- 2 -

Болела каждая мышца. Я остановилась, подставила лицо холодному ветру и увидела вдруг, что небо с краю порозовело. Этого не могло быть, я глянула на запястье, где носила часы… раньше носила. Часов на руке не было, только бледный след на загорелой коже и глубокая царапина поперёк. Смутно помнилось, как я заработала эту царапину, продираясь через заросли шиповника. Белые и красные цветы вперемешку.

Пальцы рефлекторно сжались, как будто хотели ухватиться за край ускользающей реальности. Я вспомнила: в руке был фонарик. Теперь его не было, да он и не понадобился. Светлеющего неба вполне хватало, чтобы рассмотреть бетонные плиты, насколько хватало взгляда. Я обернулась: всё тот же пейзаж.

В груди похолодело. Я не могла вспомнить, откуда пришла, не могла вспомнить, куда так бежала. Я помнила только упоительно счастливое ощущение: я в свете неоновых ламп конференц-зала, и великие учёные не сводят с меня глаз. На футболке остались пятна грязи и брызги болотной воды. Каким-то волшебным образом я умудрилась сохранить в руке сачок.

Наваждение схлынуло, как волна. Какие неоновые лампы, какие там глаза. Я стояла одна, на пустыре, утыканном старыми камнями, покосившимися от времени и сырости. Болото подступало к моим ногам. Я попятилась. Жижа со смачным чавком отпустила мою ногу, потом другую. Ноги задрожали от усталости. Я села на первую же сухую кочку, которую смогла обнаружить.

Села и тут же вскочила. Галка! Свет! И Аша, которая беззаботно спала в домике посреди кладбища. Я должна была их спасти, а я что наделала? Погналась за химерой. Саму бы меня теперь кто спас.

Впереди, на востоке, виднелся холм. Я побежала к нему быстро, как могла. Полезла вверх, поскальзываясь на гнилых листьях. За надгробные плиты держаться не получалось — они вываливались из земли, стоило к ним прикоснуться. Земля то и дело проседала под ногами. На них больше не было надписей.

Сердце стучало, как сумасшедшее. Я хваталась за смутные воспоминания: кусты шиповника с белыми и красными цветами, ручей, через который было переброшено бревно, шум реки. Ничего подобного вокруг не было, только болотная жижа, камни и жухлые листья.

Шиповник, река, бревно — это всё бред воспалённого сознания, точно такой же бред, как конференц-зал, наполненный неоновым светом. Я замерла, подняла глаза к небу — и мне опять почудилось трепыхание перламутровых крыльев. Муха.

Меня окатил прилив счастья и нежности. Я оступилась на жидкой грязи и поехала вниз, тщетно пытаясь ухватиться за сухие стебли сорняков. Никакой мухи не было на самом деле. В мире больше не существует живых мух.

Я собиралась представить перед Советом, а вместо этого сидела на земле и вытаскивала из волос сухие ветки. Хотелось заплакать от жалости к самой себе или закричать от злости. Тоже на саму себя. Так глупо попалась.

Взять себя в руки и ползти по склону вверх, опять — медленно, как улитка, отмеряя каждый шаг. С вершины холма стало видно, что кладбище тянется от горизонта до горизонта, кое-где перемежаясь с рощами из арматурных деревьев. Ни тропинки, ни ограды, только чёрная жижа между надгробиями, гниющие листья и сухие сорняки.

Ветер донёс до меня чей-то окрик. У самого края видимости, там, где их силуэты казались чёрными, я увидела своих спутников. Кто-то из них — наверное, Аша, это она выкрикивала что-то, и подпрыгивала, размахивая рукой.

Сколько ещё времени ушло на то, чтобы дойти друг до друга — не знаю, но солнце успело приподняться над кладбищем. Галка при виде меня потупился, Свет держался в стороне, только Аша выспалась и передвигалась вприпрыжку. Она оглядела меня с ног до головы.

— Ха, ну ты даёшь. Этих, — она указала на парней, — тоже потрясло знатно, но ты всех уделала. Так далеко никто не забрался. Говори, за чем гонялась? За почётной грамотой? Или медалью там какой-нибудь? Вот Галка, между прочим, за ночь почти целый трактат написал.

