Глава 14

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

18 день

Я медленно приходила в норму. Брест полоскал меня, пока не захлебнулась и не закашлялась. Он вытащил из бочки уже напрочь замерзшее тело, поставил на землю. Я продрогла, как цуцик, кожа покрылась мурашками. Наёмник кинул нательное бельё с доспехами, и, отвернувшись, потопал проверять Милкину добычу. Девка уже впрягла лошадь в телегу и сейчас сваливала на колымагу всё, что плохо приколочено. Я, дрожа, залезла в сухую одежду и с мрачной сосредоточенностью застегивала ремни на кожаном нагруднике. Покончив с обмундированием, потрогала голову: волосы быстро отрастали, и сейчас на голове был длинный «ежик». Наверное со стороны смахивала на худющего паренька.

Брест помог Гере залезть на колымагу, и Прежний, удобно развалившись, руководил с высоты, указывая служанке пальчиком что брать, а что оставить. Полностью облачившись в броню, я подошла к сваленному скарбу. Милка скрылась в соседнем доме, принялась там шумно рыться: послышались звуки разбиваемой посуды. Она выволокла на порог мешок муки и встала, уперев руки в бока:

— Не знаю, брать или нет, — задумчиво пробормотала деловитая служанка.

— Оставь, — ответил Гера, — Еды уже навалом. Поройся лучше в доме священника, там много другого добра.

Подойдя к телеге, я встала, молча разглядывая барахло.

— Держи, — парень перекинул мне меч и кинжал, — Ах, да. Вот ещё, — следом прилетел мой перочинный нож.

Поймав оружие, сложила его рядом и накинула на пояс перевязь ножен.

— Ты как? — Спросил Гера, озабоченно меня разглядывая.

— Бывало и лучше, — буркнула я.

— А плечо?

— Болит, но если Милка найдет мой мешок, то будет полегче. Там у меня мазь одна припрятана: здорово обезболивает, спроси как-нибудь у Бреста.

Парень хмыкнул, наверняка уже увидел тот эпизод у кого-нибудь в мыслях. Я развернулась и пошла за своим жеребцом в конюшню: что поделать, привыкла к негоднику.

Зайдя в прохладный сумрак стайки, я прислонилась спиной к столбу и осела. Не хочу, чтобы Гера лез в мои мысли, не хочу видеть молчаливые взгляды Бреста и ненужное сочувствие Милки. Проклятье, сколько же душ на том свете предъявят свой счет? Мне и раньше доводилось убивать, но то была самооборона, а сейчас слепая месть моими руками уничтожила целую деревню.

Сладковатый запах горелого человеческого мяса ещё висел в воздухе и одному богу известно, когда смрад рассеется и рассеется ли вообще. Люди, которые были в часовне… С ними были дети и младенцы… Убей я только своих мучителей, дети все равно погибли бы одни на болотах. А оставь я их родителей в живых, фанатики продолжили бы насиловать и калечить людей с дороги. Самое паршивое — горько ухмыльнулась про себя — это то, что я не думала ни о путниках, ни о детях, когда, словно со стороны, наблюдала за своими руками, поджигающими хренов торф. Мне было плевать на их жизни, я просто хотела уничтожить тварей, которые «очищали мою плоть от скверны». Месть блюдо сладкое, но послевкусие горчит.

Кое-как поднявшись и отыскав глазами своего коня, побрела к нему на заплетающихся ногах.

— Ну, хотя бы с тобой хорошо обращались, — пробормотала я, поглаживая теплую шею.

Черный, так его прозвала, повел ухом, всхрапнул и покосился на меня карим глазом. Я прислонилась лбом к бархатной коже, пальцы переплелись с мягкой гривой и сжались в кулаки. Так и стояли. Животное не боялось и не шевелилось, тихо замерло, словно забирая часть моей горечи.

На улице кто-то позвал по имени, я вздрогнула и, собравшись с силами, оседлала коня, вывела его из сарая.

Милка нетерпеливо ёрзала в телеге рядом с Герой, озираясь по сторонам. Брест сидел в седле, удерживая своего гнедого, тот нервно перебирал ногами. К повозке привязали ещё одну лошадь. Я залезла на жеребца и подъехала к остальным.

— Нашлась твоя торба, — отрапортовал Прежний.

— А золото?

— Все нашлось и даже сверх, — брякнула Милка, но осеклась под грозным взглядом наёмника.

Я огляделась по сторонам:

— Что с живностью будет?

— Я открыла загоны. Тут было-то пару коров да коз, да кошки с собаками — глядишь, не пропадут. Лошадей у них не было: только наши, да Герина кобыла. — Отчеканила Милка. — Ты спалила столько людей, а переживаешь из-за скота? — внезапно удивилась она.

