Глава 23

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

22 день

— Ну, Мирославушка. Душенька моя! Как жо я соскучилси-то, — долговязый парень привлёк к себе дородную рыжеволосую красавицу.

Та, нехотя убирала его руки, но звездное небо да летняя ночь взбурлили хмельную кровушку, и девица, окончательно растаяв, позволила повести себя в поле за селом.

— Ой, а ежели нас кто увидит? — скорее для проформы спросила молодушка. — Давай лучше за сарайку пойдем.

— Нельзя, услышат нас. Больно сладостно, ты птичка моя, поёшь, — парень на ходу прижался к тёплому девичьему телу, вдохнув терпкий запах молока c потом. — Айда! Там сейчас дюже как хорошо!

Они зашли за последнюю избу и спустились в поле. Погода стояла безветренная, ясная. На небе ни облачка, скопления звёзд загадочно подмигивали людям.

— Смотри, душа моя! Как здесь лепо… Аж дух захватывает, а небо какое… высокое…

Парень продолжал плести красивости, а Мирослава слушала его вкрадчивый голос. Недаром все девки на селе увиваются за Степаном: умеет он слова чудно сплетать. Деревенская красавица гордо встряхнула косой, дескать «выкусите, юродивые, это мой мужик», прижалась к молодцу. Тот, смекнув, что цель достигнута, схватил девицу за руку и поволок к ближайшему стогу.

— Степанушка, а ежели кто в поле будет, не приведите Трое?

— А кто ж там может быть?

— Ну не знаю… Сказывают, что у других сел в полях полуночки шастають…

— Не волнуйся, любушка, я тебя от любой напасти уберегу, — парень на ходу поцеловал девицу.

Парочка уже приблизилась к заветному стогу, как резко поднялся сильный ветер, растрепав косу Мирославы. Девушка испуганно огляделась по сторонам, обхватив себя за плечи:

— Ой, Стёпушка, что-то ветер какой-то нехороший поднялси, может воротимся?

— Да полно, — отмахнулся молодец, — Никому тебя в обиду не дам, ты ж моя голубушка.

Он привлек к себе рыжую красавицу, но та замерла, словно столб, не отвечая на ласки. Она смотрела круглыми глазами в ночное небо. К ним стремительно приближалось страшное чёрное существо. Грузное тело без головы, легко рассекало тёплый ночной воздух, скользя по ветру, словно по волнам. Тварь виляла большим мохнатым хвостом, а жуткий свист наполнил собой всю округу. Мирослава взвизгнула, ткнув пальцем в чудовище:

— Змей! Там Змей! — завопила молодуха. — Стёпа?!

Парень обернулся и, заприметив монстра, завопил не хуже девицы. Жуткое тело пролетело прямо над ними, едва не задевая черным брюхом верхушки редких деревьев. Степан верещал, не двигаясь с места. Он уже попрощался с жизнью, как на него обрушился поток зловонной жижи. Молодец, облитый слюной чудовища, подскочил и припустил обратно в село, почти не касаясь ногами земли, вопя от ужаса. Мирослава, наблюдая, как от неё удаляются чудовище по воздуху и хахаль по высокой траве, подобрав юбки, поспешила восвояси, по пути приговаривая:

— Ну, погоди, паскудник. Все в селе узнают, какой ты храбрец. На него змей только плюнул, а он стрекача задал. Тоже мне зашытник…

***

Я со стоном ввалилась обратно в ступу, меня только что здорово прополоскало. Лишившись крох, завалявшихся еще со вчерашнего дня, мой желудок прилип к горлу и сокращался при одной только мысли о еде. Гера опять набрал высоту, лихо орудую помелом. Мне показалось, что внизу как будто кто-то кричал, но я не обратила внимания на вопли, а только вытерла рот тыльной стороной ладони и свернулась на дне ступы, готовясь умереть. Брест, прислонившись к деревянной стенке, прикрыл глаза. Он сидел молча, наверное, уснул. Милка встала рядом с Герой и чуть ли не по пояс высунулась за борт. Ветер трепал её косу, стелившуюся по воздуху бледной змеей. Девушка наслаждалась полётом.

Я подергала Прежнего за штанину:

— Гера, где это ты выучился волшебным штучкам? Нас не было всего пару дней.