Аша помахала передо мной исписанным блокнотом. Как я ни старалась, не смогла разобрать ни слова. Каракули наползали друг на друга. Летящий Галкин почерк превратился в путаницу из колючей проволоки и паучьих лап.

— Хватит издеваться, — Галка выхватил из Ашиных рук блокнот. Губы поджал — и страницу за страницей принялся уничтожать блокнот. Бумажные клочки полетели в сухую траву. — Я уже объяснял. Мне казалось, ещё немного, и я пойму что-то очень важное. Ужасное чувство. Как будто бежишь, бежишь, а добежать не можешь.

Всю землю вокруг Галки устелили бледные клочки.

— Ещё немного, и вы бы застряли здесь навсегда, — отрезала Аша. — Если бы не я, вы бы точно застряли. Ну должен же быть на эту компанию безумных учёных хоть один нормальный человек. Хорошо, что есть я. Никто не хочет меня поблагодарить?

Я хотела сказать, что очень хорошо понимаю Галку, но вместо этого пробормотала:

— Это была идеальная муха, — тихо, чтобы никто не услышал. Но Аша услышала и взяла меня за руку.

— Не было никакой мухи. Понимаешь?

Малина тоже услышала.

— Муха, — хмыкнула она. Сосредоточила в этом слове всё мирское презрение. — У тебя одни мухи на уме.

Я хотела сказать: «Тебе бы ни знать». Хотела сказать: «Сама, наверное, всю ночь оплакивала научные идеи». Но ничего не сказала.

К полудню башня не то, чтобы стала ближе, но хотя бы туман вокруг неё немного рассеялся. И мы увидели: она была цилиндрической, и с одной стороны — с симметричными тёмными выростами, вся шероховатая, словно сплетённая из прошлогодних листьев.

Само собой вышло, что мы со Светом поотстали, и он взял меня за руку.

— Слушай, Мгла. Извини за то, что было ночью.

— А что было? — я сыграла дурочку, хотя помнила прекрасно.

— Что толкнул тебя.

— Ерунда. Если бы ты меня взаправду толкнул, я бы тебе так ответила, что ты бы там лежать остался. Понял, да? — я выдернула руку и попыталась оторваться, но Свет снова догнал меня.

— Это бред какой-то. Ну что мы ведём себя, как дети малые? Не думай, что эти формулы важнее для меня, чем ты. Просто всё это… я не знаю, так глупо. Мгла, не сердись.

Болото под ногами сменилось высокой сухой травой. Стебли вымахали мне до пояса, и скорость пришлось сбавлять. Тут того и гляди подвернёшь ногу или растянешься на очередной кочке. После Аши с Галкой оставалась примятая полоса травы, а Малина до сих пор умудрялась делать вид, что идёт не с нами. Ползла себе неторопливо чуть в стороне. Прислушивалась к нашим разговорам.

— Я не сержусь. — Чтобы говорить, приходилось оборачиваться. Иначе слова уносил ветер. — Я бы тоже тебя оттолкнула, встань ты между мной и мухой.

Я дёрнула плечом. Отвернулась, чтобы не видеть, как до него медленно доходит сказанное. Ещё раз напомнила себе, что всё равно должна сказать это. Уж лучше сейчас, чем позже. Свет нагнал меня, развернул к себе лицом.

— Подожди, стой. Ты что?

— Я говорю, что не планировала серьёзных отношений ни с кем, кроме науки. Ты хороший, ты много помогал мне. Я слышала, как ты приходил ко мне в медблок и сидел рядом, хотя я не могла ответить. Дело не в тебе, а во мне. Тебе стоит поискать другую девушку. Которая не будет мучить тебя.

— Туман, ты что? — С перепугу он даже назвал меня настоящим именем. — Стой, ты бросаешь меня? Совсем-совсем бросаешь? После того, что было между нами той ночью?

Вспомнил. Меня словно кипятком окатило, даже футболка тут же намокла от пота. Я затравленно оглянулась на остальных — вроде не слышали.

— Это была ошибка. Прости. Мы просто читали вместе мою диссертацию, многие люди читают диссертации.

