Глава 2

Я отстегнула перевязь ножен у стражника и забрала меч. Попробовала приподнять неподвижное тело, но мужик оказался слишком тяжел. Так не пойдет, надо облегчить себе задачу, в прямом смысле слова — на нем одних доспехов цельный пуд. Я сняла с него шлем, расстегнула ремни, удерживающие броню, благо та была кожаной, и стащила нагрудник. Поножи и наручи постигла та же участь. Стражник остался в одном льняном поддоспешнике, штанах и сапогах. Их, пожалуй, оставлю.

Взяв мужика за ноги, потащила его из оружейной. Рядом раздался какой-то шорох, я, тут же бросив свою ношу, прислушалась. Легкое поскрёбывание повторилось, к нему добавился писк. Тьфу ты! Крысы, едрит-твою с молитвою. Крепко про себя выругавшись, подцепила неподвижное тело и поволокла его дальше — мне стоило быть начеку. Замковый люд, конечно, не спешил соваться в проклятое западное крыло, но это не значит, что какой-нибудь храбрый служка не захочет пощекотать себе нервы, сбегав сюда на спор, или поздний излишне дотошный стражник не решит проверить все ли спокойно.

Еще с месяц назад, когда я пристроилась сюда на работу, местные тут же рассказали мне все свои байки и сплетни. Свежие уши для болтунов, что сахарный леденец для ребенка. Мне оставалось только кивать, иногда восклицая «Да ты что-о!». Вдоволь наслушавшись тутошних сказок, я призадумалась: какие из них можно использовать в своих целях. Любимой темой для почеса языка, конечно, была смерть молодой баронессы — дочери барона Гжевика. Та преставилась пару месяцев назад при странных обстоятельствах. Вроде была молодая девица на выданье, но внезапно слегла, а через несколько дней по ней уже заказывали панихиду. Челядь с тайным удовольствием смаковала эту историю. Одни говорили, мол, это проклятье сыграло, что вместо тела на кровати нашли клубок змей. Другие говорили, что баронесса упырицей оборотилась и теперь восстает из гроба, попить людской кровушки. В общем, пересказывали эти сказки до сих пор, что мне было только на руку. Вещи дочери старый барон из отцовской сентиментальности не выбросил, и мне не составило труда стащить одно из ее платьев. Девица была добрая, в смысле, кровь с молоком, но меня это ничуть не смутило: после смерти все усыхают. Платье висело на моем худом тельце, словно мешок на пугале, что по мне, дык, еще больше нагоняло страху от облика привида. Пару раз в неделю, я наряжалась в эти похоронные тряпки и прогуливалась в лунном свете по коридорам западного крыла. Немного повыла там, немного постенала сям, и челядь зашепталась о нечисти, обитающей в стенах замка. Теперь по ночам каждый запирался в своих комнатах на три засова, рассовывал чеснок по углам, и даже стража лишний раз старалась не появляться в этом крыле. Я же пожинала плоды своего месячного труда, занимаясь делами в относительном спокойствии и безопасности.

Взяв мужика за ноги, поволокла его дальше, пыхтя и отдуваясь. Ну, до чего же здоров, бычара. Задрав ему рубище до шеи и обнажив мускулистое в шрамах тело, я от души перематерилась:

Плевать, — вырвалось вместе с хрипом, — Он мне еще пригодится.

Затащив наемника в коридор, прислонила его к стене. В галерее было тихо и сумрачно. Факелы не горели, но через узкие окна пробивался лунный свет, освещая клубки пыли. Те меланхолично перекатывались из угла в угол от сквозняка, который гулял тут повсюду. Я вернулась в старую оружейную, и, кое-как сложив снятые со стражника доспехи, затолкала их в нишу за шкафом. Там их не найдут, во всяком случае не сразу. Вернувшись обратно в галерею, я нашарила в небольшом укрытии свое платье служанки и быстро накинула его поверх костюма. Кстати, надевать темную одежду для дела — это глупость из бабьих сказок, дескать, воры всегда в черном шныряют. Одежда должна быть удобной, в идеале добытой тут же в замке, если кто заметит — можно притвориться челядью. Только для меня местные наряды — проблема: начиная от королев, заканчивая кухарками — все особи женского пола носили только юбки. Согласитесь, трудновато лазать по крышам в кринолине, но появиться на людях в штанах еще хуже. Десять плетей перед толпой на площади подогревают задницу до температуры медленно тлеющих углей.

