Глава 27

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

25 день

Гжевик по молодости был без ума от своей жены, и когда та заявила, что не хочет быть просто «жинкой воеводской» да затребовала себе титул, мужик призадумался. Князем просто так не сделаешься, а вот присвоить ничего здесь не значащий, но такой заманчивый иноземный статус можно. Душеньку женскую потешить опять же, почему бы и нет? И Гжевик нарёк себя, да не абы как, а бароном! Что и говорить: жену мужик любил. Да только не долго. Померла она в скорости от болезни, но осталась дочка-красавица, вся в мать. Характером, к несчастью, тоже в неё пошла. Своевольная и ветреная. Когда старый воевода сосватал её Епископу, то он и подумать не мог, что молодая пышущая здоровьем сумасбродка вскорости преставится. А вот теперь, поди ж ты! Стоит перед ним живая, взъерошенная, да еще и мужика с собой какого-то привела, как гулящая кошка, ей-богу. Если, конечно, это его Миланка, или просто Милка, а не чудь какая… Гжевик внимательно осмотрел ее со всех сторон, не говоря ни слова, затем так же сурьёзно оглядел наёмника, и остановился на начальнике городской стражи:

— Стоян?! Ты-то что с ними деешь?

Бравый стражник бодро отрапортовал всё, что с ними приключилось с момента встречи, воспользовавшись случаем, так же рассказал о своих планах по защите города. Гжевик доклад выслушал, удовлетворенно кивнул и отправил мужика за двери:

— Позже поговорим, не отходи далече.

Стоян глянул на прощанье на Милку, та стояла опустив голову, и вышел из зала, претворив за собой тяжелые дубовые двери. Бывшая служанка подняла испуганный взгляд на отца:

— Тятя, я верну…

Старый вояка махнул рукой, чтоб она замолчала:

— Стало быть Стоян всю правду сбаял? Ты просто убёгла, смерть свою разыграв?

Милка кивнула, шмыгнув носом. Барон сложил руки за спиной и принялся кружить возле девушки:

— Одно мне скажи: Ежна тут при делах?

Девушка покачала головой.

— Ясно, — пробормотал мужчина и, развернувшись, грузно потопал к ближайшей лавке. Он тяжело опустился, отвернулся к столу. В зале стояла тишина, прерываемая Милкиными всхлипываниями. Седая голова хозяина замка устало склонилась ниже плеч, послышался прерывистый вздох, который тут же оборвался — мужик, опомнившись, взял себя в руки. Брест топтался на месте, не зная, что предпринять.

— Ещё мне ответь, — сдавленно прохрипел Гжевик себе в бороду, — За каким хреном ты сейчас-то вернулась?

— Тятя, я… Ну, не могла я жить в доме Епископа да ещё и четвертой женой! — воскликнула бывшая служанка в свое оправдание.

Отец, не оборачиваясь, некоторое время просто молчал. Он закрыл глаза ладонью, тяжело всхлипнул.

— Тятенька-а, — не выдержала Милка и бросилась к отцу в ноги.

Тот молча поднялся, отстранившись от рыдающей девушки, быстро смахнул выступившие слёзы:

— Зачем сейчас пришла? — повторил вопрос Гжевик.

— Чтобы не дать тебе совершить беду великую! Этот мужчина, — девушка указала на Бреста, — Не крал твой рубин! Его подставила одна мерзавка. Мы уже добыли камень и собирались воротить назад, как она опять его украла!

Наёмник стоял красный, как рак: виданное ли дело, девка его перед воеводой выгораживает. Брест вышел вперёд:

— Дозволь слово молвить, барон.

Гжевик сразу посуровел, только красные глаза, над седой бородой говорили о недавно пролитых слезах:

— Докладай.

— Рубин взаправду пропал, я пытался его воротить и имя свое очистить да провалился. И уж коли война тут зреет из-за камня, а я причастен к его утере, так может смогу как-то пособить?

Старый воевода призадумался: решение многих проблем само пришло в руки и, как бравый солдат, ждёт приказа. Грех не воспользоваться. Мужчина почесал бороду:

— Добре, пособить сможешь. От чего же нет?

Он ещё что-то прикинул в уме, повертел мыслишку и так и сяк, наконец, крикнул в коридор:

— Стража!

Дверь распахнулась, в зал тут же вломились мужики с бердышами наперевес, следом неторопливо протиснулся Гостемил. Гжевик кивнул на Бреста:

— Вяжите этого! Да в темницу!

