Кладбище научных идей

Самое странное начало происходить со мной к полудню. Город вместе с асфальтом и придорожными фонарями понемногу изошёл нанет. Я выбрала точку на горизонте — во влажном мареве там торчал шпиль или выбеленный ствол дерева, и шла — теперь по бездорожью. Вокруг был пустырь, куда не глянь — картина одна и та же, кочки и чавкающая грязь между ними, редкие арматурные кустарники цепляются за штанины, если посчастливится им — царапают кожу. Щурясь от солнца, я то и дело сверяла направление — и белая башня маячила впереди.

В первый раз я оглянулась, когда город ещё нависал за спиной. Я подумала, что зря прогнала Света. В болотной тишине отчаянно захотелось услышать человеческий голос. Я остановилась. Вернуться? Позвать? Нет, он снова будет уговаривать меня остаться.

Пока я топталась в нерешительности, кочка просела под ногами, так что жижа плеснулась в кеды. Я прыгнула на соседнюю, поскользнулась и чуть не слетела прямо в грязь. Подняла голову: башни на горизонте не было. От страха похолодели руки. Я развернулась на месте, пытаясь различить знакомые очертания.

От болота поднимались испарения, воздух дрожал, и в его колебаниях мне чудились то силуэты города, то человеческие фигуры, то мои собственные отражения. Вода опять подобралась к ногам и просочилась внутрь обуви, но теперь мокрые ноги меня не волновали. Я поняла, что по-идиотски расплачусь, если прямо сейчас не увижу башню.

Она торчала на горизонте, как влитая. Странно было, что секунду назад я вращалась на месте, как юла, и не замечала её. На радостях я рванула вперёд, наступая во все лужи подряд, и бежала, пока не сбилось дыхание. И даже задыхаясь, я стояла и смотрела на башню, и клялась себе, что больше никогда не поддамся сомнениям.

Я соврала.

Шея ныла, до того хотелось обернуться. Различить вдалеке город. Хотя бы призрак города. Потом я услышала голоса. Здесь не было деревьев, чтобы спутать с голосами шелест листьев — только арматурные кустарники со ржавыми, изогнутыми и голыми ветвями. Но голоса звучали всегда за спиной, и сначала я не могла разобрать отдельных слов, а потом они сделались ближе.

— Ты не дойдёшь.

Так иногда говорила Аша: подкрадывалась сзади, привставала на цыпочки и выпаливала в самое ухо. Меня передёрнуло. Сзади меня никого не было — это точно. Ни шагов, ни тёплого дыхания в шею, не прикосновения рук. Только её голос.

— Никто не доходит.

Я зашагала быстрее, убеждая себя, что мне послышалось. Так бывает, из-за одиночества и усталости, из-за простуды, обиды и страха. Людям чудятся разные вещи. Главное — не терять башню из виду. Главное — не сменить направление.

— Туман, бросай свои ребяческие выходки и возвращайся. Работа стоит.

Это сказал Шеф. Я замерла, боясь перевести дыхание. Я ждала, что сзади раздастся тихий щелчок, с которым дужки очков ударяются друг об друга. Но хлюпала вода, и шумел ветер, и хрипело моё дыхание. Ничего больше.

Я сделала ещё один шаг вперёд.

— Никто не заметил, что ты ушла.

Этот голос был незнаком, или ветер исказил его до неузнаваемости, но мне хватило. Внутри уже что-то надломилось и треснуло. Я опустилась на корточки. Тряслись ослабевшие колени, тряслись руки, когда я закрывала лицо. Зубы стучали друг об друга.

Я никогда не была бесстрашной. Почему-то все считают, что герои не чувствуют страха. Но страх всегда стоял за моим левым плечом и шептал в ухо — иногда неразборчиво, иногда чуть громче. Иногда он перекрикивал здравый смысл. Геройство было в том, что я научилась не слушать его.

Но то было в университете, где даже чудовища — свои, правильные, одобренные комиссией по чудовищам. А теперь я сбежала из университета, и любой шаг — это шаг в пустоту.

Нужно возвращаться.