Поправив корсаж, я перешагнула через сползающее тело и, всколыхнув клубки пыли, прокралась до конца галереи. За первым поворотом обнаружилась дверь. Припомнив, что там находится трапезная, вернулась за стражником и, кряхтя, поволокла его дальше ко входу. Вытерев мужиком пол — за ним тянулся вычищенный от пыли след — я облегченно бросила его около двери. Приложив ухо, прислушалась: в трапезной было тихо. Обреченно глянув на бесчувственного охранника, тяжело вздохнула:

— Достался же бугай. Ну почему мне всегда так везет, а? — отдувалась я, затаскивая несчастного в зал, — Ну ничего, все должно окупиться сторицей.

В трапезной никого не было. В дальнем углу догорали поленья в очаге, над огнем висел котелок. Посередине стоял огромный выскобленный стол с лавками по бокам. Тени от мебели дрожали и плясали на полу вслед за язычками пламени. На столе оставалось немного еды и кувшин с квасом.

— Очень кстати, — промелькнуло в голове. Целый день впроголодь все-таки.

Свалив мужика тут же около стола, я сцапала хлеба с сыром и огромным куском затолкала себе в рот, отряхнув руки. По дороге прожую, подумалось мне.

— Хоть кваском запей, — насмешливо раздалось за спиной.

Резко развернувшись на каблуках, я инстинктивно пригнулась, готовясь бежать. Передо мной стоял, скрестив руки, низенький мужичок, который едва доставал мне до пояса. Весь обросший, он, казалось, не стригся с самого наступления Тьмы. Черные глазки, над густой бородой, внимательно меня разглядывали. Плавно выпрямившись, я продолжала выжидающе наблюдать за незваным гостем, медленно дожевывая.

— Так это ты тот самый «привид», распугавший всю челядь? — он без церемоний подошел к лавке и уселся, хлопнув себя по коленям.

— О чем это вы, дедушка? — Я изобразила свое самое искреннее удивление. Ну, почти искреннее. — Ведать не ведаю, про какого привида вы говорите. Пришла сюда прибрать, и увидела этого господина. Он мертвецки пьян, — я малость потормошила стражника для вида, — Вот и решила привести его в чувство.

— Ты мне, девка, не ври, а то сей же час стражу кликну, ползамка сбежится. А ну! Выкладывай как есть: камень уже свистнула? Одного не пойму, по што этого-то с собой тащишь? — мелкий старичок кивнул на лежащее рядом тело.

Поняв, что бесполезно дальше выкручиваться, я решила раскрыть часть правды. В конце концов, маленький незнакомец настроен вроде вполне доброжелательно.

— Свистнула. Вы-то откуда про то ведаете? А ежели и ведаете про кражу, давно бы уже стражников позвали. Стало быть, хотите от меня чего-то. Так чего же?

Старикашка потеребил бороду, размышляя, как ему со мной поступить. Я тоже хранила молчание, интуиция подсказывала, что с дедом можно договориться, если предоставить ему право вести разговор. Нашу молчаливую дуэль прервал хриплый стон наемника. Словно опомнившись, мой странный гость крякнул и, звонко хрустнув коленями, вскочил с лавки.

— Бери его за подмышку… Да не за эту, — старичок бодро оббежал охранника, взвалил его на себя.

Я растерялась. Подобрав неподвижного мужика с другой стороны, направилась было к дверям.

— Да куда ты… — проворчал дед, с усилием разворачивая нас обоих. — Знач так, я выведу тебя из замка, вместе с этим, — он мотнул бородой в сторону бесчувственного наемника, — А по дороге ты мне все расскажешь.