— Ошибка, говоришь. — Он прикусил губы и выпустил мою руку. Взгляд Света бешено метнулся по сухому кустарнику, я испугалась, что он сделает какую-нибудь глупость. Он в таком состоянии не сможет вернуться к университету один. — Ну извини. Я не отношусь к тем людям, которые читают какие попало диссертации.

Аша с Галкой поняли вдруг, что мы не идём следом, и остановились. Аша подняла руку и тут же опустила. Малина замерла во второй танцевальной позе и смотрела на нас со Светом, даже не скрываясь. И усмехалась, кажется, одной из своего арсенала ухмылок: жалостливо-снисходительной.

Щекам сделалось жарко от прилившей крови. Я отвернулась и услышала, как шуршит трава под ногами Света.

— Туман, ну что ты встала, — окрикнула Аша. — Идём уже. Надо идти.

Я подняла глаза на башню и поняла, что та сделалась гораздо ближе. Я видела ноздреватый рельеф камня, из которого она была сложена. Над самой вершиной кружились чёрные силуэты. И если бы я знала, что птиц в мире больше нет, я бы подумала, что это птицы.

До вечера мы шли тихо, изредка перебрасываясь дежурными фразами. Заросли сухой травы и колючек закончились, и перед нами открылось поле. Башня теперь была так близко, что нависала сверху, перегораживая собой половину неба. Я первая шагнула из зарослей на утоптанную почву. В воздух взметнулось облачко чёрной пыли.

Это был пепел. Выжженная земля протянулась, насколько хватало взгляда. Там, куда добрался огонь, ничего больше не выросло, и даже арматурные деревья скромно жались у самого края пожарища.

— Я тут ночевать не буду, — веско сказала Аша. — Или пойдём быстрее, чтобы проскочить, или возвращаемся назад.

— Назад нельзя. — Я сделала ещё один шаг, и ещё одно облачко чёрной пыли взмыло в воздух. — Значит, будем преодолевать.

Первой из сил выбилась Малина. Ей не сошло даром то, что она тратила силы на презрительное выражение лица. Она не жаловалась, не просила остановиться, просто отставала всё сильнее.

Аша с Галкой и Свет не сбавляли темпа. Так было легче. А я то и дело останавливалась, оборачивалась на Малину. Ждала, когда её фигура появится из подступающих сумерек. Сначала показывался тонкий лучик света, потом Малина — шла, глядя в землю.

— Эй, вы можете шевелить ногами, в конце-то концов! — Донёсся до меня голос Аши.

Я обернулась и поняла, чего она так разнервничалась. Перед нами, пока ещё скрытые целомудренным полумраком, но уже вполне различимые, появились первые сожжённые. Я никогда не слышала о них, и уж точно не видела, но в ту же секунду, как увидела — поняла, кто это такие. Я не заметила, как Малина приблизилась, подошла сзади, так что смогла произнести в самое ухо:

— Выключите свет.

— Мы отсюда никогда не выберемся.

Кто это сказал? Наверное, ветер.

Тропинка изгибалась между столбами, вбитыми в землю. На уровне глаз это были просто столбы, почерневшие от пожара, но стоило поднять голову, я видела обглоданные огнём тела и лица тех, кто навсегда врос в столбы. На ком-то даже сохранились клочки одежды. Как только я поддавалась злому любопытству, как только поднимала взгляд, они поворачивались ко мне сморщенными, как печёные яблоки, лицами, скалились безгубыми ртами.

По пустырю гулял ветер. Покачивались, скрипели столбы. Солнце заваливалось за горизонт. Ещё немного, и наши фонарики стали бы единственными лучиками света, и что-то обязательно должно было случиться.

Не сговариваясь, мы ускорили шаг, даже вечно отстающая Малина, но конца пустырю видно не было.

Это произошло, когда солнце окончательно нырнуло в темноту.

— …Изрезала себе руки прямо в душевой. Крови было, крови…

Выскочило и тут же нырнуло в темноту. Я оглянулась на Малину. У неё хищно сузились глаза — видно, она тоже это слышала. Значит, мне не чудятся голоса в шуме ветра. Или чудятся, но не одной мне.

Аша оглянулась на нас: бешеный взгляд выдавал её. Ни слова. Дальше мы пошли, стараясь не отдаляться друг от друга больше, чем на шаг.