Глаза разом высохли. Я решительно поднялась. Вода натекла в обувь — ну и чёрт с ней. Вернусь и поставлю кеды на батарею, мигом просохнут. Дорога назад будет короче, я успею до темноты. Пропуск у меня в кармане, университет должен меня впустить. И ключ от коллекционной — он висел на шнурке, на шее. Я провела по шее кончиками пальцев, хлопнула ладонью по груди и похолодела.

Ключа не было.

Наверное, я потеряла его, когда бродила по разрушенному городу, а потом я даже не догадалась проверить. А может, я выронила его, когда перегибалась через перила моста, разглядывала реку. Или потом, когда проспала почти сутки. Не важно.

Ключа не было, а без него мне вход в университет заказан. Коллекционная не откроется. Можно жить в коридоре или в подвале, но тогда я больше не буду ни учёным, ни героем, я стану сквозняком, или очередным призраком университета. Мёртвым автором ненаписанных книг. Нет, возвращаться вот так не имеет смысла.

Судорожно сжатые кулаки сами собой разжались. Я открыла глаза и увидела башню, окутанную дымкой. И поняла, какую страшную ошибку чуть было не совершила. Страх почти захватил власть надо мной. Я готова была позорно бежать, отказаться от своей цели и на коленях умолять университет, чтобы он принял меня назад. Только ключ — ржавый маленький ключ на засаленном нейлоновом шнурке — спас меня от позора.

Я нервно рассмеялась. Захотелось сказать что-нибудь, просто чтобы убедиться — это всё ещё я, настоящая Туман, а не её бледная тень. Захотелось извиниться перед великой целью, которую я выбрала, а потом чуть не предала. Потому я снова подняла глаза на башню и сказала:

— Я не нарочно.

И вытерла остатки дождя на щеках. И пошла вперёд.

Они нагнали меня, когда до темноты осталось всего чуть-чуть. Шаги за спиной я услышала ещё раньше, но оглядываться не стала. Я привыкла и к голосам, и к шагам, я почти их не замечала. Но не заметить, как Аша двинула меня в плечо, не получилось. Меня чуть не месте не развернуло.

Галка подошёл с таким видом, будто ничего особенного не произошло, просто столкнулись в коридоре, улыбаясь, как обычно, уголками губ и глаз, кивнул вместо приветствия.

— Стоять! Дайте хоть отдышаться. Целый день бежим, как сумасшедшие. — Аша уперлась кулаками в бока и оттеснила Галку в сторону. — Что, подождать было тяжело, да? Вечно ты летишь, как на пожар.

Свет просто остановился рядом и ничего не сказал. Он смотрел мимо — не на меня. У меня сжалось горло. Бессильная пропихнуть через него хоть пару внятных слов, я молчала и глупо улыбалась. Аша была налегке, если не считать куртки, которой она размахивала, как знаменем. Зато у Галки через плечо висели целых две сумки, правда — обе небольшие.

— Конечно, собирались впопыхах, как всегда, — Аша перехватила мой взгляд. — Половину забыли. Это ты всё виновата.

— Зачем вы это? — спросила я, не узнавая свой севший голос. — Зачем вы за мной пошли?

— А что, у нас были варианты? — хмыкнула Аша.

— Раз уж идём, то вместе, — подтвердил Галка. — В запретную секция ходили вместе. Отвечали вместе. Вместе пойдём и в Совет. Иначе какой смысл?

Я подалась вперёд, зацепилась ногой за кочку и чуть не растянулась. И обняла Ашу — я бы обняла их всех вместе, но Галка со Светом стояли чуть дальше. Аша потерпела немного и сделала вид, что ей не понравилось, хотя я видела, как безуспешно она пытается скрыть улыбку.

— Ладно, брось уже эти глупости. Идёмте, а то так и заночуем в болоте.

Подступающую темноту мы перечеркнули лучами фонариков — сразу четырьмя — и темнота испугалась, отступила. Тогда я и задала вопрос, который давно мучил меня.

— А что вы сказали Шефу?

— Шефу? — отозвалась Аша. — Ничего. Прибежали, побросали вещи и ушли. Он у себя в кабинете сидел. Мы к нему даже не стучались.

