"От дяди Пети" / Орти

Я возвращалась с работы, как обычно в начале шестого. Все как всегда: утром и вечером одни и те же лица, плывущие кто на автопилоте, а кто на радиоволнах, по маршруту «дом-работа — работа-дом». И я в унисон с толпой. У меня вообще все просто: маркет, аптека, военкомат, два спальных квартала и я дома. Из сомнамбулического состояния меня вывел охранник магазина, оравший на улице так, словно кто-то умер.

— Да не знаю я! Он не реагирует даже на крик, сидит с закрытыми глазами.

При входе в магазин, в засаленном бушлате и рваной вязаной шапке, облокотившись на одну из ступенек, сидел некто.

— Ну, говорю же — бомж! Он тут недавно попрошайничать стал, а теперь видать окочурился. Приезжайте!

— Он что, умер? — Спросила я у стоявшего рядом с охранником парня.

— Да, кто знает… сейчас «скорая» приедет, пусть и разбираются.

Лицо у виновника шума было синюшного оттенка, и я решила, что все таки он умер.

«Конечно, жалко… — повела я свой внутренний диалог продолжая идти дальше — Ну и что, что сегодня зарабатывают даже на попрошайках? Представь, каково ему здесь было. Как он сначала сидел коленками на картонке, согнувшись в три погибели, чтобы людям в глаза не смотреть. Стыдно, потому что. А ты ему ни разу и копеечки не подала».

«Зачем? — отвечала я сама себе — Чтобы на два дня дольше он тут посидел? Может он и сам хотел, чтобы все уже закончилось? И вообще, спасение утопающего — дело рук самого утопающего».

«Может, у него выхода другого не было?..»

«Ой, выход есть всегда…»

«Ладно, хватит. Отмучился, бедолага».

Через некоторое время меня окликнул знакомый голос и, повернувшись, я увидела своего брата.

— Шурик! Привет!

— Привет! С работы бежишь?

— Да.

И уже без всякого блеска в глазах добавила:

— Видел, там?.. — Я сделала знак в сторону магазина. — Замерз наверное, так жалко, ужас…

— Да, несчастный человек, а ты не узнала его?

— Да ну! Откуда я могу его знать?

— Это ведь дядя Петя Чернуха! Нашего папы друг. Помнишь? Они еще вместе расписывали Дом Культуры, и первый видик мы у него в гостях, еще малышней смотрели.

Вдруг перед глазами поплыли картинки из детства, беззаботная улыбка дяди Пети, вечные конфеты-куклы для меня, торчащие из всех карманов. Но я не поверила.

— Я последний раз его на папиных похоронах видела, каких-то пять лет назад, так он нормальным человеком был. А у этого лицо совсем пропитое. Да не он это, что ты!

— Оль, ну я-то знаю что говорю. Я его здесь сразу узнал. На похоронах не до того было, чтобы рассматривать пришедших, а он тогда уже крепко выпивал. Поверь, он это!

Для меня вдруг все потемнело, и я в этой серости была самым грязным пятном.

Придя домой, я весь вечер провела за нервным растиранием рук и выщипыванием катышек на старом поношенном халате. Странный парадокс: стоит к несчастью подойти на шаг ближе, и все твои рациональные мыслишки теряют свой вес, превращаются в отжившие догмы и писанные для других миров постулаты. Я ненавидела свою равнодушную рожу, ежедневно проходящую мимо человека, так нуждающегося в помощи. Хоть какой-нибудь.

Спустя несколько дней, я все также возвращалась с работы домой и, почти дойдя до своего поворота, увидела уже похороненного мною дядю Петю.

«Живой!» — Радостно пронеслось у меня в голове.

Я, как расшалившаяся коза подскочила к нему и прокричала:

— Здравствуйте! Вы куда идете?

Куда может идти человек, в руках с коробкой, в которой несколько мелких купюр да пару разномастных копеечек? Куда бы он ни шел, ему, по моему мнению, было совсем не туда.

На опухшем лице показалось удивление, чего, по всей видимости, не случалось давно.

— Да вот…

— Пойдемте! Пойдемте со мной. — Я легонько, прикоснулась к его локтю указывая направление. От моего приглашения он не отказывался, следуя за мной с той же раззявленной коробкой в руках.

Как все-таки легко, не думать о возможных последствиях, в угоду успокоения своей совести. Благодаря появлению этого человека, суд присяжных в моей голове незамедлительно объявил меня невиновной. Ура! Свободна от высшей меры самопоедания и плевать на обалдевших соседей, они мне вообще кто?

