Глава 4

375 год от наступления Тьмы

Месяц Хлеборост

8 день

Я никогда не любила кочевую жизнь: слишком ценю уют. Но при моем ремесле мечты о домашнем очаге с мягкой периной стоило запрятать подальше и довольствоваться тем, что есть. Мне приходилось скитаться, заезжать и останавливаться в крупных городах — чем больше народу, тем меньше меня запомнят. Малые деревни бедны жителями, и все на виду, а одинокая девица привлекает внимание, просто потому, что она одинокая. Тут либо над тобой должен быть мужик, либо отец с братьями, а ежели нет ни того ни другого, значит потаскуха. Это, кстати, одна из причин моей кочевки: пара сломанных носов и в нескольких селах меня готовы были поднять на вилы. Поэтому что-что, а тикать я умею в совершенстве.

Где-то с месяц назад я со своими пожитками как всегда совершала пешую прогулку вдоль тракта в надежде найти временное пристанище. А попутно высматривала какую-никакую добычу, ибо в карманах было угрожающе пусто. Вопреки общему мнению даже хорошие воры не купаются постоянно в золоте. Те, что в рясах — досадное исключение. Эти ребята из церкви Трех никогда не бедствуют. Не покривлю душой, если скажу, что нам — честным работягам — обворовывать простой люд нет смысла. Куда проще заявиться в местную церковь и унести чашу-другую. Правда, потом в том селе лучше не задерживаться: Хранители веры долго не разбираются кто прав, а кто виноват, а запах жареного мяса в безветренную погоду может еще долго висеть над священными кострами.

Как раз после такого дела я брела по дороге в поисках места для ночлега. Вырученное золото от продажи церковной безделушки уже заканчивалось, а мне нужно было найти крышу над головой. Хотя ночи стояли теплые — близилось начало лета — оставаться ночевать под открытым небом все же небезопасно. Я уж было собиралась идти до Тринницы да приютиться где-нибудь в поле, как судьба преподнесла мне не бог весть какой, но все же подарок.

375 год от наступления Тьмы

месяц Посевняк

2 день

На пути к очередной деревеньке, путь мне преградила телега. Кроме возницы да тела, завернутого в саван и лежащего на дне колымаги, больше никого не было.

Свистнув мужика, я поинтересовалась:

— Далече ли до села, добрый человек?

Крестьянин приподнял припухшие веки и спросонья тупо уставился на меня:

— Чаво орешь-то? Чай не глухой, — он остановил кобылку, — Не далече, вон за тем поворотом. Я туда же еду, довезти что ль тебя?

Почти старик, лет под 60, весь седой, с опухшим лицом и стойким запахом перегара, он держал веревки вместо поводьев и, казалось, готов был вот-вот снова задремать. Оглядев его еще раз, я залезла к нему на телегу:

— Довези.

Мужичок легонько тронул поводьями, и повозка затряслась мелкой дрожью.

— Одна что ль путь держишь? — искоса поглядывал он.

— Одна, дядя, — я пожала плечами.

— И не боязно? А где ж семья-то: муж, аль отец с матерью?

— Мою семью и всех остальных в деревне бельгеты вырезали, я тогда по воду ходила до реки, так и уцелела. Дом сгорел, а село опустело, теперь вот неприкаянная скитаюся по свету, — я тяжело вздохнула, устраиваясь поудобнее.

— Да-а, — протянул возница, — много вас таких одно время ходило. — Откель ты, говоришь? Авось знаю твои места.

— Из Загарья, — брякнула я, первое, что пришло на ум.

— Хм, не слышал про такое, видно далеко ты забралась, — возница почесал в затылке. — Так, стало быть, ты тут совсем одна? — Он окинул меня заинтересованным оценивающим взглядом.

— Так ведь и ты тут совсем один, дядя, — я ненароком показала рукоять кинжала, торчащего из складок юбки, — А я хоть и одна, но не беспомощна.

Взгляд мужика потух и он, ссутулясь, отвернулся на дорогу.

— А кого это ты везешь? — я оглянулась на тело.

— Тебе какое дело? Ведьму я везу, преставилась она нонче. — Буркнул крестьянин, но заметив во мне неподдельный интерес, смягчился.

— Прям-таки ведьму? — я недоверчиво косилась на молчаливый груз.

