет, уверенный, что туда мы не сунемся. Просто из уважения. Мы из уважения и не совались. Аша протирала один за другим замученные комнатные цветы. На пол сыпались затёртые монетки, клочки бумаги и кусочки мела вперемешку с сухими листьями. Со шкафов и ламп падали целые стаи полупрозрачных мотыльков и забивались в щели между стенами и шкафами.

Галка на правах единственного мужчины притаскивал ведро с водой и ставил в центр комнаты. Был уговор — не больше одного ведра за раз, потому что иначе протекут старые половицы, и микробиологи на первом этаже получат от нас привет. Впрочем, потёков на стенах и без нас хватало.

Больше, чем Шеф и Галка вместе взятые, уборку не любила только Зелёная. Она баррикадировалась в углу под столом, стащив на себя всю клеенку и угрожающе выставив на нас ножки стула. Аша вздыхала, вставала на четвереньки и лезла за ней. Из-под стола слышалось угрожающее ворчание, потом дикий визг. Зелёная стремительно переползала в соседний угол — сверкала дыркой на носке. Она ныряна за этажерку и растворялась там, в полумраке — уже не дотянешься.

— Только попадись, — обещала ей вслед взъерошенная Аша. — Уши оторву.

Пока они воевали, я обмакивала тряпку в воду, и вода тут же окрашивалась в бледно-серый цвет. В университете всё всегда окрашивалось в бледно-серый — это цвет пыли, времени и старых меловых надписей на стенах.

…Университет очень быстро зарастал пылью. Стоило только расслабиться и пару дней не наводить порядок на рабочем столе, вещи обретали свободу воли и принимались размножаться. Особенно ловко это получалось у бумажного мусора. Дай ему неделю — и бумажный ком разрастётся до размеров небольшого существа, а через месяц в нём зародится жизнь, а также идея захватить мир. В шкафу книжки менялись местами — даже если ты точно помнил, куда вчера ставил определитель двукрылых, сегодня ты не мог её найти под страхом сметной казни.

Наше звание хозяев университета держалось на тонких лапках, на опорах, которые подмывал общий хаос вселенной. Потому мы подметали, и вычищали, и сортировали, и перекладывали без напоминаний и без приказов Шефа. Иначе одним недобрым утром мы бы выяснили, что мировое господство захватил мусор.

В этом обрубке университета, в его кривом отражении, так и случилось. Идею о том, чтобы выманить чудовище с кафедры и запереть где-нибудь в другом месте, я отбросила сразу. У меня не было ключей, да и двери — что деканатовская, что дверь в кабинет Шефа или в мою коллекционную, стояли намертво, словно вросли в стены.

Я постояла в лужице света и медленно приблизилась: за дверью кафедры было тихо. Никто не колотил в стены, не дышал хрипло. Ключ по-прежнему торчал из скважины, где я его и бросила. Мелькнула шальная мысль — вдруг чудовище исчезло, растворилось в темноте, как в горячей воде тает сахар.

В ответ на мои мысли за дверью кафедры послышались шаги. Обычные, вроде бы человеческие, словно кто-то задержался у рабочего стола, чтобы налить себе чаю, а потом ушёл в дальний угол, к микроскопу. Пока я пятилась в темноту коридора, к двери приблизились с той стороны. На ручку нажали, аккуратно так, интеллигентно. Дверь не поддалась, и шаги зазвучали снова — поскрипывали паркетные доски.

Я стояла по колено в пыли и не могла шевельнуться. С ума сойти, эта пакость сидит у нас на кафедре и чувствует себя полноправной хозяйкой! Я огляделась вокруг. Чем бы ни был этот мусорный элементаль, он существовал в рамках университета, а значит, подчинялся его правилам.

Я постучала в дверь. С той стороны раздалось вежливое:

— Кто там?

Голос показался мне смутно знакомым, но времени, чтобы додумать эту мысль, не было.

— Это из деканата, — сказала я самым противным голосом, который смогла из себя выдавить. Университетское эхо доделало за меня всю работу. — Вас просили немедленно подойти в отдел аспирантуры. Ну что за аспиранты! Не могут даже отчёт вовремя сдать! Нам теперь что, бегать за вами по всему факультету? Дел других нет, да?