«Ну, подумают о тебе эти люди плохо, они и так от тебя не в восторге, ну, потратишься немного, в конце-концов, что тебе дороже литр хлорки и два выброшенных полотенца или комок откашляных ночью в подушку нервов?»

Пах этот мужчина безусловно скверно. Первое что я спросила закрыв входную дверь, не желает ли он помыться.

Конечно, он не стал отказываться, только кивал и молча принимал все, что я ему предлагала. Он отправился в душ, а я тем временем забросила всю его одежду на проварку в стиральную машину и стала подыскивать во что бы ему переодеться.

Старые вещи бывшего мужа, не выброшенные на случай если с меня их вдруг потребуют, были как нельзя кстати. Отживший свое милицейский китель и брюки с лампасами, это конечно перебор, а вот что-то из штатского вполне подойдет. Самое время избавляться от всего этого хлама. Кроме футболки, спортивных брюк и свитера у меня нашлись даже куртка с шапкой и пара растоптанных, кожаных ботинок.

В ванной шумела вода, под дверью расположилась стопка поношенной но чистой одежды а на кухне вовсю трещала жарившаяся картошка.

Когда он вошел в кухню, я отметила как велики ему и мужнины штаны и футболка. Вспоминая, каким когда-то был дядя Петя, смотреть на него было больно. Я просто знала, что этот человек хороший старый друг моего отца, отчасти сделавший мое детство чуть ярче и красочней. Добрейшей души человек.

Кушал он вполне достойно, не нападая на еду. Единственное что чувствовалось, как ему неловко под моим взглядом и похоже его знобило. Заметив что-то вроде лишая или псориаза у него на руке я метнулась в ванную к аптечке чтобы принести спирт и ватный тампон.

— Чего сама не ешь-то? — Как-то надрывно спросил он. — Брезгуешь?

— Нет, что вы… — соврала зеркалу в ванной я — просто, не ем после шести. — А лицо так и залило краской.

— Вот… — я поставила на стол перед ним флакон со спиртом и положила вату.

— Что это?

Указывая на его руку, я сказала:

— Это, наверное, нужно продезинфицировать…

Он кивнул, и я отвернулась, стараясь больше на него не пялиться. Почему я не спрашивала, как он живет? Где он живет? Ест ли он каждый день или только когда перепадает? Когда дождется, что в коробке соберется больше чем только на «стакан», а еще и на хлебушек? Я боялась его ответов. Страшно принимать в чьей-то пропащей жизни участие, когда живешь на почти минимальную зарплату и минимальный отрезок свободного времени. Но все-таки решившись привести в дом бомжа и алкоголика, почему не боишься, что тебя обчистят? — Нечего чистить, есть только то, что я и сама отдаю.

Вы слышали когда-нибудь, как из флакона с узким горлышком выливается жидкость? А именно спирт? А именно человеку в рот? Вас бы этот звук насторожил.

В сердцах, я больно хлопнула себя по ляжке, выкрикивая чуть не со слезами на глазах:

— Дядь Петя, ну как же вы так?!

На что он сделал короткое «ху» в сторону от меня и проглотил несколько картофелин.

— А я не Петя, я Антон…

Обалдела я тогда здорово, но рассказывать о своих побуждениях не стала. Антоны заслуживают на сострадание не меньше Петь. Меня вдруг кинуло в нравоучения и я стала требовать, чтобы он изменил свою жизнь, «…ведь все возможно, нужно только верить» — надрывалась в доводах я.

Столько ахинеи из меня ни неслось давно.

Похоже, озноб после принятого спирта его отпустил, и он засобирался. Приняв из моих рук пакет со сложенными в него мокрыми лохмотьями, он впихнул туда же и коробку с деньгами стоявшую все это время в коридоре, и уже собрался выходить.

— Не волнуйся, приходить я к тебе не стану. Спасибо, за шмотки и жратву.

Думала ли я, после этого, про Шурика плохо? — Нет. А вот он ругал меня, а заодно и себя, что есть силы. Потом мы конечно вместе и смеялись, и плакали… и сокрушались, что люди исчезают неизвестно куда. Мы продолжаем их помнить и даже путать с кем-то другим. Иногда.

Антона возле маркета больше не было. Шурик говорил, что тот теперь в другом месте сидит, а иногда ходит по улице все с той же коробкой в руках. Но, в местах «моего обитания» он старался не появляться. О, как.

Однажды, в моем почтовом ящике обнаружился тюльпан, обернутый в прозрачный целлофан с разноцветными узорами. Он был порядком распустившийся и смотрел на меня своим черным глазом, а прямо на обертке, маркером было написано: «От дяди Пети».