Парень, не отвлекаясь от управления посудиной, крикнул в ответ:

— Баба Ежна занялась моим обучением! Ты не поверишь, у меня впервые — за сколько уж лет-то? — интерес к жизни проснулся!

— Ты погоди, ещё расскажу, что мы обнаружили! — крикнула я в ответ и тут же плотно сжала челюсти.

— Знаю что. Видел, — донеслось сверху, — Об этом после поговорим.

Не понравилось мне его настроение. Если Гера видел и библиотеку и ученых, то уж больно он спокойно реагирует. Или мне просто показалось? Я постаралась расслабиться, но постоянная качка доводила до белого каления.

Сколько мы уже летели? Хороший вопрос. Когда тошнит — кажется, что вечность. Брест всё так же дремал, склонив голову, а Милка отобрала у Геры помело и теперь сама пыталась рулить воздушными потоками. Прежний указывал ей, как и что надо делать, но та пыталась своевольничать, от чего нас однажды хорошо тряхнуло. Я со дна пригрозила, что если она не уймется, то следующий позыв рвоты сдерживать не буду, а вывалю на неё. Девица, покумекав немного, отдала помело обратно парню. Гера с облегчение взял «руль» и через несколько минут объявил, что мы снижаемся. Пролетев еще немного, мы вдруг, замерев на месте, плавно опустились в темную чащу леса. Отличный аппарат, даже взлетно-посадочная полоса не нужна. В другой ситуации обязательно бы впечатлилась, но сейчас просто выпав на спокойную землю, я распласталась с твёрдым намерением не вставать. За спиной переговаривались остальные, выбираясь из-за высоких бортов. Рядом тяжёло опустился наёмник:

— Ненавижу летать, — прохрипел он.

Я перевернулась на спину и уставилась в ночное небо, окружённое верхушками елей. Вид загородил высокий сутулый силуэт.

— Эй вы! А ну марш в избу.

Бабка развернулась, уходя, оставив за собой пряный запах трав. Брест медленно поднялся, протянув мне руку. Ухватившись, я, еле перебирая ногами, побрела в знаменитую хату: та присела, растопырив в разные стороны внушительные куриные колени.

Внутри как всегда — душно и жарко. Вовсю натопленная печь да несколько лучин освещали комнатку. Я упала на ближайший табурет и сложилась пополам, баюкая растрясённый желудок. В избушку вошли Гера с Милкой. Служанка робко подошла к бабушке, клюнув ту в морщинистую щеку, и, отодвинув кота, уселась за стол. Васенька злобно фыркнул от такой наглости. Гордой бесшумной походкой он тут же перебрался на колени к Прежнему, намертво припечатав парня к месту. Брест зашёл последним. Мужчина сел на лавку, привалившись к столу. На его бледном лице выступила испарина. Сквозь наручи виднелась, перемазанная кровью и грязью Милкина тряпица. Бабка, долго не церемонясь, цыкнула внучке, та, подскочив, как ужаленная, бросилась на помощь. В четыре руки они быстро накидали свежей каши в плошки и раздали её остальным.

— Значится так… Вы пока жуйте, а потом отдохнёте пару часов, к Истомиру выдвинемся по утру, — на ходу объясняла ведьма, подбрасывая на стол свежей зелени с овощами.

Она поставила крынку молока, вытащила из печки исходящий паром хлеб.

— Неподалеку есть запруда — отмыться от пыли дорожной. Что касаемо чародея ентого, то есть у меня к нему вопросец один, да и проследить хочу, чтоб камень он нужный вам отдал. А то любит больно Истомирка мухлевать.

Я только молча кивала, закидывая в рот кашу. Милка уселась рядом, уплетая за обе щеки, один Брест благодарно кивнул бабке, но съел не больше пары ложек, едва склонившись над миской. Ведьма, не спросив, схватила его за щетинистый подбородок. Наёмник начал было возмущаться, но почти сразу стих. Бабка заглянула в серые глаза и молча кивнула Гере. Прежний, отложив ложку, поднялся:

— Девушки, сходите пока вымойтесь. Милка, ты ведь знаешь, где тут пруд? Покажешь Катерине?

Служанка недоуменно откинулась от стола:

— Баба Ежна, а что это у вас за секреты-то? И чего это он тут командует?