— …А когда он вернулся, от университета не осталось камня на камне…

Малина споткнулась, я еле успела протянуть руку, чтобы поддержать её. Малина против обыкновения не оттолкнула меня и даже не сверкнула глазами. Я подумала: «Эти мертвецы — просто функции, вроде тех, которые в университете моют полы и готовят обеды. Только их функционал заключается в зловещем шёпоте и поскрипываниях». Всё просто. Учёные не поддаются на провокации.

Это должно было помочь. Сухое осмысление фактов всегда помогало. Но теперь, даже призвав на помощь всё здравомыслие, я не могла перестать прислушиваться к тому, что шептал ветер.

— …И весь остаток жизни провела в пыльном углу музея…

В музей отправляют тех, кто не справился с учебной программой. Кто его знает, куда девают аспирантов, не защитивших диссертацию. Ну а те, кто не добрался до Совета, наверняка находят своё последнее пристанище здесь.

Галка обернулся ко мне: только профиль на фоне багрового неба. Произнёс, едва шевеля губами:

— Туман, не смотри им в лица.

Зачем он это сказал? Минуту назад я и мысли такой не допускала, а теперь от злого любопытства у меня сводило шею.

Луч света скользнул по ближайшему столбу, вырвал из темноты ошмётки одежды. Разорванная чёрная футболка трепетала на ветру. Огонь каким-то чудом не добрался до лица, только обуглил волосы, но эти черты я узнала бы из тысячи. Глаза без ресниц открылись, тёмные губы шевельнулись в усмешке.

Она сказала — я сказала:

— Сказала, ей не за чем больше жить. А потом её сожгли на костре. Она так кричала…

Я шарахнулась в сторону, едва не сшибив с ног Малину. Но та не успела вмазать мне гневной отповедью, потому что луч фонарике переметнулся на соседний столб. Я успела заметить подпаленные, рваны полы белого халата.

— Выключи его, выключи! — зло крикнула Аша. Галка успел первым — наступил ногой, раскрошив лампу вместе со стеклом. Свет погас, ничего больше не было вокруг меня. Малина сидела на земле с закрытыми глазами, обхватив голову, как будто боялась, что череп треснет, как орех в тисках.

Галка осторожно взял её за плечо.

— Пошли.

Я хотела спросить, что она сказала — та Малина, которая болталась, прикрученная к чёрному столбу, а на ветру хлопал обгоревший халат. Я очень хорошо помнила, что сказала я.

«Она так кричала».

Галка вёл Малину к выходу с пустыря. Я подняла голову: небо было тёмно-синим, и силуэт башни нависал сверху. Он не сделался ни ближе, ни дальше.

— Это призраки, да?

Как будто заводной механизм в нас никак не желал останавливаться, пустырь давно остался позади, ночь сделалась угольной, непроглядной, а мы всё шли и шли. Хилые кустарники из проволоки и сухостоя можно было развести руками. Ничего опасного. Ничего.

— Не призраки, просто воображение рисует им знакомые лица, — Галка вымученно усмехнулся. — Это научный факт — мозг сам достраивает то, чего не знает. А сгоревшие трупы вполне реальные. Это учёные, которых сожгли. Но это было уже очень давно.

— За что их сожгли?

— За инакомыслие. Как Джордано Бруно. С учёными вообще часто так бывает.

Похоже, заводной механизм внутри всё-таки сбавлял обороты. Я уже чувствовала, что еле переставляю ноги, как будто на каждой висит по бетонной плите, а Аша с Малиной и Свет серьёзно отстали. Мы слышали их приглушённые голоса где-то за периметром проволочного кустарника.

— Разве за инакомыслие сжигают? Я думала, средневековье давно кончилось.

В темноте я не видела, но обострившееся обоняние донесло до меня его запах — Галка сделался на шаг ближе.

— Ещё бы не сжигали. Человечество не придумало другого способа бороться с нами. Как ещё заставить учёных молчать? Кстати, что она сказала? Та Туман со столба.

Я отвернулась, сделала вид, что изо всех сил вспоминаю, хотя эти слова, наверное, будут приходить мне каждую ночь во сне.

— Что-то про сжигание на столбах. Давай всё-таки сделаем привал, а то завтра никто не встанет.