— Животных любить легче, — ответила я ей, тронув Черного пятками.

Тот коротко всхрапнул, соглашаясь со мной, и пустился мелкой рысью.

Мы выехали на главный тракт целым караваном. Брест крикнул что-то на ходу и умчался в сторону. Вскоре он вернулся, пристраиваясь сбоку от телеги.

— Что-то стряслось? — заволновалась Милка.

— Срезал веревку этих паскуд с деревьев, — сплюнул наемник. — Чтобы не убился никто.

Служанка смотрела на мужчину обожающим взглядом, а Гера, закатив глаза, шумно вздохнул. Бедный парень: целыми днями чужие мысли улавливать — это тебе не сказки слушать. Особенно тяжко, если это мысли влюбленной служанки. Гера усмехнулся и подмигнул мне.

***

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

18 день

Близился вечер. Мы были измучены, клевали носом. Гера дремал в телеге, обложившись мешками с едой. Милка сидела рядом и правила лошадью, она смотрела вперёд остекленевшим взглядом, не мигая. Брест от бессонной ночи спал сидя, иногда вздрагивал, начиная заваливаться набок. Я ехала молча, уставившись в одну точку на горизонте. Рой мыслей в голове боролся с усталостью: хотелось отключиться, уснуть, но стоило смежить веки, как перед глазами возникало оскаленное лицо Священника с капающей слюной. Я вздрогнула. Волны отвращения поднимались, с каждой мыслью накрывая всё больше. Мразь… Фанатичная мразь… Сгореть заживо? Ты слишком легко отделался. Я не святая: была бы возможность, заставила бы тебя пройти через всё то, что ты делал с другими. О, да! Изнасилование, пытки, фанатичная ересь в уши, почему нет? Ты бы скулил и обмочился в первом же раунде. Ты слишком легко отделался...

Я перевела мутный взгляд на Геру: парень за годы своих и чужих страданий приобрёл тостый панцирь, но и его корежит. На мне, как на беспородной псине, всё зажило, а его раны еще долго будут напоминать про тех животных, что так искуссно скрываются за людской оболочкой. Прежний крепится, не подаёт виду, но когда все отворачиваются, я вижу, что парень надломлен… Жалость с болью железными тисками сжали грудь. Я шумно втянула воздух, стараясь снять спазм, и сфокусировалась на настоящем: на летнем вечере, на твердом седле и легком покачивании от размеренной ходьбы Черного — на жизни вокруг. Не стоит упиваться собственными страданиями, жалостью к себе — это удел слабых, а я не слабая. Искалеченная, злая, униженная, но не слабая.

Время породолжало течь, оставив позади наше заключение, страхи и обреченность. Солнце уже скрылось за соседним леском, а теплый ветер разгонял остатки послеполуденного зноя. Из-за придорожных кустов выглянула лисица и, оценив угрозу, скрылась обратно в листве.

— Гера, — наконец, позвала я друга, отвлекшись от мрачных мыслей, когда наёмник в очередной раз чуть не сверзился с коня.

Парень очумело подскочил, сел, потирая ладонями лицо, Милка рядом вздрогнула.

— Гер, надо место для ночевки найти.

Он сонно огляделся:

— Так… Погоди, кажись, знаю здешние места. Сворачивай налево.

Я свистнула Бреста и махнула ему в сторону. Мужик, не разбираясь, куда и зачем, повернул коня, съезжая с широкого тракта на узкую проселочную дорогу. Прежний окончательно проснулся, указывая наемнику путь. Мы проехали меж деревьев и кустов и, наконец, выбрались на просторную поляну.

— Все, тормози, — откликнулся Гера, — там за деревьями есть озерцо — отмыться и выстирать одежду. Здесь можно ничего не опасаться.

При слове «отмыться» Милка с Брестом ожили, глаза засверкали. Наёмник со служанкой спешились, стреножили коней. Я помогла Гере спуститься с телеги, и убедившись, что парень в порядке, ушла собирать хворост. Таща за собой сушины, набегами возвращалась к месту стоянки. Куча веток и бревен росла быстрее, чем я их носила: видимо, кто-то ещё из нашей компании ходил по лесу. Когда дров набралось достаточно, мы запалили костер. Наёмник, не доверяя Гериным словам, очерчивал поляну большим кругом. Напрасно. Что-что, а чувствовать опасность парень умеет лучше всех, что не раз спасало нам шкуру. Закончив возиться с очагом, я побрела на берег озера, от которого тянуло влагой и прохладой.