Старуха развернулась, в комнате повеяло холодом. Даже я поняла, что не стоило перечить ворожее. Авось повезёт, и она превратит Милку в какую-нибудь мелочь, вроде мыши или клопа. Клоп бы ей очень подошёл…

Бабка грозно зыркнула желтым глазом на внучку:

— Теперича его слушайся, как меня, усекла? — ведьма кивнула на Геру. — В ученики я его взяла, на что у тебя, бестолочи, никогда способностей и старания не было. А сейчас пошла умываться!

Бывшая служанка, прижав уши, поспешила из избы, едва кивнув мне. Я отодвинула недоеденную кашу и, глянув напоследок на бледного Бреста, вышла за Милкой. Только моя пятка переступила порог, как дверь бесцеремонно захлопнулась за спиной. Изба, получив немой приказ, начала подниматься, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Э-э, погоди ты! — мой вопль огласил поляну.

Просьба осталась без ответа, гигантские куриные ноги уже разогнулись, и я оказалась на узкой деревянной ступеньке в нескольких метрах над землей. Да едрит твою с молитвою! Поглядела вниз: ни буя не видно. Повиснув на руках, попыталась нащупать землю, но где там. Немного повисев, я, наконец, разжала пальцы и полетела вниз, больно шлепнувшись на задницу. Рядом раздался насмешливый голос:

— Нашла чего-то?

— Ха-ха, сейчас уписяюсь от смеха. Остришь? — скривилась я, поднимаясь с земли.

Милка фыркнула и, развернувшись, побрела в темноту. Я поспешила за ней, не отставая от светлой косы, мелькающей среди черной листвы. Через пару минут служанка вышла на берег крохотного пруда, поросшего по краям молодым ивняком. Хмуро глянув на меня, как на неизбежное зло, она сняла плащ и начала растягивать ремни, удерживающие нагрудник. Я вдруг осознала, что мы чуть ли не впервые остались с ней наедине. В воздухе царило напряжение, еще чуть и начнет искрить. Служанка, раздевшись, храбро зашла в лесной прудик. Она глубоко вдохнула, присев, скрылась в студеной глади. Белое тело под водой походило на утопленника. Я вздрогнула, припомнив, сколько таких плавало в старом городе, после прорыва плотины. Чтобы отвлечься, глубоко вздохнула: прохладный лесной воздух, наполненный ароматом хвои, перебивался резким запахом моего пота. Скривившись, я сняла доспехи и залезла в прохладную воду. Переборов желание выпрыгнуть из пруда, принялась ногтями соскребать засохшую с кровью грязь. Долгий же выдался сегодня денек. Рядом фыркала Милка, отжимая длинные волосы:

— А ты хитрая змея, — служанка подошла ближе, скрестив руки на груди.

Началось.

— Ты о чем? — я выпрямилась, не нравился мне её настрой.

— Сначала прикинулась этакой невинной овечкой, мол, Брест тебя совсем не волнует: мы же такие дремучие по сравнению с Прежними. Чем деревня может такую как ты заинтересовать… Потом гуторила, что не полезешь к нему, ещё и морщилась, что я к тебе с «глупостями» лезу… А сама за моей спиной во всю хвостом крутила!

На меня вдруг разом навалилась усталость. Мне осталось вытерпеть вздорную девицу ещё один день. Один день… А потом свалить с Герой и никогда её больше не видеть. С этой мыслью я закончила отмываться, пошла к берегу, бросив через плечо:

— Тебе даже как-то сам Брест говорил, чтобы ты унялась, но я повторю еще раз: «Уймись!». Мне до прошлогоднего снега ты, наёмник и весь этот балаган. Всё что я хочу, это забиться куда-нибудь в угол, проскрипеть остаток своих дней, или что там у меня осталось.

— Ты и в тот раз так же говорила, а потом хихикала с ним, танцевать потащила. А много ли мужику надо? — не отставала служанка.

— А я смотрю, ты высокого мнения о своем любимом, раз считаешь, что ему только хиханьки да танцульки нужны, — я натянула рубаху, — Сказала же: Брест мне ни сват ни брат, как, впрочем, и ты. А вообще знаешь что? Давай закроем эту тему раз и навсегда! Если уж не захотел мужик быть с тобой, то неважно кого он выберет: принцессу Анабель, меня или свинью из хлева — он просто не хочет быть с тобой. И чем быстрее до тебя дойдет, тем быстрее сможешь жить дальше. Насильно мил не будешь.