Подивившись такому повороту событий, я послушалась мелкого деда. Плавно разворачиваясь вокруг своей оси, как баба с коромыслом, мы странной многоножкой побрели в противоположную от двери сторону. Прогибаясь под тяжестью тела, я косым взглядом рассматривала старичка, стараясь понять, что ему надо.

Дойдя до очага, в котором еще тлели угли, дед оглянулся на меня и тихонько вздохнул. Бормоча про себя что-то вроде «все равно тут больше не появится», он нажал на потайной рычаг. Я не успела разглядеть, что именно старик сделал, от чего неприятно засосало под ложечкой — не люблю чего-то не понимать. Шкаф рядом с камином, тихо звякнув стоявшей в нем посудой, отъехал вбок, обнажив черноту. Маленький проводник потащил нас за собой в открывшийся проем. Навьи меня задерите, он что думает, что я летучая мышь? Тут же ни зги не видно.

Некоторое время мы брели молча, изредка поправляя охранника. В полной темноте я спотыкалась на каждом шагу и набила себе не одну шишку.

— Кх-кхем, — я деликатно, как мне показалось, прокашлялась, — Ни буя не видно, милостивый сударь, — проворчала я, в очередной раз шваркаясь о холодный камень.

Стражнику на моем плече, судя по звукам, доставалось еще больше. Дед, кряхтя, щелкнул пальцами свободной руки и перед нами появился белый пульсирующий шарик, который тут же поплыл впереди.

Раньше я бы, конечно, очень этому удивилась. Но сейчас тело, висящее на мне мертвым грузом, и общая усталость заменили все эмоции, оставив только желание поскорее завершить наше шестиногое шествие, так что я просто поставила галочку в мыслях.

— Дед, а ты вообще кто?

Старик, поправляя сползающего мужика, уперся ему головой в подмышку и обхватил, как даму за талию, снимая с меня немного чужого веса:

— Знамо кто, я здешний домовик, — он упорно пер вперед.

— И почему ж ты мне помогаешь? — смахивая пот с лица, поинтересовалась я, лихорадочно вспоминая всё, что знаю о домовых.

— Дык я пекусь о хозяйстве, а ты только людей взбаламутила: работа ж стоит. А так выпровожу вас из замка, сразу от двух бед избавлюся: от тебя и от рубина.

Я ничего не ответила, лишь сосредоточилась на шагах. Меня слегка пошатывало под тяжестью тела, а сырые ступени, которые уводили нас все глубже, грозили выскользнуть из-под ног. Воздух стал спертым, тяжелым, на лице выступила испарина, а капли пота, собираясь в ручейки, скатывались за шиворот. Дышать становилось все труднее: мы были уже глубоко под стенами.

— Почему же просто нас не сдать? — я прикусила язык: незачем подбрасывать домовику умные мысли.

Дорогу перегородил ручей, который проложил себе путь из одной стены в другую. А судя по влажным и заросшим плесенью стенам да нетронутому зеленому ковру мха, люди не пользовались этим ходом уже много лет.

— Ты камень ентот стащила, — старичок прошлепал по воде, таща нас за собой, — Что дивишься? Я все ведаю, что у меня в хозяйстве деется. А рубин тут оставлять нельзя. — Даже в мерцающем свете шара было видно, как занервничал после своих слов дедок.

— Так барон вроде этот камень хотел в местный храм передать? — пыхтела я.

Впереди нас встретил еще один поворот, я сбилась который по счету.

— Не собирается он его отдавать. А я ни в жись не допущу, дабы этот проклятущий булыжник тут хранился. Вчерась собственными ушами слышал: решил наш барин у себя его оставить.

Мне стало любопытно:

— А что с ним не так-то?

— Да все так, вроде: и жрет так же, и девок тайком водит после смерти баронессы, только хворать начал…

— Да не-е, я про рубин.

Мы остановились перевести дыхание.

