Глава 12

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

12 день

Выехав по заре со злополучного подворья, мы некоторое время скакали молча. Брест морщился, но терпел, стиснув зубы. Милка пристроилась сбоку от наемника. Накинув капюшон, она сидела в седле, словно влитая. Неплохо для бывшей крестьянки. Я же ехала позади них и могла наблюдать за парочкой, не таясь.

Солнце поднялось уже высоко, а по небу плыли косматые облака, которые начали сбиваться в стада. Небо куксилось, готовилось разрыдаться. Я лишний раз порадовалась доспехам, снятым с охотников за головами. Маска плаща надежно прикрывала нос со ртом, защищая от пыли, летящей из-под копыт впередиидущих. Сама броня была лёгкая и прочная, а надвинутый по самые брови капюшон скрывал лицо так, что никто бы не сказал, что перед ним баба. Это меня определенно радовало — не люблю юбки.

К вечеру того дня мы добрались до развилки, где сходились четыре дороги. Я глазам своим не поверила: на перекрёстке стоял камень с мой рост.

— Налево пойдёшь — женатым будешь, прямо пойдёшь — коня потеряешь, направо пойдёшь — жизни лишишься, — прочитала Милка, слезая с коня. — И ведь не брешут, только оттуда чудом ушли.

— Что-то ты больно грамотная для простой служанки, — заметила я, подъезжая к камню.

Милка пожала плечами:

— Говорю же, подорожний один у нас останавливался, который еще про диковинки рассказывал да про приключения свои, он же и азбуке меня научил.

Она запрыгнула в седло, а я проводила служанку подозрительным взглядом. Брест слезать не стал:

— Не ищем мы легких путей, а? Слава богам, что живыми оттуда ушли. Поехали дальше, иначе я поседею раньше, чем мы до мага доберемся.

Он развернул коня и тронул его пятками. Через мгновение на их месте осталось только облако пыли, Милка поспешила следом. Я, в последний раз взглянув на реликтовый камень, всё больше погрузилась в сомнения на счет внезапной попутчицы. Какого рожна она вообще прибилась к незнакомому мужику? «Глаз с неё не спущу», — размышляла я, догоняя пару.

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

17 день

Тряска в сёдлах продолжалась уже несколько дней. Под дождём, ветром, иногда зноем. Брест позволял коням отдохнуть только ночью. И, сдаётся мне, что их он жалел больше, чем двух девок. Мы останавливались в лесках около дороги, иногда в полях, предусмотрительно очертившись кругом — от людей, конечно, не защитит, но от нечисти — самое оно. Пару раз заезжали в придорожные таверны, пополняли припасы. Один раз у коня Бреста слетела подкова, пришлось сидеть и ждать, пока кузнецы подкуют.

Милка держалась ближе к наёмнику, я же особняком. Иной раз ловила на себе изучающий взгляд мужчины, но тогда он просто отворачивался, ничего не говоря. В такие моменты служанка места себе не находила и огрызалась на меня пуще обычного. Ишь ты, ревнует… Смешно.

От кузни отъехали только вечером, и я поблагодарила бога, что жара к тому времени спала. В чёрных кожаных доспехах моя задница просто прикипела бы к седлу. Солнце закатилось за горизонт, и нам пришлось ехать неторопливой рысью в поисках места для ночлега.

Мы растянулись уже привычной колонной: Брест впереди, за ним служанка, я в арьергарде. Внезапно наёмника вырвало из седла. Он полетел прямо на меня — еле успела отвернуть жеребца. Мужчина ударился о землю, но сгруппировавшись, откатился в сторону. Милка ехала следом, но и она не успела среагировать. Её конь проскочил дальше, а служанку, как и наёмника, вышвырнуло и бросило на дорогу.

— Сука! — выругался Брест. Он выхватил меч, хромая, добежал до служанки. Она лежала на земле и хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Я остановила жеребца, вытащила кинжал из ножен, озираясь по сторонам.

— Ну и кто тут у нас? — раздался хриплый голос с обочины.

Мы оглянулись. Из канавы поднимались грязные, оборванные, но чертовски хорошо вооружённые мужики. Три тяжёлых арбалета смотрели в упор, у каждого головореза по длинному мечу, один с акинаком. Разбойников было много, достаточно, чтобы просто закидать нас башмаками.

— Не глупите, мужики, — подхватил высокий с самострелом, направляя его на Бреста. — Бросайте свои ножики, а то еще порежетесь ненароком.

