Роза ветров / Зауэр Ирина

Вот где ты прячешься от меня. Да, знаю — не прячешься, просто пришла посмотреть. И я тоже. Конечно, не сержусь. Это случилось бы рано или поздно — ты нашла бы эту комнату, и тебя нашла бы история, которую я должна рассказать. Пусть мне и кажется, что тебе уже не нужна никакая история, что ты приняла решение и летишь по ветру навстречу своей судьбе. Присядь и выслушай.

Я появилась на свет весной, чтобы стать женой человека, которого прокляла собственная мать, пообещав, что он никогда не найдет себе супруги на свете. Его звали Ллевелин, и он сам был весной — теплом и надеждой, мягким солнечным светом и ветром, приносящим ароматы цветов. Трудно поверить? Просто поверь. И в то, что мать может проклясть свое дитя — тоже. Темному, зимнему сердцу пристали такие поступки, но это все, что я скажу о ней.

Ллевелин был как весна и его приемный отец, волшебник, нашел особенную магию, чтобы его мальчик смог получить то, чего не существовало на свете. Он собрал весенние цветы — ветреницу и горицвет, медуницу, лютик, дикий ирис, и вдохнул в них жизнь Словом. Мне кажется, это было простое и теплое слово, вроде надежды. Волшебник верил, что так правильно и надеялся, что все получится. Он дал мне имя — Блодэун, Цветущая и рассказал, для чего меня создал.

А я… все восхищало меня и приводило в трепет. Начало — это всегда так прекрасно. Я не могла надышаться ветром весны, налюбоваться красками и звуками и всего было так много, что смысл порой терялся, тот смысл, который всегда стоит за звуками и красками. В итоге я запуталась, как путался порой ветер в моих серебряных волосах. Весной все легко, и можно беспечно верить, что так будет всегда. Мне казалось, я могу полюбить Ллевелина, юного, красивого, умного и нежного, искусного во многих ремеслах. Волшебник дал нам неделю, чтобы привыкнуть друг другу, а потом устроил нашу свадьбу. На свадьбе он сделал нам чудесный подарок — напиток, пригубив которого мы будем вместе из судьбы в судьбу. Ллевелин попросил и его выпить тоже — не хотел расставаться с приемным отцом. Конечно, тот согласился. Но я, когда пила из своей чаши, оставила немного на дне, и потом, тайком перелила во флакон. Почему? Весна была на исходе, теплый южный ветер больше не пах цветами и я не знала, к чему эти изменения и старалась подготовиться к новому. Волшебство могло решать проблемы, я видела это и потому поспешила завладеть толикой волшебства.

Я была Ллевелину женой половину лета, и вместе с ним двигавшимся к осени, приближалась к пониманию — мне не хватает чего-то в этой жизни, в этом замке, в этом супружестве. Горячий летний ветер мог согреть, но мог высушить. И где-то во мне изначально был островок пустоты, высушенный ветром.

Но тот же летний ветер принес мне ответ. Имя у ответа было Гвилим, друг и соратник Ллевелина. Он не был так красив и искусен, и нежным его бы никто не назвал — суровый вид, смуглая кожа, глаза цвета темного ореха, резкие жесты и слова. Просто друг, а я была женой его друга. Но оказалось, не важно, кто ты, когда готов уже стать кем-то новым. А готовы были — мы оба. Я и Гвилим.

Но не Ллевелин и не его отец-волшебник. Поэтому, когда наша любовь и наше предательство открылись, то пришлось отвечать перед ними. Это была осень, еще не холодная, но уже начавшая раздевать деревья, обнажать, как души перед суровыми обвинениями нелюбимого мужа и его приемного отца. Слова не помогли ни мне, ни Гвилиму, хотя и отвечать мы пытались тоже словам, колючим как снежинки. Не знаю, как волшебник все узнал — должно быть, с помощью магии. Человек, владеющий силой, имеет право использовать ее. Так зима имеет право замораживать землю. Но раньше, чем прохладный ветер жизни сделался ледяным, я успела напоить любимого спрятанным во флакон волшебным напитком, потому что хотела, чтобы он всегда был со мной.