— Ведьму-ведьму, истинно тебе говорю. Она у нас недалече от села жила, во-он за тем холмом в лесу, — он махнул рукой в сторону, — Жила одна, у нас-то ее не особо жаловали, хотя и бегали к ней за травами да снадобьями. Поговаривали, что она молоко с наших коров сдаивала.

— По ночам что ль к вам бегала доить? — хохотнула я.

— А ты не болтай, о чем не знаешь, не болтай! Марья, баба у нас одна, говорила, что вот как я тебя сейчас, видела, как старуха ента клинышек в стену стайки вбила, черной собакой оборотилась и прочь. А у Марьи, у коровы ее, молока как не бывало! Скотина с поля с тяжелым выменем приходит, а доишь, и нет молока. Ведьма эта сдоила, истинно тебе говорю.

— И что же, она вчерась померла?

Возница быстро осенил себя триной и понизил голос до шепота:

— Не вчерась, дня уж четыря как прошло, да никто не решался к ней идти.

— Четыре дня уже? Странно, а так и не скажешь, — я внимательней пригляделась к очертаниям под полотном. — И запаха нет. Тело, как тело.

Внезапно мой желудок выдал громкую трель, испугав мужика. Вытащив из сумки хлеб и старый сыр, я сморщилась: ела это уже неделю, и смотреть на нехитрую еду без отвращения уже не могла. Отломив кусок и предложив его вознице, я устроилась поудобнее на трясущейся деревяшке.

— Как же в селе узнали, что она преставилась?

Мужик удивленно посмотрел на предложенный ему кусок:

— Ты что же совсем не боишься?

— Чего? — настала моя очередь удивляться. — Чай она-то уже не отберет мой паек.

Возница посмотрел на меня как полоумную, пробормотав что-то себе под нос, сплюнул в дорожную пыль. Я пожала плечами и запихнула кусок в рот:

— Так как же ее нашли-то?

— В ночь с пятого дня буря была. В селе изрядно огороды потрепало, град валил с горох, да все с ветром, с ветром. Ну, я дома-то спряталси, потому как коли буря бушует — нос на улицу не кажи. Да только на следующий день люди говорили, что у нас тут еще цветочки были, за холмом в аккурат, где бабка ента жила, такое творилось!.. Деревья, бают, с корнем рвало, тучи такие, что хоть ночи и летние, а ни зги не видать было, все заволокло. А еще хохот стоял бесовской… Как утро-то наступило, наши угланы жребий бросили, ишь перед девками бахвалились, кто пойдет, ну и сходили. Бежали оттуда потом, аж пятки сверкали, домой принесло их, всем селом настойками отпаивали.

— Ой, складно ты, дядя, баешь. Что ж они там увидали?

— А то, их потом когда отпоили, сказывали они, что ужас там творится, ведьма ента на полу лежала вся растрепанная бездыханная, в доме все верх кувырком, на полу книги какие-то бесовские, травы и говорят еще, что пострашнее там было, но что, так и не смогли выдавить.

— И ты, мил человек, не испужался потом забирать-то ее? — я кивнула в сторону тела.

— Дык я ж не один был, нам с Прошей — могильщик наш — заплатили всей деревней, мы и взялись за работенку. Прошу-то я вперед послал, чтобы он могилку подготовил, у него лошадь шибче ходит.

Старик крякнул и стегнул кобылку, которая совсем уж задремала на ходу. Я зевнула: все эти бабские сказки навевали скуку. Мужик, заметив, что теряет внимание единственного слушателя, решил выложить свой главный козырь. Он украдкой глянул на труп, быстро осенил себя триной, прочитал молитву и, наклонившись ко мне, зашептал:

— И знаешь еще что? Это ведьма-то не простая была… Наши старухи поговаривают, что когда они еще девчушками голопятыми бегали она уже такая была.

— Какая? — не поняла я.

— Старая, — протянул возница, — Говорят, что со временем она нисколько не изменилась. — Он победно подбоченился.

— Дык на то она и ведьма, не?

— Э-эх, дуреха ты, многого не ведаешь. Тут вишь какое дело: ведьмы-то стареют, пакостят, жизнь свою мерзкую как могут оттягивают, а все равно стареют, а эта не такая была, вот те зуб.