Двое отделились от толпы и отловили коней.

— Эй, парень, слезай давай, — крикнул мне один из разбойников.

Я молча сидела, крепко сжав рукоять кинжала и удерживая поводья.

— Слезай, а то сам сыму, — высокий навёл на меня арбалет.

Не убирая оружия, я соскочила на землю. Лохматый мужик с акинаком, скалясь, отвёл моего коня в сторону к остальным. Нас окружили, словно слепни корову в жаркий день.

— Ещё одни грешники, Лёвко, — обратился щербатый тать к высокому. — Бросайте оружие, нечисть. С нами пойдёте, Владыка разберётся, что с вами делать…

Толпа мужиков мрачно закивала. Один закинул меч в ножны, с верёвкой в руках приблизился к Бресту. Наёмник и не думал убирать клинок. Он следил за каждым шагом разбойника.

— Мирно, знач, не пойдете, а? Полкан, Мирка!

Головорез с верёвкой кинулся на бывшего стражника, но в последний момент отпрянул назад. Трюк сработал, и Брест тренированным движением ушёл в сторону, аккурат в лапы соседнего громилы. Его дубина мощным ударом опустилась на голову наёмника, и тот рухнул, не издав ни звука. Милка, кое-как отдышавшись, поднялась, не решаясь сойти с места. К ней приближались двое, ещё один ко мне. Я медленно подняла руки в примирительном жесте и разжала пальцы. Кинжал упал в песок.

— Во-от, умный парень, — криво умыльнулся Щербатый.

Служанка бросила на меня резкий взгляд, но примеру всё же последовала. На нас тут же кинулись, быстро связали руки. Бреста кулем закинули на коня. Тот, кого назвали Лёвко, подошёл, грубо сдёрнув с нас капюшоны.

— Девки! А?! Мужики, у нас тут девки! — гаркнул в изумлении разбойник.

Толпа зашумела, головорезы переговаривались между собой, переглядывались, шлёпали друг друга по плечам.

— Тьфу, нечисть поганая, все беды от вас, — оскалился Лёвко. — В деревню их, к Владыке!

***

Нас привязали к коням и потащили по дороге, на головы накинули мешки. Я то и дело спотыкалась, иной раз падала. Сначала нас подгоняли, а потом просто тащили. Если не хочешь, чтобы содрало шкуру о камни, то лучше вставай да топай ногами, что я и делала, иногда поддерживая Милку, когда та оступалась. Сколько мы шли, сказать не получалось, но когда силы почти закончились, я почувствовала запахи еды и скота. Деревня, о которой говорил разбойник, была где-то рядом.

Нас втолкнули в темную, воняющую избу, туда же закинули наёмника. Дверь со скрипом закрылась, а снаружи её чем-то подперли.

— Пришли, красавицы, — гаркнул за стеной мужик, бухнул кулаком по дереву и, посмеиваясь, отошел.

Устало повалившись на землю, я стянула с головы мешок. Милка упала рядом, пытаясь справиться с холщевиной. Пришлось помочь подруге по несчастью. Проклятье, ни зги не видать! Единственный источник света — щель под дверью. Я на ощупь поползла к ней, но отвлеклась на стон. Рядом что-то зашевелилось. Этим «что-то» на поверку оказался Брест, приходящий в себя.

— Слава богу, живой, — пробормотала я, переворачивая его на спину. — Голова в крови — плохо дело, но жить должен.

Милка присела рядом, зубами пытаясь справиться с верёвками. Развязать не получалось, и она сочно выругалась.

— Ба-а, какие слова-то ты знаешь.

— Изыди, — огрызнулась девка.

Я примолкла, осматриваясь кругом, силясь разглядеть, хоть что-то. Квадратный сруб без окон, одна дверь. Земляной пол усыпан липкой колючей дрянью, а в углу избы темнел бесформенный силуэт.

— Быть того не может, — вдруг раздался голос.

Милка от испуга вскрикнула и попятилась. Я вздрогнула — знакомый тембр и интонация, родные нотки.

— Катерина! Это точно ты! — повторили из темноты.

— Кто там? — меня затрясло от волнения.

— Черт, это я — Гера, — прохрипел мужской голос.

— Гера? — я недоверчиво переспросила, — Ага, как же, держи карман шире. Кто ты такой? Откуда знаешь мое имя?