Милка подскочила, как ужаленная, повиснув у отца на шее:

— Тятя! Что ты деешь?!

Гжевик стряхнул ревущую девку и кивнул управляющему:

— Гостемил, возьми двух ребят, баронессу в склепе ейном запри, пущай поразмыслит малость мозгами своими куриными. Да не выпускай дуру, покуда я лично приказа не отдам. Всё понял?

Милка осела, испуганно глядя на ничего не выражающее рыбье лицо управляющего. Гостемил кивнул, свистнул в коридор:

— Захар, Буян, подите сюды. Приказ барина слышали?

Два мужика выпрямились по стойке «смирно», заинтересованно разглядывая внезапно воскресшую барыню.

— Выполняйте, чаво встали-то.

Молодая баронесса заверещала, но сбежать не успела, её схватили с двух сторон и под белы рученьки свели в коридор. Брест стоял связанный, молча наблюдая за развернувшейся картиной. Его желваки напряглись под кожей, а брови сошлись на переносице. Мужчина тяжелым взглядом встретился с бароном:

— Увести его, — приказал Гжевик и поманил Гостемила пальцем.

Стража отобрала у Бреста меч, и хотя наёмник не сопротивлялся, всё равно для острастки сунули кулак под ребра. Мужчина охнул и согнулся, хватая ртом воздух, его поволокли прочь из зала. Последнее, что он увидел, как барон, отдав несколько приказов Гостемилу, довольно вздохнул. В старческих, чуть выгоревших глазах вспыхнули нехорошие огни.

***

Волшебный клубок вывел меня на дорогу, ведущую к поляне с бабкиной избой. Меньше всего мне сейчас надо появляться в знакомых местах, чтобы ненароком не наткнуться на погоню: Брест наверняка захочет вернуть камушек. Я попыталась поймать моток ниток, но мелкий гад не давался в руки, а кружил вокруг. Видимо, он, во что бы то ни стало, хотел сопроводить меня до конечной точки — избы на курьих ногах. Клубок вился между ног, как ошалелый щенок, но как только я делала шаг в сторону, тут же замирал на месте, давая понять, что ты, мол, не туда идёшь. Провалив ещё одну попытку схватить ведьмин «компас», я разоралась на него:

— Да провались ты, шерстяной ублюдок! — моя нога, наконец, достала до маленького гада и отправила его в дальний полет.

Поправив мешок, я резко развернулась и, чеканя шаг, проломилась в кусты на обочине: по дороге идти — заметят, буду двигаться дальше на юг вдоль тракта, всё лесом-лесом. К людям опасно выходить, когда за душой целое состояние. Рука инстинктивно дёрнулась к камню, но задержалась на полпути: с этим придётся повременить.

К вечеру быстро стемнело. Я брела уже несколько часов, стараясь сосредоточиться на дороге и ни о чем не думать. Иногда выходило плохо: треск веток рядом заставлял вздрагивать, уханье совы — испуганно озираться по сторонам, один раз показалось, что за мной кто-то наблюдал — драпанула так, что оставила после себя широкую тропу с обломанными сучьями. Долго таких нервов не выдержу: сумерки в лесу нагоняют жути на самых крепких мужиков, чего уж говорить обо мне? Чего случись, а спину прикрыть некому. Я отогнала прочь плохую мысль. Этим паразитам только дай протиснуться в голову, как тут же набежит толпа сомнений, страданий и прочей ерунды. Ничего хорошего от них не жди. Лучше быть самоуверенной дурой, чем «всё-время-сомневающейся» умницей: первые счастливей.

Ещё через час я вышла на ничем не примечательную поляну, которая, словно проплешина, выросла среди густой «шевелюры» леса. В темноте едва различимая стояла покосившаяся избушка-не избушка, может шалаш какой, отсюда не разобрать. Без окон, покрытая мхом, от неё пахло плесенью и сыростью. Я подошла ближе. Кругом стояла тишина, не считая обычных для леса звуков птиц и гнуса. Усталость сыграла со мной злую шутку, и я была готова завалиться спать где угодно, лишь бы прикрыть глаза и дать ноющим мышцам отдых. Осторожно заглянув внутрь лесного сарая, обнаружила лишь кучу прелых листьев. Выбирать не приходится, только нужно принять меры предосторожности и можно будет отдохнуть. Я вытащила меч и на Брестовом примере… В горле встал ком. Усилием воли задавила в себе дурацкие мысли. Так, о чём-бишь думала до этого? Защитный круг. Вместе с пыхтением и тихими матюками в дёрне всё же появилась глубокая борозда. Думаю на ночь должно хватить от нежити, теперь бы от живности уберечься. Я стряхнула пот со лба: ночь будет душной. Отломав на краю поляны несколько толстых веток, вернулась к шалашу. Уверенными и точными движениями — сказываются годы таких ночёвок — я вбила колья в землю напротив выхода. Повязав сверху верёвку, натянула упругие ветки, примотав к ним свой нож, и закрепила ловушку. Если кто полезет, то это зараза убить не убьёт, но понервничать заставит. Осторожно перешагнув через растяжку, я залезла в укрытие, устало сбросила мешок и устроилась на куче листьев. Закинула в рот кусок сыра, подоткнув под голову торбу, устроилась вздремнуть.