За дверью явно воцарилось смущение. Что-то грохнулось об пол. Человеческим и очень виноватым голосом мне ответили:

— Сейчас-сейчас. А по какой форме отчёт надо сдавать, не знаете?

— Сами разбирайтесь! — рявкнула я в темноту коридора и провернула в замке ключ. — Понабирали тут, а нам — мучайся.

— Извините, — шуршали по ту сторону двери, но я уже не слышала, уже бежала к чёрной лестнице, в пыльную нишу.

Я забилась туда и почти слилась с пылью. И принялась считать секунды. Как по плану, через две минуты с половиной в коридоре послышались шаги. Шорох бумаг — шаги затихли — и потом зазвучали снова. Я отсчитывала их торопливую дробь, готовая рвануть на кафедру. Непонятно, сколько времени у меня есть, пока университетский морок спадёт, и существо поймёт, что его надули, но до отдела аспирантуры отсюда было далековато.

Шаги утонули в переходе. Я вскочила и пересчитала ступеньки на чёрной лестнице. Дверь кафедры была приоткрыта, оттуда просачивался бледный свет настольных ламп. Я захлопнула дверь за собой, провернула ключ.

Всё. Теперь искать удостоверение. Теперь попробуем думать логически. Если удостоверение моё, значит, искать нужно у моего стола.

Я опять забыла, что второй сверху ящик перекошен. Он вывалился, увеличивая и без того гигантскую груду бумаг. Давая волю эмоциям, я вывалила туда же содержимое остальных ящиков. Позапрошлогодние отчёты поплыли в луже, как бумажные корабли.

Кеды тоже протекли насквозь. Из-под двери морга вытекал широкий ручей. Ещё немного, и поплывёт стопка методичек рядом с Галкиным столом. Время. Утекало моё время. Я могла не успеть.

Я переворошила всю кучу бумаг дважды, разлепляя и разглядывая самые безнадёжные, самые размокшие экземпляры, но не нашла ничего, даже отдалённо напоминающего пропуск. От волнения заныли ноги.

Приказав себе успокоиться, я рухнула на стул. Вода плескалась у щиколоток. Если я не разгадаю загадку, я потрачу всю жизнь, перерывая бумаги и шелестя книжными страницами. А потом захлебнусь.

Если здесь всё ещё действуют правила университета, с чего я взяла, что пропуск валяется в мусоре? Я часто забывала его в кармане куртки или на столе, под расписанием, куда бросала рабочий блокнот.

Под расписанием валялась стопка исписанных блокнотов, все — испорчены моим почерком, хотя некоторые из них я первый раз видела. Ни слова не разобрать — да, почерк у меня так себе, но теперь они ещё зеркально перевернулись. Я распотрошила блокноты и потрясла. Ничего. Ноль. Пустое место.

В шкафу у самой двери сбились в кучку пустые плечики, только на одних болтался Ашин старый халат. Я запустила руку в чёрную глубину и выволокла на свет куртку. Какой чёрт надоумил меня носить куртку с такой прорвой карманов? Пока я ощупала их все, вода подобралась к порогу кафедры и теперь билась о дверь с тихим шорохом прибоя.

Одна кнопка никак не поддавалась, я чуть не сорвала об неё ноготь. На дне кармана обнаружилась прямоугольная карточка. Я вытащила её на свет: белый тонкий пластик, без фотографий и номеров, с чёрным компьютерным кодом в углу. Раньше такие пропуска вручали временным — тем, кто пришёл сдавать вступительные экзамены или навестить знакомого. Раньше, когда во внешнем мире тоже жили люди.

Я сунула пропуск в задний карман джинсов, припала к двери. За ней шуршал прибой, и ничего больше. Я провернула ключ. Темнота в коридоре ничем не пахла и не шевелилась. Я просочилась по стенке, лишь бы не попасть в освещённое пятно перед деканатом. В коридоре было тихо. Я выдохнула и рванула в чёрной лестнице. За мной на паркете оставались мокрые следы. И с кафедры хлынула вода.