Из угла донесся слабый смех, оборвавшийся кашлем:

— Узнаю тебя, Мисс Везение. Опять вляпалась в историю?

Наплевав на раненного наёмника, положила его обратно и поползла на голос. Про «мисс Везение» знал только мой верный друг, с которым рассталась много лет назад.

— Гера, не молчи! Это правда ты? Боги, не верю… — горло сжалось, и я смогла только сипеть.

— Катька, родная, не могу подойти ближе — ноги перебиты, — надломился голос.

Я ползла, как могла, наощупь со связанными руками. Пару раз залезла во что-то склизкое и дурно пахнущее. Ползла, пока не наткнулась на человеческое тепло. Парень охнул, когда случайно заехала ему локтем.

— Гера, это правда ты? — я ощупывала его лицо.

— Ты мне в глаз заехала, — отозвался Прежний.

Я свалилась в его объятия, жадно хватая ртом спёртый воздух. Гера обнял меня, как мог: руки плохо слушались. Глаза заволокло мокрым туманом, и слёзы, наконец, прорвали запруду. Я разревелась на всю избу, клещами вцепившись в друга, бормотала какие-то нежности. Мне на руки падали капли — парень тоже плакал. Сзади послышался тихий стон, служанка, ругаясь, всё ещё пыталась развязать себе руки да помочь Бресту, тот уже начал приходить в себя. А мне было плевать на них, я вдыхала запах грязного, искалеченного тела и выла от счастья.

Гера гладил меня по волосам одной рукой, второй придерживал, как мог:

— Ты жива, Господи, жива. Прости меня, родная, прости, что тогда тебя бросил…

— О чём ты говоришь? Я счастлива, что снова тебя вижу. Где ты был все это время? Что с тобой приключилось?

— Сейчас это не важно, — пробормотал парень, — у нас ещё будет время поговорить, возможно…

— Не говори так. Что это за место? — наконец оторвалась я от друга.

— Наша тюрьма, — усмехнулся Гера, — И очень советую, не ходить в тот дальний угол. Видишь ли, детка, туалета тут не предусмотрено.

— Шутишь, да? Это хорошо. Раз шутишь, значит, еще повоюем, — заключила я.

Из темноты донеслось шевеление:

— Мурка, или как там тебя, — прохрипела служанка, — Помоги, а?

— Мурка? — переспросил Гера.

— Потом расскажу, — ответила я. — Сейчас всем помогу, становись в очередь.

Гера хмыкнул, а мне от счастья каждого хотелось расцеловать. Стянув с ноги сапог, я вытряхнула из него складной перочинный ножик. Прежний пригляделся:

— А ты еще помнишь наши старые фокусы, — обрадовался он.

— А то! Такую школу не забыть.

Я нащупала ножик на полу, и, развернув его, принялась резать верёвки. Туповат конечно, но должен справиться.

— Кать, погоди. Веревку до конца не режь. Эти уроды, если обнаружат здесь какое-никакое оружие, озвереют.

Я кивнула, хотя парень вряд ли увидел. Освободившись от пут, сложила их неподалеку. Потом принялась за Милку.

— Где я? — простонал Брест, очнувшись.

— В аду, друг мой, — выдохнул Гера.

Наёмник охнул, а служанка, стряхнув разрезанную веревку, бросилась на помощь. Она положила его голову к себе на колени, озираясь по сторонам, в поисках хоть какого-нибудь тряпья для перевязки. Я, спрятав под порогом нож, вернулась к Гере.

— Что это за место? И как ты-то сюда попал с твоими способностями?

Прежний ухмыльнулся:

— Мои способности бесполезны, перед толпой фанатиков. Ехал на коне в Приречье, а эти подонки натянули верёвку поперек дороги, в аккурат на уровне шеи. Повезло еще, что медленно скакал, а так бы головы лишился. А дальше окружили да сюда приволокли.

— Один в один, — подтвердила я. — Слаженно ребята работают. Давно ты тут?

— Неделю, может две.

Я села рядом с другом:

— Зачем им пленники? Ведь не выкуп же требовать?

Гера вздрогнул:

— Точно не выкуп. Они заставляют копать торф на болотах. А коли пытаешься бежать, то у них много способов отучить тебя от этой привычки. Сюда ведет одна дорога, а сама деревня окружена болотами. Топь только местные знают — я пытался ускользнуть отсюда через три дня, но меня быстро изловили и перебили ноги.