Сон не шёл. Совсем. То ли от чрезмерной усталости, то ли ещё от чего… Об «отчегоещё» я старалась не думать. За тонкой стенкой стрекотали сверчки, где-то ухнула неясыть — прямо как на лесном озере около избы Ежны. Интересно, чем сейчас Гера занимается? То, что он отказался со мной идти, можно расценивать как предательство, но есть такие люди — и Прежний в их числе — на которых ты просто не можешь сердиться или обижаться. Они, как «солнышки», всех согревают, никого не судят, но иногда и их скрывают тучи. И тогда я злюсь на «тучи», но не на теплого и понимающего Геру. Если он выбрал учёбу с магией вместо цивилизации, то я скажу «Вперёд!».

Рука нащупала свёрток с рубином за пазухой. Я вытащила камень, и хотя в темноте не удастся ничего разглядеть, поднесла его к лицу. За такое добро можно выручить ещё сто золотых, а если сложить всё вместе, то как раз хватит денег нанять небольшой отряд наёмников, заготовить припасы и выдвинуться в Старый город к Хранилищу. Со временем я смогу разобраться что к чему, и восстановить учёных. Всё это будет. Со временем. В ближайшем будущем туда путь заказан, ибо где меня будут искать, как не в том бункере? Может спустя пару месяцев я и выберусь из подполья, когда всё будет кончено, и единственный, кому нужен этот камень больше моего, умрет от скрытой в крови заразы. Мне вдруг резко сделалось душно от этой мысли.

Показалось, что доспех стал сильнее сжимать мою грудь, жёсткая ткань сдавливала рёбра, как питон. Я захлебывалась, воздуха катастрофически не хватало. Липкий страх, словно смола, потёк за шиворот. Я попыталась сесть, но голова закружилась, и меня повело в сторону. Завалившись на бок, мелко и часто задышала — мне надо к выходу под открытое небо. Руки с ногами не слушались, и я тащила себя, цепляясь пальцами за влажную землю. В грязи остались глубокие борозды. Воздух. Мне нужен открытый воздух. Лишний раз поблагодарив богов, что не достала до растяжки, я выпала, наконец, на ночную поляну. Всплыло смутное воспоминание, что так меня накрыло, когда мы оказались на большой глубине в бункере. Сейчас все будет хорошо, все пройдет. Здесь нет ни тонн земли надо мной, ни бетона, только ночное небо. Я грязными от земли пальцами вцепилась в тёмную кожу доспеха, пытаясь оттянуть её. О, нет! Из груди вырвался стон. Легче не становилось. Что за…? Сердце колотилось под рёбрами, словно хотело сломать их изнутри. Пот градом выступил на лице. Как тогда… В бункере… Наёмник смог успокоить и пообещал, что ничего не случится. Брест, ты обещал, что ничего не случится. Ты обещал… ТЫ НЕ СДЕРЖАЛ СЛОВА, СУКИН СЫН! Всё случилось ещё раньше! Ты бросил меня во второй раз! Во второй раз! Я ненавижу тебя, ублюдок!

Желудок скрутило от резкой боли, меня вырвало. Страх, овладевший сознанием, издал победный клич и, заботливо укутав меня с головы до ног, зашептал прямо в ухо: «Он умрёт! Брест умрёт! Опять… И ты ничего не сможешь с этим поделать. Тебе было хорошо? Ты что-то начала чувствовать с момента смерти Севы, ты начала возвращаться к жизни? Но зачем? Ведь ему осталась неделя. А знаешь? Вообще-то это твоя вина. Почему нет? Ведь это ты украла камень и втянула его во всё это, ведь так? Хм… А что же тебя ждёт впереди… Возможно тебе опять повезёт, и ты встретишь Севу или Бреста, или как он будет называться в следующий раз, еще лет через двести-триста? Но что от тебя останется? Вопросы-вопросы… Но гарантий и ответов никто не даст, ведь ты опять осталась одна, а этот мужчина, твой мужчина, умрёт. Возможно, уже умер. Ты только представь: глаза не двигаются и остекленели, сам он высохнет, а ты будешь спрашивать себя, он ли это вообще? Я могу продолжать, хочешь? Ведь ты это заслужила».