— Ты паршивая лгунья! — взвизгнула Милка, — Слова заумные баешь, прикрывая свою брехню! А сама задницей виляешь перед ним. Но я выведу тебя на чистую воду, в этом не сумлевайся.

Служанка схватила свои вещи, шумно пролетев мимо меня. Я тяжело вздохнула: словно с деревом поговорила. С мстительным, твердолобым деревом. Надо будет приглядывать за ней, пёс её разберёт, что может обиженная девка выкинуть. Мои мысли прервал треск сучьев и деликатное покашливание.

— Все нормально, проходи, — откликнулась я.

Гера тихонько выплыл из-под пихтовых веток с другого конца поляны:

— Мы закончили. Искал тебя, хотел поговорить. Освежилась?

— Ещё как, — криво ухмыльнулась я.

— Слышал, — отозвался Прежний, спокойно усевшись на траву, — Ваших криков разве что в Триннице не заметили.

Он сорвал травинку и запихал себе в рот, принявшись гонять её между зубов.

— Наверно не только слышал, — я уселась рядом.

— Не без этого, — отозвался Гера.

Мы замолчали. Прежний наверняка просматривал мои мысли вдоль и поперек.

— Ты знаешь про библиотеку и ученых, почему ты так спокоен? — я первая нарушила тишину.

Парень не торопился отвечать, тщательно подбирая слова. Он что-то прикидывал в уме, не посвящая меня в свои планы. Его лицо бледным пятном выступало из ночного воздуха. Геру что-то угнетало, но я не хотела выдавливать из него это силой. Прошло еще пару минут, прежде чем он заговорил:

— Тебя не устроит то, что скажу, но… Мне нравится эта жизнь, это время. Люди стали проще, честнее. Пропали излишки быта, роскошь, которая только портила нас. Все наносное отвалилось, словно короста от зажившей раны, а взамен мы получили магию, о которой даже не знали.

— Люди не изменились, — процедила я сквозь зубы.

— Ты этого не замечаешь, но так оно и есть. У них пропали нелепые желания о карьере, новой машине или любовнице, хотя мысли о любовницах остались, уж поверь, — Прежний тепло улыбнулся. — Люди стали ценить жизнь, как таковую, и перестали тратить её на пустое.

— Ага, теперь они заботятся только о том, как бы прожить еще год и не сдохнуть с голоду, как бы бабе выносить и родить, а не умереть от заражения, и еще много подобных прелестей. Гера, ты можешь рассказывать такие басни кому угодно, но не мне.

Парень поднял руки в примирительном жесте, дескать «не стану спорить». Он грустно улыбался, словно при прощании. Мне стало не по себе. Убедившись, что я не собираюсь дальше доказывать свою правоту, Прежний обнял меня, заправив мокрую прядь за ухо:

— Ты же знаешь, что споры — это пустое. Не буду тебя отговаривать от того, что ты задумала, но и помогать не стану, прости. Восстановление старой цивилизации — это плохая идея.

Он отстранился, уставившись на спокойную водную гладь. Я не была удивлена его сообщением, о чем-то подобном давно подозревала. Горечь волной начала подниматься внутри, от чего хотелось засунуть голову в песок или отмотать время назад: единственный человек, на которого могла рассчитывать, отказывает в помощи.

— И ещё, — внезапно повернулся парень, — Раз пошла такая пьянка… Относительно камня я передумал. Если по прежнему хочешь свистнуть его у Бреста, то не стану тебя разубеждать в этом, но… В общем, с тобой на зимник я не пойду, останусь с бабой Ежной.

Я уставилась на друга, который не хотел смотреть мне в глаза. Он молча глядел себе под ноги, выдергивая травинки и выкидывая их в воду.

— Ты издеваешься? — вырвалось у меня, — Я же о нас забочусь, дурья твоя башка!

— Может быть… Но я остаюсь с ведьмой, — заключил Гера. — Так будет лучше для всех.

Он, наконец, поднял на меня взгляд. В темноте его глаза были угольно черными. Мне хватило долей секунд, чтобы оценить предательство:

— Ах ты сукин ты сын! — взорвалась я, — Послал бы сразу меня лесом, а не играл бы в благородство! Да ты с самого начала не собирался со мной уходить!

Прежний молчал, опустив голову. Я подскочила, принявшись ходить кругами.