— Но зачем? Почему просто не избить, — удивилась я, — Ведь копальщик без ног, не копальщик.

Прежний спрятал лицо к ладонях, надрывно втянул воздух.

— Я тогда прочувствовал их. А когда понял, зачем я им на самом деле и что меня ждет, сразу рванул когти, да как видишь неудачно. Кать, это не простые разбойники, которым нужна только нажива…

Он замолчал. Брест пришел в себя, попытался привстать на локте, но служанка уложила его обратно. Мужчина отмахнулся от неё и, нащупав на голове рану, прорычал:

— Что же это за твари?

Гера на минуту задумался, и я сразу вспомнила это его расслабленное состояние и размеренное дыхание — он прощупывал наёмника, проникал к нему в мысли.

— Мы с тобой не знакомы? — наконец, проговорил он. — Своей душой ты мне очень напоминаешь одного человека.

Брест и Милка инстинктивно отодвинулись.

— Нет, — отрезал мужчина, — Я слышал о тебе только по рассказам Мурки.

— Хм, ладно, после разберёмся. Что касается этих, — Прежний кивнул в сторону двери, — Во-первых, это не разбойничий лагерь. Это настоящая деревня с домами, сараями, конюшнями и со своей часовней. По утрам и вечерам они всей толпой читают молитвы, а после приходят за пленниками. Когда меня сюда бросили, здесь уже сидело два мужика. Одного не стало в тот же день, второго — на следующий. Так что я тут долгожитель, — горько улыбнулся Гера. — Когда те двое исчезли, тринники пришли за мной…

Я положила руку на плечо, стараясь вложить всю теплоту в этот корявый жест. Внезапно Гера напрягся, схватив меня за кисти:

— Быстро вяжи руки, они идут сюда.

Милка и я сцапали веревки, помогая друг другу, кое-как накинули путы. Мы закончили вязать узлы как раз вовремя: дверь отворилась. На улице было темно, а в дверях показались два чёрных силуэта. Они молча разглядывали нас.

— Девку бери, — раздался скрипучий голос высокой косматой фигуры.

— Какую, Владыка? — откликнулся второй пониже.

— Вон ту, — в меня ткнули узловатым длинным пальцем, — От нее смрад нечистый идёт. — И темная фигура развернулась, махнув полами длинных одежд, удалилась прочь.

Второй мужик поднял арбалет, направляя его на меня:

— Выходи, — приказал он, — Остальным сидеть тихо, не то каждый стрелу получит.

Гера вцепился мне в руку и зашептал очень быстро, так что я смогла разобрать только:

— …отключись…не думай…

— Что ты там бормочешь, нечисть? Молчать. А ты, ну-ка живо на выход, дважды повторять не буду.

Я последний раз, дотронувшись до руки Прежнего, поднялась и на ватных ногах вышла вон.

***

В часовню набилось много народу: вечерняя молитва обязательна для всех, даже хромых и убогих, тем паче, что мужики сегодня привели новых грешников с дороги. В молельне было душно, горели чадовницы, у противоположной стены на широком постаменте, накрытом расшитой скатертью, тихо блестел массивный треугольник на округлом основании — символ Трёх. Священник обвёл паству суровым взглядом из-под кустистых бровей:

— Все ли здесь? — громогласно, хорошо поставленным голосом спросил он.

— Все, Владыко, — донеслось со всех сторон.

— Привести, грешницу!

Люди возбужденно переговаривались, женщины, кто поближе, зашептали что-то детям, указывая пальцами в центр, где стоял широкий стол с ремнями по краям. Мужики удовлетворенно крякали, хмурили брови, высовывались из-за плеч впередистоящих, силясь разглядеть темную фигуру, которую вытолкнули к столу. Темноволосая девка волком, загнанным в капкан, смотрела на болотников, озираясь по сторонам. Священник кивнул ближайшим мужикам:

— Раздеть её.

Грешница оскалилась — ей богу, волчица:

— Только троньте, останетесь без глаз, — прошипела она.