Ллевелин не дал приемному отцу закончить нашу историю с помощью волшебства — превратить Гвилима в дерево или камень. Он вызвал моего любимого на поединок и победил его. Да, победил — значит убил. После этого он сам изменился, перестав быть легким и теплым, как весна, и сразу шагнул в неуютную голую осень. А я словно оказалась в самом центре суровой зимы, холодной и безжизненной. Зимой я и ушла из жизни.

Никто не думает, что смерть проста. Вот ты есть, а вот тебя уже нет. Просто ли это? Смотря по какую ты сторону. Тем, кто остается, всегда непросто терять любимых. Против этого и должен был помочь напиток волшебника.

Он не помешал мне умереть, тихо зачахнуть без тепла, но вернул в мир спустя годы и годы, когда в него вернулись ушедшие за грань в свое время волшебник и Ллевелин. Имена были другими, и история началась иначе, хотя снова была весна, проклятье матери и то, из чего создали меня. В этот раз приемный отец Ллевелина использовал не цветы — он оживил статую. Только это ничего не изменило — и я думала, что счастлива почти всю весну и часть лета, а остаток его и часть весны — счастлива по настоящему, потому что встретила вернувшегося, связанного судьбами со мной и остальными Гвилима. Потом я поняла, что не могу так больше и хотела рассказать мужу, но Гвилим попросил дать ему это право.

И это тоже ничего не изменило — зима настала даже быстрее, чем в прошлый раз.

Что? Да, я всегда вспоминала, в конце концов, что все уже было, все ветры и события, но и это ничего не меняло.

В следующий раз при моем создании обошлось совсем без волшебства, хотя приемный отец моего мужа по-прежнему звался волшебником — меня просто собрали из мельчайших частиц, из которых состоит все на свете. Тогдашняя я быстро поняла, что не люблю Ллевелина и встретила Гвилима в самом начале лета. А уже в конце подговорила его убить моего мужа, потому что отчаялась, потому что он не хотел или не мог отпустить меня, потому что его отец зорко следил за всем. У Гвилима дрогнула рука — раненый Ллевелин смог позвать на помощь, и пришедший к нему на зов отец сделал обратное тому, что позволило меня создать — разобрал моего возлюбленного на мельчайшие частицы и рассеял их по миру.

Так все повторялось снова и снова. Один ветер приносил в мир меня, другой — моего любимого, третий уносил из жизни. Случалось, я признавалась не мужу, а его отцу, и он порой делал так, чтобы я забыла Гвилима, но и тогда я быстро чахла; иногда брал с меня нерушимое обещание. Ничего не помогало. Если я и жила долго, то остаток своих дней ощущала только холод и зиму.

В конце концов мы все страшно устали, разве, может, кроме волшебника, ведь силе и зиме не положено уставать. И когда однажды он сказал, что знает, что нужно делать, что сила поможет нам, мы трое ответили — «нет».

И словно все четыре ветра подули разом и стихли. Мой муж взял руку Гвилима и, соединив с моей, сказал: «Будьте вместе». Волшебник возмутился и опечалился, ведь кроме меня у его приемного сына не могло быть жены, а он не хотел, чтобы его любимец остался одиноким. «У меня есть немного времени подождать и поискать, — ответил Ллевелин. — Возможно, проклятье потеряет силу, не может же оно преследовать меня из жизни в жизнь. Или я дождусь, когда у Цветущей родится дочь, и женюсь на ней». Это была шутка, попытка утешить себя и нас, но волшебник увидел в ней спасение. Он пообещал, что Ллевелин дождется, и усыпил его.

Посмотри на него, дочь. Может, именно ты сумеешь пробудить спящего. Мне кажется, именно ты. Но не спеши. Можешь приходить в эту комнату снова и снова, пока не поймешь, пока тебе не подскажет сердце, как разбудить весну. Разбудить и стать для Ллевелина весной, и летом, и осенью, и зимой. Всеми ветрами и сезонами, силой и судьбой, безо всякой магии.