— Нет-нет-нет, так просто ты от меня не отделаешься! Объясняй! Сейчас же!

Гера поднялся. Он закинул руки за голову, шумно выдохнув. Открыл рот, помолчал и захлопнул обратно. Я стояла, нетерпеливо притопывая ногой. Руки пришлось сцепить в замок, чтобы не надавать по этой виноватой роже.

— Ну?

— Не могу, — наконец, ответил парень.

— А?! Повтори в другое ухо, а то видимо в это вода попала. Ты что, только что послал меня лесом и даже объяснения не дашь?

— Да черт тебя дери! Не могу я с тобой рядом находиться! Поняла, дура? В кои то веки, мне стало интересно жить, и не хочу опять утонуть в душевном дерьме из-за тебя!

Я стояла огорошенная:

— Да о чем ты вообще?

— Сама вспомнишь, когда придет время, — отрезал Гера.

— Нет, ты…

Договорить он не дал:

— Я сказал, сама вспомнишь!

Парень развернулся и зашагал к избушке, по пути обернувшись:

— И еще. Баба Ежна зашептала заразу в крови Бреста, но надолго этого не хватит. Рано или поздно плотину прорвёт…

Я стояла, обхватив себя за плечи, старалась унять дрожь. Меня трясло от холода и предательства, а беспокойство за наемника змеей заползло в нутро.

— Что потом?

Гера отвернулся, бросив через плечо:

— Он умрёт.

Прежний скрылся в черных кустах. Я смотрела в удаляющуюся спину и как никогда остро осознала, что осталась одна. Раньше было привычно, странствовать в одиночестве, ни с кем не сближаясь, но в который раз снова наступаю на те же грабли. Только к кому-то привыкаешь, кому-то начинаешь доверять, как обязательно случается подобное дерьмо. Устало опустившись на траву — сил не осталось — я уставилась на спокойное зеркало ночного пруда. Где-то плеснула рыба, в лесу проухала сова, рядом жужжали комары, но мне было наплевать на всю пастораль. Ночной воздух отдавал прохладой, и мысли постепенно стали приходить в спокойное русло. Что ж, если Гера не хочет мне помогать — хозяин-барин, но от своих планов я не отступлюсь, всё сделаю сама, благо у меня есть время. Время.

***

Брест сонно потирал глаза. На удивление он хорошо себя чувствовал: не знобило, и как будто рана стала меньше болеть. Ночью бабка выгнала девок из дому, собрала пахучие травы из своих припасов, сделала припарки и объяснила Гере, что и как надо смешивать, какие слова говорить. Наёмник не сопротивлялся — сил не было. Он просто смотрел на всё словно со стороны, позволяя старухе плясать вокруг него. Ведьма наложила повязку, прикрыв глаза, зашептала что-то над раной. Постепенно боль перестала пульсировать, и Брест завороженный шипяще-свистящим шёпотом забылся спокойным сном. Утром мужчину насилу разбудила Милка.

Казалось, служанка не спала с самой Тьмы: под глазами пролегли глубокие тени, а в мешках под глазами можно было спрятать пуд зерна. Девушка наскоро запихивала в рот краюху хлеба. Наёмник сел, хрустнув спиной: всё затекло от неподвижного сна на твердом полу. Мужчина огляделся: кругом, булькая, кипела суета. Баба Ежна, размахивая руками, что-то объясняла Гере, парень сосредоточенно кивал после каждой фразы. Милка собирала в походные мешки еды, подхватив пустые фляги, ушла наполнять их родниковой водой. Даже кот, сидя на лавке, внимательно за всем наблюдал, в избушке не было одной только Прежней.

Брест поднялся, проверяя руку. Рана затянулась всего за пару часов, под пряной тряпицей остался только красный рубец. Мужчина напряг мышцы, сросшаяся кожа натянулась, боли не было.

— Вы меня вылечили, — удивленно пробормотал наёмник.

Бабка, заметив его, подошла проверить повязку:

— Шибко-то не радуйся. Мясо подлечили, но зараза всё ещё внутри сидит.

— Что это значит? — нахмурилась Милка, составляя полные фляги на стол.

— Это значит, что тебе, — старуха снова обратилась к мужчине, — Мы добыли время, но не болезнь одолели.

— И что же? — спросил Брест, помрачнев.

— Помрёшь, — просто ответила ворожея.

— Сколько мне осталось?