На неё взвели арбалеты. Люди возбужденно загомонили, но владыка поднял руки, и зал моментально стих, внимая каждому слову:

— Мир вокруг нечист! Грязен! Он погряз во грехе и разврате — разврате души! Нечисть и нежить одолевает всех вокруг, но только не нашу общину, и вы знаете почему. Святая вера охраняет нас! Мы ни в чем не повинны перед светлым ликом Трех. Нас защищает их благодать! Ведьмы? Упыри? Навьи? Даже болотницы не суются к нам, ибо не выносят праведности! Очищающий свет веры не даёт тварям пройти. Он губителен для скверны. Но скверна просачивается в людях с дороги. Они опасны, заразны! Они сеют скверну своими словами и поступками, они поганят нашу веру! — священник плюнул в лицо девке, та выругалась в ответ, — Но Трое милостивы. Они добры?

— Да-да… — выдохнула толпа. Воодушевлённые лица смотрели на Владыку, в глазах читался священный трепет.

— Они добры, — подтвердил главный тринник, — Они даруют искупление даже для этих несчастных грешников! Они выжигают скверну из них нашими руками! Мы может и должны подарить им искупление их грехов, очистить их души, спасти еретиков!

Люди радостно загомонили, кто-то плакал, вдохновленный речью, мужики серьезно кивали, женщины подняли детей на руки, чтобы те лучше видели предстоящее очищение, все осеняли себя триной. Священник удовлетворённо кивнул и спустился в центр к столу, где девка крутилась на месте, не выпуская из виду арбалетчиков. Владыка грубо дернул её за руку, притянув к себе, процедил сквозь плотно сжатые зубы так, чтобы только она его слышала:

— Раздевайся сама, или получишь стрелу в грудь.

Девка с плохо скрываемым превосходством прошипела:

— А не пойти ли тебе, мразь? Плевать мне на смерть.

Священник еле улыбнулся в ответ, притянул её еще ближе, обдав кислым зловонным дыханием:

— Раздевайся, — повторил он, — а не то велю притащить сюда ещё кого-нибудь из избы, а тебя заставлю смотреть на их муки.

Она побелела, и священник понял, что выиграл бой, но ощущение полной победы не возникло: сладкое чувство власти надо бы ещё подкормить. Он, не выпуская руки из железной хватки, медленно протянул ей на ухо:

— Если не будешь дёргаться, то тебе даже понравится… Хотя… Мне любо, когда дёргаются, — закончил владыка, криво ухмыльнувшись.

Он отошёл от грешницы, оттолкнув её, коротко кивнул мужикам. Те по новой взвели самострелы, наблюдая, как на пол упал чёрный плащ. Девка медленно, словно во сне, расстёгивала ремни на нагруднике, снимала наручи.

— Помолимся! — священник воздел руки к треугольнику, отвернувшись от очередной жертвы, и хор голосов подхватил вслед за ним протяжную молитву.

***

Когда за воровкой закрыли дверь, Брест, отстранившись от назойливой служанки, сел, стараясь справиться с головокружением. Глаза уже привыкли к темноте, и он мог различать смутные силуэты. Милка приютилась рядом, «прижав уши», а Прежний полулежал в углу и, что-то бормотал про себя.

— Что ты там гуторишь? — проворчал наемник

Гера некоторое время ещё шептал и, наконец, ответил:

— Я молился за Катерину или Мурку, как вы её называете.

— Ты молишься? Я думал, что вы, Прежние, ни в богов, ни в нечисть…

— И много ты знал Прежних? — парень ответил вопросом на вопрос.

— Уел, — согласился наемник. — Кто эти люди? И зачем она им?

Гера вытер дрожащей рукой испарину:

— Они приверженцы этой вашей новой церкви. А зачем она им? Хороший вопрос. — Он погладил сломанную ногу. — Они будут мучить ее. Долго. Сначала изнасилуют — пустят по кругу, потом буду пытать, но не до смерти, а так, чтобы выжила. Так будет повторяться изо дня в день, пока ее не сломают, или случайно не прикончат. Те двое пленников, о которых я говорил в начале: один наложил на себя руки — просто ушел во время копки торфа в болото и молча погрузился в жижу. А второй спятил, теперь только мычит да слюни пускает, где-то там, — Прежний кивнул в сторону.

Милка жалостливо всхлипнула, прикрыв рот ладонью, во все глаза смотрела на рассказчика. Брест сморщился, потрогал свой затылок — на пальцах осталась кровь:

— Погоди, ты же говорил, что с тобой мужики сидели по началу, неужто их тоже снасильничали?

Гера промолчал в ответ, только опять откинулся на бревенчатую стену, закрыв глаза. Наёмник страшно выругался и ударил кулаком в стену. Выплескивая накатившее отчаяние, ударил ещё раз. Он бил и бил, пока на костяшках не остались ошметки кожи, а голова не закружилась. Бреста вырвало.