— Чуйство у меня плохое, не добрый этот камень. — Домовой поправил сползающего мужика. — А этого на кой ляд с собой тащишь? Ты ведь так и не ответила.

— Так он со мной, в доле, — прохрипела я, мысленно вознося молитвы, чтобы это нелепое путешествие наконец закончилось.

— Чёй-то не верится, — пыхтел рядом дед.

— Мы с ним еще до службы в замке сговорились. Всё. Больше не могу. — Я остановилась. Сил на сочинение правдивой истории не осталось, поэтому пришлось просто сменить тему. — Далеко еще до выхода?

Словно алконост пропела в ответ, и вскоре я почувствовала, как потянуло свежестью. Еще один поворот туннеля и ночное небо затянутое низкими облаками обрушилось на меня свободой. Домовой рядом бубнил что-то про проклятья, потом про замковые дела, но я давно перестала его слушать. Свалив наемника, блаженно выпрямилась. Жадно втянув свежий воздух, огляделась кругом. Замковая стена виднелась неподалеку, но расстояние было достаточным, чтобы спокойно, без суеты уйти. За спиной темнел нестройным рядом лес. Сложив всю картину вместе, решила, что все прошло довольно удачно, хотя с самого начала терзали сомнения по поводу этого дела: уж больно все гладко выходило. И в замок-то меня сразу взяли, и камень-то не в сокровищнице хранили, и охранник-то только один был. Я достала камень из-за пазухи, внимательно приглядевшись к нему. Рубин был идеален. Без вкраплений, чистый и яркий, как молодое вино. Без сомнений, это не подделка. Выходит, все мои подозрения оказались надуманными? Или нет? Хм, поживем-увидим.

От мыслей меня отвлек сердитый голос:

— Так ты отдашь платье или нет?

Я с удивлением обнаружила, что дедок все это время мне что-то рассказывал.

— Платье служанки верни, казенное ведь, — опять потребовал он.

Я, ничуть не смутившись, кое-как стянула наряд через голову и протянула старику. Домовик схватил одежду и, бормоча что-то о порванном подоле, повернул обратно.

— Ты расскажешь обо мне кому-нибудь? — спросила в удаляющуюся спину.

Маленький хозяин повернулся и покачал головой:

— Если найдут тебя, найдут и эту проклятую штуку, — он ткнул пальцем в выступающий под балахоном камень. — Так что я — молчок. И еще. Совет один дам, по доброте душевной: коль и дальше этим лихим ремеслом промышлять будешь, то учись врать, чучундра.

Поворчав еще что-то про себя, старичок развернулся и растворился в темноте подземного хода.

Я немного постояла, осмотревшись вокруг, поправила меч наемника, который все это время тащила на себе вместе с хозяином, и ухмыльнулась обстоятельствам. Все складывается как нельзя лучше. Мне до смерти надоело кочевать из села в село, из города в город, перебиваясь редкими кражами. Ничего не поделаешь, жизнь вора — сплошные побеги. Но тут подвернулся шанс задержаться в Триннице: в краже рубина обвинят сбежавшего охранника, а про пропавшую служанку, проработавшую без году неделю, быстро забудут. Камешек этот можно втридорога продать и пожить, наконец, хоть какое-то время в свое удовольствие, не улепетывая посреди ночи от стражи.

Чуть ли не вприпрыжку от радости, поправив лежащий за пазухой рубин, направилась на восток в город, крыши которого уже начали освещаться первыми лучами восходящего солнца. Я шагала навстречу своим деньгам, вырученным от продажи камня, навстречу своему золоту, еще звенящему в чужом кармане, но уже такому родному, навстречу отдыху и вкусной еде.

Сзади, словно на прощание, раздался тяжелый вздох приходящего в себя стражника. Я оглянулась. Что ж, когда ты окончательно очухаешься, я уже буду далеко, возможно нежиться на пуховой перине в лучшем постоялом дворе Тринницы и сорить деньгами. Ну, а что будет с тобой, мне, в общем-то, без разницы.