Я долго не могла разлепить спекшиеся губы. Чувство вины перед Шефом подргызало мою решительность. Я не только бросила его, я ещё и увела за собой остальных. Опять преступный сговор получается.

Луч фонарика натыкался на куски арматурных ветвей и бетонные остовы Мы шли медленно, боясь провалиться в трясину, и обходили каменные зубы, торчащие прямо из земли. Шаря в полумраке узким лучом света, сложно было говорить о таких далёких и эфемерных вещах, как Шеф и университет.

Но Аша сказала:

— Вся эта история с запретной секцией и обыском. Она жутко вывела меня! Просто видеть его не хочется. Галка, скажи. — Её пальцы скрючились, как будто уже сжимали клок волос соперницы.

— Угу, — подтвердил Галка сквозь зубы.

Я обернулась на неё.

— Что там ещё произошло?

— Ничего, — Аша скрипнула зубами, и я поняла, что она не хочет рассказывать. Но парни тоже молчали. А у меня, если уж на то пошло, не было сил на допрос с пристрастием.

Фонарик дрогнул у меня в руках и чуть не улетел в ближайшую лужу. Я стиснула зубы, чтобы ничем себя не выдать, но они всё поняли по тому, как судорожно дёрнулся луч фонарного света. И мне пришлось остановиться, чтобы перевести сбившееся дыхание.

— Ничего, Туман, — повторила Аша. — Пусть они теперь делают, что хотят. Мы уже ушли оттуда. Какая нам разница, правда?

Я царапнула горло, чтобы загнать обратно крик звериной злости. Я хотела закричать на них: «Вы что? Вы видели эти огромные коробки, занявшие три шкафа? Вы видели этих чёрненьких козявочек, наколотых на булавки, а вот этих совсем крошечных козявочек, на минуциях — иголках, толщиной с волосок, вы видели мои пачки исписанных и изрисованных листков, а вот эту гору прочитанных книжек? Вот здесь аккуратными столбиками расчеты, вот здесь я записываю идеи, возникающие по ночам. Вы серьёзно думаете, я могу бросить всё это, свой труд, свои планы, свои мечты? Вы серьёзно думаете, что я могу всё бросить и уйти? Я уйду так, и спущу им всё: да забирайте, не жалко, берите, хотите, я вырву сердце и отдам вам, зачем оно мне, если нет больше университета во мне, и меня в университете…»

— Если бы только я могла остаться. Я бы всё отдала за это, — сказала я вместо этого.

Аша вскинула лицо к небу и тяжело вздохнула. Мне показалось — она сдерживает слёзы. И прячет страх за тяжёлыми вздохами.

Мы остановились, и в полумраке стали слышны шаги. Ещё далёкие. Но вот мелькнул луч света, похожий на крысиный хвост. Мелькнул и тут же исчез в темноте за кустарником.

— Что… — пробормотала Аша.

Галка шикнул на неё. Никто не догадался даже выключить фонарики. Ещё немного, и шаги вполне различимыми. Кто бы это ни был, он шёл ровно за нами. Болотная жижа под ногами хранила отпечатки ног слишком долго. Они наполнялись водой, но не исчезали. Если кто-то решил преследовать нас, ему не пришлось бы долго искать дорогу.

Ещё минута, и в свете Галкиного фонарика показалась фигура. Вполне человеческая, в джинсах, с сумкой через плечо и волосами, собранными в хвост.

— Малина, — сказала Аша и уже громче, обращаясь к ней, крикнула: — Тебя вообще-то никто не звал. Ты её звал? — Она ткнула Галку в бок.

Тот быстро-быстро покрутил головой. Аша упёрла руки в бока.

— Он не звал. И я не звала. Ты чего притопала, а?

Малина замерла в первой танцевальной позиции, окинула взглядом нашу компанию и как ни в чём ни бывало зашагала дальше. Поравнявшись со мной, обернулась, скривила губы.