Милка тихо плакала в углу:

— Но как же… Откуда ты-то все это знаешь? — она жалобно, с надеждой в голосе обратилась к Прежнему.

Парень не стал отвечать, откуда-то из-за стен раздался страшный крик. Потом опять. Вопли теперь не прекращались. Крики заглушало звучное пение: стройный хор мужских и женских голосов.

Гера шумно втянул воздух:

— Прошу тебя, отключись, ты должна отключиться, забыться… — зашептал он. — Я опять тебя подвел…

Милка вскинулась на ноги и, наплевав на всех, начала кружить по избе:

— Я не верю в это, не верю. — Как заклинание она повторяла слова без устали. — Ты! — Она подскочила к Гере. — Я тебе не верю! Я знаю тринников. Они не насилуют и не грабят на дорогах. Я знаю Епископа, знаю Хранителей, они сжигают только колдунов и ведьм. Ты ошибся, Прежний! — завопила она. В ее глазах разгоралось безумное отчаяние.

— Может быть те тринники, о которых ты говоришь, и не творят таких зверств на главной площади, но ты не знаешь, КАК они «молятся» за закрытыми дверями! — оскалился Гера. Он приподнялся на руках и часто задышал, — Разница между здешними и городскими в том, что местные в открытую «изгоняют нечистый дух из грешных тел». Я прочувствовал их, и знаешь что? Мурка ведь рассказала вам, что я умею проникать в души, так? Они искренне верят, в это дерьмо! Они верят, черт возьми, что приносят нам благо, и спасают наши бессмертные души, а мы в своей греховности не можем понять их.

Вопли на улице перешли в бессвязное мычание и всхлипы. Пение сменилось на монотонный речетатив.

— Этого не может быть, — ошарашено прошептал Брест.

— Я сам сначала не поверил, но клянусь своим богом, я прочувствовал каждого. Они все любят свое дело. — Горько продолжил Прежний, — Еще бы: ведь не только тело тешится в плотских радостях, но еще и душа ликует от правильности и святости их ритуалов. Все, кроме одного верят, — закончил он.

Милка тихо осела и завыла в углу, не обращая внимания на мужчин. Брест, мельком глянув на нее, снова обратился к Гере:

— Кто же?

— А как сам думаешь? — спросил Прежний.

— Священник? — Брест потер руками лицо, шумно выдохнул.

— Он самый. Тот высокий, который приходил сюда выбирать… Ему это просто нравится. Проклятый садист, — Гера злобно выругался. — Клянусь, если выберусь отсюда живым, убью подонка. Я прочел его мысли, его сюда прислали из Тринницы, вроде как навести порядок да привести к истинной вере. И он тут времени зря не терял.

Милка взвилась на ноги:

— Так он из Тринницы?! Надо всего лишь сказать ему, кто я, и нас освободят!

Она подскочила к двери, заколотила в неё, что есть сил:

— Эй, откройте! Позовите священника!

— Брест, останови её! — вскрикнул Гера, — Они же ее дуру заберут к Катерине! Плевать им, кто она!

Наемник поднялся, шатаясь, схватил служанку. Девка вырвалась, продолжая кричать. Мужчина с силой развернул Милку и отвесил ей оплеуху. Служанка испуганно схватилась за щеку и заскулила, медленно осев.

— Успокойся, дуреха, — тихо сказал Брест, — Поди в тот угол и успокойся. Я что-нибудь придумаю, вытащу нас отсюда — пообещал он.

Милка тихо всхлипывая, послушно побрела в угол, бросая на наемника умоляющие взгляды.

— Черт, как же ты мне его напоминаешь, — изрёк Гера, — А жизнь, однако, забавная штука.

— Ты о чем? — устало спросил наёмник.

— Если выберемся отсюда, то все расскажу, а нет, так нет, — заключил Гера, замолкая.

Пение на улице стихло, послышался топот многих ног. Люди за стенами разбредались в разные стороны, кто-то продолжал напевать псалмы, кто-то радостно переговаривался и смаковал подробности вечерней молитвы. В дверь звучно бухнули:

— А ну прочь!