Вода, окруженная со всех сторон кустами и деревьями, тихо мерцала полированной сталью. Стояла безветренная погода да мягкая, бархатная тишина, лишь иногда рыба плескала хвостом. Комары осерчали, звенели, не переставая, над ухом противным писком. Сволочи, хотите жрать — жрите молча, на душе и так погано. Я сорвала ветку ивы, росшей рядом, истово отмахиваясь от гудящего роя.

Вслед за мной на берег выползла Милка. Она огляделась по сторонам, заметив меня, кивнула. Я поднялась и пересела чуть в стороне за кустами — не хочу светиться. Служанка, покидав с себя вещи, скрестила руки, прикрыв полные груди, зашла по пояс в озеро. Она помялась с ноги на ногу, собираясь с духом, наконец, погрузилась в воду целиком. Вынырнув и фыркая, как молодая кобылка, Милка принялась яростно скоблить кожу. Ее светлые длинные волосы висели мокрыми прядями, концами растекаясь по водной глади.

А она и вправду хороша. Я отвела глаза, вытащила кинжал из ножен, и, осмотрев клинок со всех сторон, заметила выщербину. Нужен оселок. Повертев в пальцах камень, я принялась деловито натачивать лезвие с тихим протяжным лязгом. Это занятие успокаивало. Проведя острием по шершавой поверхности, попробовала его пальцем. Пока не достаточно острое.

Мысли прервал шум за кустами. Я присмотрелась сквозь листву: на берег вышел Брест. Служанка испуганно присела в воду, но, увидев наёмника, выпрямилась, продолжая мыться да исподволь коситься на мужчину. Оценив Милкин задний вид, он хищно улыбнулся, начал неторопливо раздеваться. Сдаётся мне, что придётся уходить с насиженного места.

— Слушай, Брест. Откуда у тебя шрамы? — рассекретилась я. Уходить не хотелось, но и смотреть на начинающийся трах тоже.

Наёмник удивленно вскинул бровь, поискав меня глазами среди листвы, нахмурился:

— От разного.

Он тут же посуровел, и теперь расчехлялся на берегу сурьёзней церковника на молитве, игнорируя рассерженную служанку. Милка окинула меня злобным взглядом, но отступаться от мужика не собиралась. Она прикрылась для вида нательным бельем, которое тут же прилипло к мокрой коже. Девушка подошла к наёмнику, покачивая бедрами, и осторожно коснулась пальчиком белой полоски на широкой спине:

— А этот?

Мужчина, искоса глядя на меня, снял портки и, сверкая голыми ягодицами, зашел в воду:

— От меча. В битве с торками.

Милка восхищенно округлила глаза, не отставая:

— А этот? — она нежно провела рукой по лопатке. — И на голове?

Брест заинтересовано поглядел на девушку:

— На спине от шальцев. Пытали в плену у вакхов. А здесь сулицей зацепило, — он указал на шрам над бровью.

— А вот…

Я не дала договорить Милке:

— Моя очередь. Брест, а откуда у тебя шрамы на заднице? — пришлось даже временно отложить своё занятие.

Наемник нахмурился и отвернулся, черпая воду.

— Так откуда? — не унималась я. Тайна небольших одинаковых полосок на мужском седалище да нежелание наёмника говорить об этом, подогревали любопытство.

Служанка, прищурившись, окатила меня взглядом, полным презрения. Брест же некоторое время помолчал, но, видимо, решив-таки, что противная девка не отстанет, буркнул в ответ:

— Пьяный упал на грабли.

Я не выдержала и расхохоталась. Наемник крепко выругался и, нырнув рыбкой в воду, отплыл подальше. Я сидела на траве, нервно хихикая. Милка, оставшись без мужской ласки, плюнула, погрозила мне мокрым кулачком и поплыла за Брестом. Ух и настырная девица. Отсмеявшись, я продолжила наблюдать, как мужчина вышел на противоположном берегу озерца и теперь стоял, усиленно смывая с себя накопившуюся грязь. Милка выбралась следом, черпая воду ладошками, поливала ему на спину.

Сзади раздался треск сучьев: ко мне выполз Гера. Я помогла ему подсесть поближе, кивнула на ноги:

— Надо наложить шины.

Прежний крякнул:

— Они уже начали срастаться.

— Тем более, — я положила руку ему на искривленное, вспухшее колено, — Боюсь, что придется заново кости ломать.

— Знаю, — ответил он и кивнул на парочку в воде, — Счастливы, а?

Брест, отмывшись, искупался еще раз, а сейчас гонял Милку по мелководью. Та с визгом убегала от него. Ну, прямо пастораль, ей богу. Я, скривившись, убрала оселок в сумку, а кинжал закинула в ножны.

Гера даже не смотрел на меня, и так чувствовал насквозь.

— Одного не могу понять: почему ты так равнодушна к нему.