— А с чего вы взяли, что я иду с вами? Больно надо. Я сама по себе иду. Дорога общая. И вообще, Туман, если ты думаешь, что пошла первой, и тебе теперь все обязаны, ты глубоко ошибаешься. Не жди от меня благодарностей.

Я поймала взгляд Галки и пожала плечами. Молча мы развернулись и двинулись в темноту, которую уже рассёк напополам фонарик Малины.

Ажурная ограда тянулась, насколько хватало фонарного света. Вода и время почти не подточили её. Даже арматурные деревья замерли по одну сторону, по другую им хода не было. Прямо перед нами были ворота.

Галка тряхнул створку, она легко поддалась.

— Идём? — предложил он, а мы почему-то мялись на пороге.

— Ограда есть, значит, за ней какое-нибудь строение. Не ночевать же нам на болоте, правда, — сказал Свет, как будто уверенно, но сам не шевельнулся.

Даже Малина уже не пыталась бежать впереди всех, а замерла тут же. Я подняла фонарик выше и увидела над воротами кованые, изогнутые, как в приступе эпилепсии, буквы. В них набились сухие листья и мусор. Вздрагивая от ночного ветра, я прочитала надпись.

— Кладбище, — сказала Аша — единственная из нас пятерых она решилась произнести это вслух.

За оградой не было ни холмиков, ни памятников — вообще ничего, такой же пустырь, как и за нашими спинами. Может, все могильные камни давно упали, а склепы разрушились и истлели. Но меня больше смутило, что кладбище вынесено так далеко за город. В нашем мире не было любителей церемониться с мертвецами, а тем более везти их в такую даль.

— Я вообще во всю эту ересь с призраками не верю, — выдавила из себя Малина, но слишком уж глухо. — Я пошла, а вы можете остаться тут, неудачники.

И не шевельнулась.

— Да ладно, мы учёные или суеверные деревенщины? Идёмте уже. Сказано же: нельзя сбиваться с направления. Значит, мы в любом случае должны пройти его насквозь. — Аша махнула фонариком, и первая шагнула в ворота.

За ней потянулись остальные, и Галка аккуратно прикрыл створку — он шёл последним.

Под ногами была старая дорога — асфальтовая, хоть местами разбитая, но идти так было всё-таки легче, чем прыгать с кочки на кочку по болоту. Я осмелела и поводила фонариком по сторонам. Луч света натыкался только на покорёженные стволы деревьев: мёртвых, но хотя бы не арматурных. Мы ушли так далеко от города, как я не забиралась никогда в жизни.

Я чуть сбавила шаг, чтобы оказаться рядом со Светом — он так ни с кем не перекинулся ни словом.

— Слушай, — мой голос огрубел от волнения, — извини, что я тебе тогда сказала… в общем, не думай, что я… я бы не хотела, что ты решил…

— Что для тебя Совет дороже, чем я? — Он произнёс это громче, чем требовалось, громче, чем гравий шуршал у нас под ногами. И если Галка с Ашей не обернулись только из вежливости, Малина обернулась и послала мне многозначительную ухмылку. Я сделала вид, что ослепла. Протянула руку и коснулась пальцев Света — они были холодные.

— Это нельзя сравнивать. Я хорошо к тебе отношусь, но…

— Призвание не бросают? — Опять эта фальшивая бодрость.

Мне сделалось совсем паршиво. Как всегда, когда нужно срочно провалиться под землю, передо мной не разверзлось ни единой пропасти. Вот когда не нужно — тогда они на каждом шагу.

— Слушай, Туман, — произнёс Свет голосом, чуть более походящим на человеческий, а не на хрип динамика над деканатом. Спасибо, что хоть тон сбавил. — Я не хочу, чтобы ты думала, что я потащился сюда ради тебя. У меня тоже есть диссертация, тоже есть призвание, и я просто иду в Совет. Ты мне разрешишь?

Я подняла голову и поймала его взгляд. Не думала, что он может так смотреть — но он смотрел именно так. И усмехался. Ровно, как Малина. Победоносно. Хотя я не помнила, когда успела проиграть. Я отвернулась. Пожала плечами.

— Ты можешь идти, куда хочешь.