— НЕТ! — Мой крик разнёсся по всей поляне. Руки не удержали, и я упала лицом в землю рядом со своей рвотой. Силы закончились, и я просто лежала, сокращаясь от судорог, не обращая внимания на физическую боль, пот и лужу рядом. Перед глазами стояла темнота. Не было ни ночного неба, ни силуэтов деревьев, только шум крови в ушах и головокружение. А после пропало тело, остатки воздуха, исчезло всё. Мне нужна помо…

…

…

…

Что-то не так. На лицо течет какая-то дрянь, и кто-то орёт рядом:

— Катька! Катерина-а! Давай-давай приходи в себя. Ну же, малышка!

Я что-то пробулькала, слабо отмахнувшись от струи. Вода? Да, кажется, просто вода. Разлепив с усилием глаза, увидела перед собой два тёмных силуэта. Герин голос раздался справа:

— Ты как?

— Бывало и лучше, — проблеяла я.

— Я уж думал, ты коня двинула, — ответил парень, усаживая меня, — Ну и запашиной от тебя несёт! Ты в чем тут вывозилась?

— Не лез бы. А-то у меня последнюю неделю желудок слабый, — отмахнулась я.

Рядом проскрипела Ежна:

— Ну и долго ещё будем лясы точить, ась? Поднимайся, жук-притворяшка, уже идтить сможешь! Дела у нас ещё, дела, а мы итак с опозданьицем!

Я кое-как приняла вертикальное положение. Помотала головой: вроде не кружится.

— Как вы меня нашли? И главное: на кой?

— На кой — на кой. На той! — передразнила бабка, — Поднимайся, давай. Мужику помощь треба.

Горло сжалось:

— Он ещё жив? — раздался сдавленный хрип.

— Ненадолго, коли будем медлить. Айда, — бабка поманила пальцем.

Я сидела, не двигаясь:

— Если уж ты не смогла его вылечить, чем я-то смогу помочь… Я просто не смогу смотреть… как он умирает опять…

Гера переглянулся с ведьмой и сел передо мной на корточки:

— Знаешь. Я, конечно, знал, что ты думаешь только о себе. В основном. Но не знал, что настолько. Там наш друг нуждается в помощи, а ты сидишь здесь и жалеешь себя! Не хочется ей, видите ли, в глаза ему смотреть, всё равно же помрёт! Да, даже перед смертью, надо собрать яйца в кулак, и смеяться в лицо костлявой. Поднимай свою тощую задницу, и пошли спасать Бреста! За одно и Триннице поможем, что уж.

Я тяжело вздохнула. От меня и вправду смердело.

— Есть ещё вода? Умыться бы.

В лицо опять хлынул поток. И откуда только столько взялось-то? Отфыркиваясь, я отёрла лицо от пота и рвоты, с кряхтением поднялась. Ноги ещё ватные, но ничего, расхожусь. Гера с молчаливым спокойствием поднялся, разглядывая мои неловкие попытки ходьбы. Ворожея неподалёку задрала голову и рассматривала звёзды в небе, иногда что-то бормоча себе под нос. Я перешагнула нетронутую растяжку, отвязала нож.

— А ты ещё помнишь наши старые фокусы, — похвалил Гера, — Я сам чуть не угодил в темноте, да баба Ежна вовремя предупредила.

Я пожала плечами и направилась в шалаш за мешком. Гера прав: надо торопиться. Хранилище никуда не денется в конце концов, а сейчас появился шанс оттянуть смертный приговор наёмнику. Я вышла во всеоружии, готовая раскидывать врагов налево-направо. Удивительно, как человеку придаёт сил принятое решение, и как угнетает неопределённость. Ведьма с Герой о чём-то переговаривались, но заметив меня смолкли.

— На чём будем добираться? — поинтересовалась я.

— Сейчас вихрь поймаем и в путь, — отрапортовала бабуля.