— Если бы не мы, к сегодняшнему вечеру околел бы уже, а так протянешь еще пару недель. Хватит, чтобы дела свои закончить.

Наёмник кивнул. Он, стараясь ни на кого не глядеть, взял свой мешок, набитый до отказа заботливой служанкой, вышел из избы. Милка дернулась было идти за ним, но была остановлена цепкими пальцами старой ворожеи:

— Оставь.

Брест словно в тумане выплыл на поляну. В голове пульсом стучала только одна мысль: «пара недель — пара недель». Где-то тут есть пруд, наемник наобум двинулся по еле заметной тропке и вскоре вышел к прохладной воде. На берегу никого не было, скинув мешок, мужчина сел в высокой траве. Всю жизнь он считал, что погибнет в бою, как отец, сражая врагов, а смерть его будет смертью героя. Он хотел оставить после себя кучу ребятишек, ибо нет большей гордости, умирая, знать, что твои дети выросли достойными людьми, достойными своего отца… А что же теперь? Брест опустил голову: брехня какая-то. Он не может умереть, как шелудивый пес. Да, леший его задери, он вообще не может сейчас умереть. Бред сивой кобылы.

Рядом раздался тихий шелест. На берег вышла воровка. Она была помятая, как лист лопуха, после нужника. Оглядев мужчину, быстро смекнула что к чему:

— Я тут случайно. Сейчас уйду.

— Останься, — прохрипел Брест, сам удивившись своим словам.

Та на мгновение потопталась на месте, всё-таки присела рядом. Наемник смотрел на спокойную воду. Защищённая густым лесом, она была неподвижна при любой погоде.

— Тебе сказали про заразу? — перебила его мысли Прежняя.

Мужчина кивнул. Странно, он ушёл ото всех, лишь бы никого не видеть, но воровке был даже рад. Она могла его понять, Брест нутром чувствовал. Он неотрывно смотрел в карие глаза, ловя каждое движение:

— Какого это: умирать?

Воровка не отводила взгляда, словно стараясь рассмотреть нечто, спрятанное глубоко внутри, хотя у Бреста всегда всё было на поверхности.

— Для меня уже почти привычно, — сморщилась Катерина, — Но ты ведь спрашиваешь про первый раз, который для остальных единственный… Умирать сложно, если прожил пусто, Брест. А если жизнь прошла не зря, то и смерть, как на миру, красна и спокойна.

— Теперь я вижу, что ты и вправду Прежняя, — ухмыльнулся наемник. — А тебе как в первый раз? Было сложно?

— Мне каждый раз сложно, но теперь хотя бы появилась цель, дающая надежду на покой.

— Воскрешение старого мира?

— Воскрешение старого мира.

Они отвели глаза друг от друга и уставились на воду. Брест сидел погруженный в свои мысли, рядом тихо сопела воровка. Наёмник поднялся к воде, зачерпнув её в пригоршни, плеснул себе на лицо. Капли побежали по месячной бороде: мужчина уже и не помнил, когда последний раз брился. Он сел обратно, а Катерина искоса наблюдала за его действиями. Наемник перехватил взгляд карих глаз и тепло улыбнулся:

— Страшный наверно? На разбойника-поди какого похож…

— Нет, — девушка покачала головой, — Вовсе нет.

Она робко наклонилась к нему, легонько клюнув того в бородатую щёку:

— Все наладится, — Прежняя на секунду прижалась к нему лбом, тут отстранилась.

Она хотела подняться, но её удержали твёрдые руки мужчины. Брест, не давая ей вставить слово, притянул к себе. Он хотел бы вдавить её в мягкую траву, не давая дышать, почти что изнасиловать её рот своим, яростно прижавшись жесткими пересохшими губами, но лишь нежно дотронулся до распахнутых губ. Запах её дыхания, кожи, казался знакомым и возбуждал сильнее всего, что Брест помнил. Кровь зашумела в ушах, а руки задрожали. Ему нужно было отвлечься от всего. Он хотел отвлечься… Наёмник еле сдерживал себя, чтобы не накинуться на Прежнюю прямо здесь. Она ответила на поцелуй так же нежно, позволив себе на мгновение сбросить толстостенную броню одиночества. Обхватив мужчину за шею, Катерина отдалась ощущениям, захлестнувшим обоих. Близость Бреста и желание закружили ей голову, но тут пущённой стрелой позабытое прежде воспоминание пронзило разум. Кровь застучала в голове, отдаваясь болью, словно в череп забивали раскалённые гвозди. Прежняя оттолкнула мужчину, схватившись за виски. Перед глазами проплывали картинки, которых она раньше не видела, её искалеченный разум убедил себя в том, что их не было. Лицо наёмника пронеслось сквозь потоки мыслей и времени, помолодело. Воровка увидела, как Брест равномерно двигался на ней, закрыв глаза, увидела, как он бежит сосредоточенный, но не здесь, а где-то по берегу незнакомой реки, увидела, как мужчина громко хохочет, отбирая у нее ложку. Прежняя вспомнила, как они тогда дурели, измазавшись в похлёбке. Плотину воспоминаний прорвало.