— Ну вот и договорились. — Он ускорил шаг и через секунду поравнялся с Малиной.

Аша заметно отставала, хотя старалась не выдавать усталость. Я давно мечтала о том, чтобы просто сесть и вытянуть ноги, и мысль о ночёвке в чистом поле теперь не казалась такой уж страшной.

— Смотрите, — подал голос Галка. — Там какое-то здание, вроде даже целое. Останавливаться ведь можно? Это же не значит, что мы сбились с пути, правда?

— Насчёт остановок в правилах ничего нет. Значит, останавливаться не запрещено, — подтвердила я и вгляделась туда, куда он указывал фонариком.

Именно к нему вела асфальтовая дорога — дом, ещё не совсем утративший белизну штукатурки на потолках. Здесь было только одно окно, и то — снаружи залеплено темнотой. Пол кое-где провалился и ощетинился треснувшими половицами, но стены хотя бы укрывали от ветра.

— Это что-то религиозное, — сказала Аша, когда за нами захлопнулась дверь. Она ткнула лучом фонарного света в высокий потолок, на нём угадывались очертания рисунков и надписей.

— Может, сторожка, — неуверенно пробормотал Свет.

Для сторожки здесь было чересчур просторно, а для храма — убого. Из мебели по углам валялись остовы стульев и неопознаваемые обломки. В дальнем конце комнаты было возвышение — примерно мне по пояс и небольшое по площади, едва ли хватит, чтобы устоять вдвоём.

— Это больше похоже на аудиторию для выступлений, — призналась я.

— Да какая разница, — не выдержал Галка. — Нам теперь везде университет мерещиться будет.

Мы не стали разжигать костёр — останки стульев слишком отсырели, а мы слишком устали, чтобы возиться с ними. Потому ограничились спиртовкой и сухим пайком, и почти не говорили.

Перед тем, как заснуть, я подумала о силуэте башни. Глубоко в душе я точно была уверена: мы не сбились. И кладбище обязательно должно было встать на пути. Каждый, кто уходит от старой жизни, преодолевает свое собственное кладбище.

Я проснулась оттого, что ледяной сквозняк коснулся плеча. Вместе с ним до меня донеслись странные прерывистые звуки. Я поплотнее завернулась в куртку, но сон уже уносился прочь. Пришлось открывать глаза.

Вокруг было темно, спиртовку из экономии погасили, но темнота за единственным окном была не чёрной, а серой, как будто подсвеченной далёкими лампами. Я осторожно села и, когда глаза привыкли к полумраку, различила Ашу, лежащую лицом к стене. Её бок мерно двигался вверх-вниз. Картины умиротворённее не придумаешь.

Если Аша спала, значит, ничего плохого не произошло. Она — наш барометр неприятностей. У Аши нюх на плохое — она не усидит, если рядом творится катаклизм, и уж тем более не сможет мирно посапывать. Но что-то всё-таки меня разбудило, а я привыкла доверять интуиции. Странные звуки то стихали, то звучали опять.

Сон окончательно слетел, и до меня наконец дошло. Так звучат рыдания, если плачешь, стиснув зубами угол одеяла или куртки, чтобы было не так громко. Глаза уже привыкли к полумраку, и я различила в углу комнаты силуэт. Хвост растрепался, теперь Малину мало волновала причёска. Мгновение я боролась с желанием подойти к ней и положить руку на плечо, но решила, что лучше не стоит.

Пусть завтра Малина со спокойной душой задирает нос и фыркает сквозь зубы. Я нашарила свой фонарик и медленно поднялась. Дверь наружу была приоткрыта, и через щель в дом залетал ветер. Но я хорошо помнила, как на ночь Свет подпирал дверь толстой жердью, она не могла распахнуться сама по себе.

Я мигом продрогла, потому что луч фонарного света наткнулся на чёрный камень. Луч поскакал в сторону, и я увидела целые россыпи могильных камней. Кое-где они жались друг другу, как испуганные зверьки, где-то разбегались и водили широкие хороводы.