Я тяжело вздохнула: хорошо хоть не в ступе. Пока ворожея бормотала про себя заклятие, а вокруг начали подниматься знакомые ветра, я легонько тронула Прежнего за руку:

— Гера, спасибо тебе. Ты, как всегда, шаришь в людях лучше их самих.

Парень обнял меня и поцеловал в висок:

— Пожалуйста. К несчастью, себя я не очень «шарю», — грустно закончил он.

***

Гжевик нервно вышагивал по залу, отдавая распоряжения солдатам. Появление дочери не смогло отвлечь бравого вояку, и он, ещё более воодушевлённый, покручивал усы и думал, как лучше разыграть партию с новыми фигурами. Близилась полночь, и вот-вот должно было начаться наступление. Городская стража — союзники, они перекроют доступ к мосту и постараются не выпустить церковников из Тринницы. То, что стражников ждала верная смерть, барона нисколько не волновало. Мясо — есть мясо, главное защитить крепость.

В зал ворвался Гостемил, расталкивая перед собой людей и бесцеремонно прокладывая дорогу, он чуть было не свалил с ног хозяина:

— Прости, барин. Там… Во дворе… — он не мог отдышаться, а пот каплями скатывался с бледного лба.

— Кого ещё нелёгкая принесла? — нахмурился барон.

Управляющий окончательно лишился дара речи и просто указал пальцем на выход. Гжевик тихо выматерился себе в бороду, широким шагом поспешил на улицу. Со двора доносился громкий ропот, солдаты шумели, о чем-то переговариваясь. Барон грозно вышел на замковую площадь, готовый распять каждого, кто нарушил дисциплину, но тут же осёкся: в центре стояли три фигуры. Мужчина внимательно пригляделся и чертыхнулся про себя.

— Ежна! Сколько лет, сколько зим не виделись? Ещё бы столько же не видеться!

— И тебя чтоб подагра прихватила, боров охальный. Куда внучку мою дел?

— Нешто при служивых дела семейные решать будем? Айда в трапезную, — скомандовал хозяин. — Дорогих гостей принято хлебом-солью встречать, но у меня и то, и другое, как на грех, закончилось. Требуха свиням осталась, отведаешь?

У Геры глаза полезли на лоб, а Катерина поджала губы, но бабка, казалось, не замечала острого слова:

— Да что же я твою еду отбирать буду? Хряк ты пропитый. Давай уже за дело гуторить.

Ворожея твердой походкой проследовала за Гжевиком внутрь, Прежние увязались за ними. Солдаты, не пропустив ни слова, удивленно переговаривались, в редких обрывках слышалось даже уважение в сторону неизвестной старухи. Гостемил в который раз резво вытолкал всех взашей из зала, освобождая место, а сам приютился в темном уголке, навострив уши. Гжевик цыкнул на мужика, и управляющий раздосадовано поплёлся на улицу.

Катерина огляделась кругом: узкие окна-бойницы с распахнутыми ставнями создавали сквозняк, от чего тусклый свет факелов дрожал, отбрасывая причудливые тени. В зале вытянулись два ряда столов, сплошь усеянные недоеденным пайком, жёлтыми свитками, где-то валялся шлем и перчатки — людей оторвали от дел. Прежняя припомнила этот зал, она была здесь раз или два, но никогда в нём не убиралась. Сюда вели два входа, из-за которых доносились разговоры стражников, а иногда и лязг металла.

Барон прервал созерцание, сложив руки на большом животе и уперевшись задом на стол:

— Зачем пожаловала, Ежна? Занят я сейчас, войнушка намечается, видишь ли.

— Вижу, как не видеть-то. Только ты, милок, откусил кусок, которые тебе поперёк горла встанет.

— Опять пророчествуешь? — отмахнулся мужик. — Мне твои басни ещё до женитьбы поперёк встали, избави меня от проповедей. Один, вон, уже допроповедовался, рога ему сегодня пообломаю, да святость в праведную задницу затолкаю.

— Ох, не делил бы ты шкуру не убитого церковника, — скривилась ворожея. — Не буду я с тобой туманами гуторить, прямо скажу. Значится так: рубин украденный мы тебе вернём, отдашь его Епископу. Второй камень, что настоящий, волшебный мне отдашь для сохранности, тебе он только беду принесёт. Мужика, что с Милкой пришел, отпустишь, ну и внучку мою из склепа выпусти, ирод.

Гжевик расхохотался:

— Ишь ты, мать, как складно у тебя петь получается! Давай ещё раз, я хоть запишу, перед сном перечитывать буду, развлеченьеце мне будет.