Пленников ослепил свет факелов. В проеме стояли два мужика с заряженными арбалетами. Убедившись, что узники не собираются бросаться на них, удовлетворенно кивнули и отошли, освобождая проход. Щербатый тринник, который был на дороге, бросил неподвижное тело на землю, молча удалился. В дверях возник священник в длинном балахоне, он осенил неподвижное тело святым знамением Трех и бросил суровый взгляд на остальных:

— Это девица погрязла во грехе, но она на пути очищения. Молитесь, грешники, и до вас дойдет святая истина.

Он в последний раз бросил подозрительный взгляд на Бреста, молча захлопнул дверь. Её тут же чем-то подперли. За стеной послышались возбужденные голоса и шаги. Тринники расходились по хатам.

Милка вжалась в стену, не решаясь даже посмотреть в сторону бледного тела. Гера охнул, пополз к подруге. Брест на целых ногах оказался проворнее, опустившись на колени рядом с обнаженным телом. Мурка, или Катерина лежала лицом вниз. Она была без сознания и абсолютно нага. На голове не осталось волос, а все тело было в рваных ранах. По её ногам текла кровь, смешиваясь с землей. Гера подполз, осторожно положил ее голову на свои искалеченные ноги. Брест аккуратно дотронулся до ран и отдернул руку. Под пальцами пульсировало мокрое мясо.

— Они секли ее ботангом, — пробормотал он. — Милка, дай мне твое тряпье.

— У меня ничего нет, — испуганно прошептала служанка.

— Исподнее сымай, — прикрикнул наемник.

Служанка не посмела ослушаться. Она отошла в угол, быстро сняв доспехи и нательное, кинула белье Бресту, поспешно одеваясь обратно. Мужчина поймал тряпки и промокнул сочащуюся из ран кровь. Воровка едва вздохнула, когда ткань коснулась рассечённой плоти.

— Всё хорошо, всё будет хорошо, — баюкал её Гера, — Потерпи, родная.

Парень и без своего дара знал, что сейчас испытывает его подруга кроме физической боли. Когда церковники пришли за ним в первый раз, сначала возникла нереальность происходящего. Недоумение. Что, черт меня побери, я здесь делаю? Потом страх. От него не деться. Животный испуг, заставляющий холодеть конечности, а сердце биться с удвоенной скоростью. Ну а когда начались пытки… Гера нервно сглотнул… Даже ему, парню, способному отключать эмоции, не удалось остаться беспричастным. Гнев, боль, стыд, боль, ярость, омерзение и опять боль… Хочется содрасть с себя кожу, отстирывать её, отмыть, очиститься от этой мерзости...

Наёмник вперился взглядом в Прежнего, но промолчал. Мурка что-то бессвязно промычала, но захлебнулась и смолкла, тяжело дыша.

— Что она сказала? — прошептала Милка. Девушка все-таки подошла к раненной и теперь смотрела во все глаза на тёмный, еле подвижный силуэт.

— Она ничего не сказала, ей вырвали язык, — мрачно ответил парень. Он продолжал гладить Прежней лицо, стирая текущую изо рта кровь. Брест отодвинулся от них, устало прислонившись к закрытой двери:

— Гера, когда они вернутся?

Прежний, немного подумав, ответил:

— С утра они молятся в часовне, а после идут кто-куда: одни на дорогу, другие — по хозяйству. Тебя и девушку, я думаю, с утра выгонят на болота, добывать торф. Меня и Катерину до вечера не тронут, потом заберут одного из нас на очищение.

— Зачем им разбой на дороге, коли они такие церковники? — спросил Брест. — Всех не очистишь.

— Жить-то на что-то надо. Деревня в болоте: ни полей засадить, ни охотой не прожить, вот они и разбойничают.

— С верой в свое правое дело? — горько добавил наемник.

— Именно, — ответил Прежний.

Брест взвился на ноги, принялся кружить по избе, прощупывая стены.

— Что ты делаешь? — обреченно вздохнул Гера.

— Нам надо до утра отсюда убраться. Мурка скоро начнет заживать, и я думаю, та паскуда очень удивится, когда обнаружит ее целой и невредимой по утру. Что они с ней сделают на этот раз, я не ведаю, но у меня на ее счет другие думки.

— И как ты хочешь отсюда выбраться? — хмыкнул Прежний, — Думаешь не пытались?

— Пытались — не пытались, клал я с высокой колокольни. Утром нас здесь уже не будет, — сжав кулаки, прорычал Брест.

— Как же ты на него похож, — в очередной раз пробормотал парень.