Надписи были неразличимы. Я напрасно опускалась на корточки, и щурилась, и царапала ногтем присохшую грязь, и припоминала разные языки. Буквы ползли, словно не выбитые на камне, а наспех нарисованные чьей-то небрежной рукой на клочке салфетки.

Я поднялась, отряхнула с коленей ссохшуюся землю. Впереди, между могильных плит, сбившихся в стаю, я увидела то, чего не заметила раньше. Серая фигура покачивалась, как от ветра, вот она разогнулась, и кроме прямоугольника спины стала видна голова.

Я подошла ближе и положила руку Галке на плечо. Он стоял на коленях, и ладони перепачкались в лиственной трухе. Он дрожал — наверное, от холода. Кто его знает, сколько он пробыл здесь в кромешном одиночестве.

— Что с тобой? — прохрипела я в ужасе.

— Я забыл о них. Совсем забыл, — сказал Галка.

Каменные надгробия обступали нас плотным кольцом. Теперь мне казалось — они стали ещё ближе, склонились над нами, сидящими на земле. Мне казалось: чтобы уйти, придётся расталкивать их. От земли тянуло мертвецким холодом.

Его свитер натянулся на судорожно поднятых плечах.

— Ты ещё не нашла своих?

— Нет. Кого — своих? — отозвалась я дрожащим голосом. Мне показалось: он пьян или сошёл с ума, и это было бы совсем некстати. Что я бы стала делать с ним, ведь не бросать же одного, и не возвращаться в университет за помощью.

— Может, так лучше, — вздохнул Галка и потёр ладонями лицо. В этом жесте оставалось столько знакомой рассеянности, что я враз убедилась — он не сумасшедший, и не призрак. Это тот самый Галка, которого я знала.

Просто он стоит на коленях среди могильных плит и произносит вещи, от которых меня бросает в дрожь.

— Ты лучше не ищи, Туман. И остальным скажи, чтобы не искали. Когда встанет солнце, сразу уходите. Ты поняла? Ни в коем случае не читайте надписи на плитах. Просто уходите. Туман, пообещай мне, что уведёшь всех.

Я поперхнулась своим недоразвитым облегчением.

— Мы уйдём, конечно. И ты уйдёшь вместе с нами. Ты что выдумал?

Галка покачал головой. Он не бился в истерике, не отталкивал мои руки, а только покачал головой, так что я сама расцепила пальцы. Я так и не увидела его лица. Галка говорил со мной, а смотрел куда-то в сторону. Я перевела взгляд на ближнюю плиту и замерла: наискосок неё тянулась надпись, знакомые буквы убористым частоколом. Я узнала почерк Галки, я видела его не раз, и тогда поняла, что произошло что-то страшное, что-то непоправимое.

Ноги закоченели. Я вскочила и едва не свалилась.

— Где Свет? Он тоже… нашёл что-то своё?

Галка безразлично пожал плечами. Я различила белые листы блокнота в его руках, я увидела карандаш в тонких Галкиных пальцах. Они казались белыми, негнущимися, как кусочки мела, такими неживыми и замёрзшими. Всё, что я знала: нужно спешить. Пока ещё не очень поздно.

Я побежала по кладбищу, тыча лучом света в каждый угол. Кричать не получалось, крик царапал горло и умирал там. Но мне улыбнулась удача: я различила знакомую фигуру.

— Свет!

Он едва глянул на меня. На холмике вокруг Света торчали всего три каменные плиты, но зато какие. Одна огромная, до верхушки заросла мхом, другая тянулась вверх покосившимся шпилем, третья была обычная, прямоугольная. К ней Свет прислонился спиной, он держал на коленях книгу, страницы которой шуршали от ветра.

— Мгла, слушай, — не глядя, он попробовал поймать меня за руку, но схватился за воздух и не пытался больше, — давай потом поговорим. Я тут кое-что доделать хочу.

— Ещё чего! — Неизвестно, откуда взялась эта злость. Я заткнула фонарик за пояс и мёртвой хваткой вцепилась в край книжки, так что затрещал пыльный переплёт. — Никаких потом. Идём.