Ни один мускул не дрогнул на лице ведьмы. Катерина рядом округлила глаза:

— Что значит «второй камень»? Он разве не один? А что же этот? — она быстро дотронулась до доспешной кожи, где в потайном кармане приютился рубин.

Жест не остался незамеченным для острого глаза старого солдата. Он снова расхохотался, вся ситуация его очень веселила.

— А ты, Ежна, не сказала своим птенцам, что камня два? Честное слово, смотреть на ваши вытянутые рожи… Давно я так не потешался! А что касаемо этого, — барон кивнул на Пержнюю. — Можете оставить его себе. Хотя… Погоди-погоди… Твое лицо мне смутно знакомо… Это про тебя Гостемил сказывал? Про служанку, что с охранником наёмным убёгла и камушек прихватила?

Барон поднялся от стола и направился к Прежней. Он остановился чуть поодаль, взял её за подбородок, старческие глаза заглянули в молодое лицо и прищурились в счастливой улыбке:

— А ведь это и правда ты. Мне ещё Олька сказывала, что дружбу завела с одной приблудой, как было велено, да домовой докладывал, что вывел тебя к утру. Что глаза пучишь? Замку он верен, а значит мне. Только вот не ждал я, не гадал тебя опять здесь увидеть!

Брови Катерины поползли вверх, Гера рядом ахнул и схватил подругу за локоть.

— Вообще, я должен вам спасибо сказать, вы так ладно отыграли свои роли с тем мужиком! Кража должна была пройти как по написанному, и вы удачно подвернулись под руку.

Прежняя отдернула лицо от пальцев хозяина замка, словно от мерзких толстых червей. Она отступила назад, неверяще ахнув:

— Та кража… Вы подстроили всё с самого начала! Вот откуда тайные сведения у двух пропоиц в корчме, ведь всем известно, что пьянь проболтается, и кто-нибудь да клюнет на легкую наживу. Я и клюнула, как последняя бестолочь. — Она закрыла лицо ладонью, продолжив бормотать. — Оттуда же только один пришлый охранник, и нелепый приказ брать всех без разбору в замок на работу. Да вы чуть ли не весь путь розами усыпали, лишь бы камень похитили, но зачем? — Катерина непонимающе смотрела на барона глазами побитой собаки.

Ведьма тяжело вздохнула и, обогнув зятя, протопала до лавки. Дерево жалобно скрипнуло, словно на него опустилась целая гора. Гера остался стоять рядом с Прежней, словно обухом по голове пришибленной. Девушка ждала объяснений, и Гжевик поднял бровь, удивлённо уставившись на старую ворожею:

— Ты и это им не рассказала? Ну, мать, либо ты Зрение теряешь, либо опять своих птенцов впотьмах держишь. А они у тебя вроде ничего… Смышлёные… Быстро докумекали своей головой до всего. Ну-кась, а ты, паря, сможешь объяснить, на кой красть рубин понадобилось? Или девка из вас самая умная?

Гера насупился. Окунувшись в душу к барону, парень словно в навозную яму упал. Глядя исподлобья на мужика, Прежний хмуро ответил:

— Кража была нужна, чтобы отвести глаза Епископу от настоящего камня, который барон всё-таки оставил у себя. Он, — Прежний кивнул на Гжевика, — Думает, что в замке есть доверенные люди главного тринника, но не знает кто они. Для них и пришлось разыграть правдоподобный спектакль.

Воровка хватала ртом воздух: старый мужик обжулил её! Прежнюю! Которая прожила четыре сотни лет. Её облапошили, как кутёнка, а она играла всего лишь прописанную роль, как, впрочем, и Брест. Самолюбие полетело вниз со скоростью и треском сползающего оползня.

Старый барон подошёл, нисколько не опасаясь молодого парня, и по-отечески похлопал Геру по плечу:

— А ты молодец! Видать, бабка научила тебя своим штукам, раз умеешь в голову пролазить…

Договорить ему не дали, на улице грохнул взрыв. По стенам замка прошлась дрожь, с потолка посыпалась крошка. Гера с Катериной пригнулась, а барон в ярости опрокинул стол:

— Порешу паскуду! — взревел старый солдат.

Он сорвался с места со скоростью бегущего тура, но его опередили, и дверь с грохотом распахнулась. В зал влетел белый, как покойник, стражник:

— Барин! Беда! Церковники напали. Там Епископ… Беда!

Ещё один взрыв заглушил лепет мужика. С улицы послышались стоны и крики. Началась осада замка.