— А кто ж тогда она? — я продолжала грызть сухой кусок сыра.

— Древняя она, — прошептал он и оглянулся на тело.

Я перестала жевать, уставившись на возницу:

— Кто?

— Тьфу ты, у коровы из-под хвоста выпала что ли, раз ничего не ведаешь? Древняя она, Древняя. — Глядя на мой недоуменный взгляд, мужик сжалился и продолжил, — Ну это те, которые еще, говорят, до Тьмы жили…Их еще иногда Прежними кличут, но суть-то одна.

— Вот те раз, — я забыла про хлеб.

— То-то и оно. У нас про них не говорят, не ровен час беду накличешь. — Дед огляделся по сторонам. — Ну да ладно, только потом не болтай, где попало. Сказывают, разные чудеса они творить могут, не стареют совсем и жили еще до наступления Тьмы.

— Вот те раз, — снова вырвалось у меня.

Аппетит окончательно пропал. Запихав еду обратно в торбу, я отряхнула руки и поинтересовалась у возницы:

— Никогда их раньше не видела. Слушай, дядя, а в доме-то бабкином сейчас что творится?

— Когда я старуху забирал, там словно ураган прошел. Я тело-то в телегу кинул, двери у избы подпер и ну оттуда. Нехорошее там место.

Я посмотрела в сторону холма, где жила бабка. До него верст пять, до вечера доберусь, а там уже и место для ночлега готово. Я про себя улыбнулась:

— Ну, ладно, мил человек, — подобрав юбки, на ходу спрыгнула с телеги, — Пора мне.

— Куды ж ты теперь? — крякнул мужик, остановив колымагу.

— А в город подамся, может, где служанки нужны.

— Дык погоди, давай довезу-то хоть до села?

— Спасибо, отец, но отсюда уже дорогу знаю, сама дойду.

Возница хмыкнул что-то себе в бороду и, легонько хлестнув кобылку, поехал дальше, мелко трясясь на кочках. Я дождалась, пока телега скроется за поворотом, и бодро зашагала на виднеющийся неподалеку холм, где по рассказу мужика должен стоять пустой бабкин дом.

Немного поплутав, но добравшись к вечеру до избы, я расположилась там со своим скарбом. Старый крестьянин не соврал: в комнате все было перевернуто. Перебирая бабкины вещи, нашла там же ее одежду, немного солений-варений в погребе, горшки с мазями и кучу ненужного барахла. Книг, о которых упомянул возница, не было, ну да бог с ними. Устроившись со всеми удобствами, я радовалась крыше над головой, а так же близости крупного города, где всегда есть шанс неплохо поживиться.

Вскоре и вправду подвернулось интересное дельце: в одной корчме прошла сплетня о скором прибытии чудо-камня, и мне пришлось срочно перебираться в замок Гжевика, чтобы как следует изучить место кражи. Ведьмовская избушка в одиночестве так же не простаивала, я хранила в ней свое добро и готовила кое-какие снадобья. Так что все складывалось как нельзя лучше: мухи — отдельно, котлеты — отдельно.

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

8 день

Домик в лесу, в котором я обосновалась больше месяца назад, местные обходили за три версты, спасибо священному страху перед ведьмами, пусть и мертвыми, чужаки же про избушку не знали. Из города до нее было полдня пути, и я, бросив в лесу горе-стражника, уже через несколько часов встретилась в корчме на тракте со скупщиком, успешно сторговав себе сто пятнадцать золотых за рубин, не хило а? Сейчас осталось только забрать свои пожитки из лесной лачуги, пополнить запасы кое-каких снадобий, и можно переезжать в город, пожить в свое удовольствие.

Я складывала вещи в торбу в приподнятом настроении. На печи вовсю булькало мое зелье в бабкином котле. Ребра, ушибленные при падении, уже не беспокоили. Тихонько напевая себе под нос, я предвкушала хорошую комнату в лучшей городской корчме, мягкую перину, а не старый соломенный тюфяк и много вкусной еды. Мои размышления прервал треск сучьев за окном — кто-то приближался. Лихорадочно похватав бабкины тряпки, сваленные в углу, я нацепила побольше шалей да юбок, стараясь сойти за старую каргу. Повязав платок пониже на лицо, едва успела одеться и навести полумрак, как дверь отворилась.