В конце концов, я выдернула книжку у него из рук и по инерции отскочила назад. Свет поднялся. Я испугалась его тяжёлого взгляда, сурово поджатых губ. Фонарик нарисовал тревожный узор на жухлой траве и вывалился. Пока он катился вниз по холму, я успела проморгаться в сером полумраке и различить фигуру Света, который требовательно протянул руку.

— Отдай.

— Отдам, но сначала поговорим.

Он выкрикнул зло:

— Мгла, у меня нет времени играть в игрушки. Ты меня отшила. Правильно? Вот и катись теперь. Оставь меня в покое. Вокруг тебя мир не вращается.

Какие уж тут игрушки. Свет бросился ко мне, я нырнула за высокую могильную плиту и, не рассчитав, вписалась в неё плечом. Мёртвые листья заскользили под ногами. Я взвыла от боли. Показалось, что кости превратились в мелкое крошево.

— Свет!

Он сбил меня с ног, навалился сзади, придавливая к камню, и вытащил книжку из замёрзших пальцев. От такой грубости я онемела и хватала ртом воздух, пока Свет неторопливо усаживался на прежнее место. Я поднялась и глупо застыла, не зная, что предпринять ещё. Свет больше не обращал на меня внимания.

— Отлично. Я правильно сделала, что отшила тебя, — буркнула я, хотя вряд ли он слушал.

Я зашагала вниз по склону, на ходу вытаскивая растительный мусор из волос. Фонарик нашёлся в груде полуистлевших листьев — оттуда он подавал болезненные, прерывистые сигналы. Потирая ушибленное плечо, я кое-как сориентировалась в аллеях кладбища и пошла к дому.

В фонарике что-то заклинило от удара, он всё мигал, то гас совершенно, и я шагала, слепая от темноты. Под ноги бросались могильные плиты. Раз или два, когда фонарик подавал признаки жизни, я опять различала письмена на них, но отворачивалась, не читая. Я хотела знать, что произошло с ними, но Галка сказал — не искать, и я не искала. Хотелось верить, что наступит утро и наваждение рассеется, но учёный в моей голове сказал: «Судя по моего эмпирическому опыту, тут два варианта: либо оно рассеется, либо закрепится окончательно».

Когда мне казалось, что наше временное пристанище маячит в десяти шагах, гнилые листья заскользили под ногами. Я покатилась вниз, пересчитав все кочки, и на дне оврага встретилась с камнем, так что искры полетели из глаз. Пока я лежала, пытаясь вдохнуть, под одежду прокрался холод. Я открыла глаза: прямо впереди, на расстоянии шага, белела каменная плита.

От удара фонарик заработал, и теперь его луч указывал на самую вершину плиты. Там сидела самая прекрасная в мире муха. Изящные лапки с тремя предвершинными щетинками скользили по перламутровым крыльям. Пока я лежала, не смея даже моргать, муха поводила усами из стороны в сторону. Огромные фиолетово-зелёные глаза задумчиво взирали на мир.

Эту муху мало было назвать совершенной. Она бы идеально вписалась в седьмой узел моего эволюционного древа, как раз в то самое белое пятно, куда не подходил ни один из видов коллекции. В мгновение я нарисовала в воображении идеальное древо, стройный хрупкий силуэт в карандашной зарисовке, меня — за трибуной большого конференц-зала.

— Стой, — прошептала я умоляюще. Рука потянулась за спину, к рукояти сачка.

Мы сорвались в места одновременно: я вскочила на ноги, занося сачок, и муха поднялась в воздух. Перламутровое крыло последний раз мелькнуло в свете фонарика. Я застыла, поражённая и уничтоженная этим крахом. Прекрасная картина: я за трибуной — пошла помехами. Луч фонарика заметался между надгробными плитами, и на одну краткую секунду я снова увидела её. Муха преспокойно сидела на земле: изумрудный силуэт на чёрном.

На периферии сознания мелькнула мысль о совете, башне, Галке и Свете, с которыми творилось что-то неладное, о том, что утром Аша может проснуться и недосчитаться нас троих. Мысль мелькнула и тут же канула в темноту, раздавленная парой перламутровых крыльев.