Нынешний Брест обеспокоенно коснулся ее плеча:

— Что с тобой? Ты в порядке?

По её щекам бежали слезы, Катерина посмотрела на наёмника, но увидела лишь размытую картинку.

— Я тебя обидел? — не на шутку встревожился мужчина.

Прежняя замотала головой, уперевшись рукой в его плечо — Брест попытался снова её обнять.

— Нам надо идти, остальные уже наверно потеряли нас.

Она развернулась и, пошатываясь, зашагала в сторону избы, оставив ничего не понимающего наёмника за спиной. Прежняя брела сквозь кусты, пытаясь унять разрастающуюся боль. Голова-то пройдет, но что теперь делать с душой. Вспомнив Севу, она, рыдая навзрыд, шла по траве. Словно домино, посыпались воспоминания одно за другим. Когда образ самого дорого ей человека снова воскрес в памяти, как нитка за иглой, перед глазами встала разрывающая внутренности картина. Сева, покрытый испариной, лежал на подстилке из лапника около догорающего костра. Руки и ноги свело судорогой. Он был уже не в себе от болезни, поразившей его несколько дней назад: кричал, иногда затихал, проваливаясь в беспамятство. Зараза сожрала сильного молодого мужчину всего за неделю. Он исхудал, ничего не ел. Катерина снова увидела, как она пыталась его поить, а вода стекала по подбородку, проливаясь мимо рта. Бледное лицо Геры, пытающегося заставить девушку поспать, выплыло из задворок памяти. Прежняя не отходила от своей половины ни на шаг: она не испытывала тогда никаких эмоций, словно плавая в вакууме. До последнего верила, что Сева выздоровеет: он не мог умереть. Черт, это же её Сева! Он знал всё на свете, был лучшим во всём, лучшим для неё. Он стал смыслом её бесконечной жизни, причиной, по которой девушка вставала по утрам. Катерина знала, всегда чувствовала, что они созданы друг для друга, и в один момент Севу забрали, а она была бессильна что-либо изменить.

Когда мужчина скончался, Прежняя, словно со стороны, наблюдала за происходящим. Девушка увидела, как Гера копал могилу, как пытался её накормить, как хоронил друга. На долю парня выпало в два раза больше горя, ведь он переживал и чувствовал не только свою утрату, но и каждую агонизирующую частицу Катерины. Прежний, закончив дело, попытался увести девушку от свеженасыпанного холма, но в неё словно вселился демон: она вырывалась, кричала, и тут парня сломало. Он оставил её, не в силах больше выносить безумие.

Вспомнив всё это, Прежняя ощутила, как боль вновь возвращается из далекого прошлого. Внутренности скрутило, и воровку вырвало в кусты. Её любимый, как и её душа, умер от заражения, и теперь Бреста ждет та же участь. Да уж, и кто после этого скажет, что у Жизни нет чувства юмора? Но наёмник не может быть Им, пусть они и похожи, словно близнецы. Да, у них схожи характеры, повадки, и даже знаток человеческих душ — Гера говорит, что это один и тот же человек. Но такого не может быть! Он умер много лет назад, и от Него уже ничего не осталось.

Девушка, пошатываясь, вышла на поляну к избе. Перед дверями стояла знаменитая ступа, готовая к полёту. Гера, заметив подругу, хотел подойти к ней, но остановился. Его лицо исказилось, а душа приняла боль подруги. Он стоял и смотрел на неё, не зная, что сказать. Катерина вытерла слёзы, что не укрылось от служанки, и пошла за вещами, по пути пытаясь осознать всё, что навалилось.