— К кому? — не поняла я.

— К Бресту, как он сейчас называется, — пояснил Гера, развернувшись и пристально глядя мне в глаза.

— Мм, а почему я должна к нему что-то чувствовать? — всё ещё не понимала, к чему он клонит.

— Да ты посмотри, — Гера распалялся всё больше и больше. Он указал на наемника, тот, повернувшись к нам спиной, прыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха. — Он же один в один Сева, даже родимое пятно на лопатке такое же. Когда вас забросили в избу, я себе не поверил: тебя, конечно, не ожидал увидеть, но был не очень удивлен. Но, черт возьми, когда Брест пришел в себя, я, честно говоря, малость струхнул. Подумал было, что уже спятил и вижу призраков. Не тех, которые не упокоенные, а действительно ушедших людей.

Гера подобрал сорванную мною ветку и, нервно перебирая листву пальцами, не отрывая взгляда.

— Да о чем ты? Кто такой Сева? Ты меня с ума сейчас сведешь, — в конец растерялась я.

Прежний молча опустил несчастную ветку и сидел потрясенный, не моргая, уставившись на меня черными глазами. Он собрался с силами, глубоко вздохнул и закрыл глаза. Понятно, сейчас покопается в моей голове. Ну что ж, дерзай, будешь уходить — покорми кота и закрой за собой дверь. Он молчал довольно долго, и, наконец, медленно распахнул глаза:

— Матерь божья, — прошептал он. — Ты его не помнишь…

Я тяжело вздохнула. Чертовски устала за последнее время. Так тяжело не было, пожалуй, лет двести, и сил выспрашивать, о чем там Гера толкует, у меня не осталось.

— Что не помню? — процедила я.

Прежний сидел с круглыми глазами. Перед его носом нагло летал комар, но Гера, казалось, его не замечал.

— Так… — выдохнул он, — Расскажи, как мы с тобой встретились, как жили, как расстались.

— Хорошо, — не стала я спорить. — Ты нашел меня в лесу, я тогда обессилела от голода. Ты меня выходил. Потом некоторое время мы скитались по лесам, иногда выходя к людям. А спустя время просто разошлись.

— Почему? — задал вопрос Гера, наводя меня на какие-то мысли, — Почему мы разошлись?

— Не помню, видимо, ты меня просто достал, копаясь в моей голове, — вспылила я, — Закончим на этом исповедь. — Я поднялась, отряхивая задницу, — Пойду к лагерю, тебе помочь?

— Нет, — покачал головой парень.

Я пожала плечами и с громким треском веток под сапогами зашагала к костру.

***

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

19 день

На лесок опустилась ночь. Гера сидел на берегу озера, спустив босые ноги в теплую, нагретую за день воду. С наступлением темноты поднялся легкий ветерок, разогнавший всех гнусов. В легкой водной ряби отсвечивал молодой месяц, и все вокруг было так умиротворенно, так тихо, как бывает только теплыми летними ночами. Парень жадно вдыхал полной грудью сладкий воздух, стараясь напиться им, насытить каждую клетку измученного тела. Завтра ему опять будут ломать кости, а сегодня можно, наконец, отдохнуть от ужасов последних недель.

Он извлек из-за пазухи небольшой бурдюк, откупорил его и жадно хлебнул жидкость. Прежнего окутал ягодный аромат. Положив флягу меж ног, Гера вытащил откуда-то из штанов перевязанный мешочек и свернутую бумагу. Быстро скрутив самокрутку, парень жадно затянулся, с наслаждением выпустив колечки.

— Ловко получается, — заметил Брест, выныривая из кустов.

Массивная фигура наёмника черным пятном скользнула промеж листвы, мужчина сел рядом. Он почесал голову крепкими ногтями, потёр лицо. Брест тяжело выдохнул, скрестив усталые руки на коленях. Гера ни сколько не удивился неожиданному появлению и молча протянул початый бурдюк.

— Что это и откуда? — полюбопытствовал наёмник.

— Подарки от священника: настой из кое-каких трав с ягодами да махорка.

Брест хлебнул, по горлу пронесся горячий ком, разливаясь в желудке, от цыгарки отказался.

— Только осторожно, эта штука может и кабана свалить, — Гера продолжал смотреть на воду, — не спится?

Мужчина кивнул, передал флягу обратно и уставился на черное зеркало озера:

— Сон не идет.

— Можешь расслабиться, нечисти здесь нет, даже русалок и мавок.

Наемник недоверчиво поднял бровь:

— Откуда знаешь?

Прежний вздохнул, стряхнув пепел с самокрутки:

— Если бы тут была нечисть, я бы почувствовал. Да и останавливался уже здесь по пути в Приречье, пока не угодил в плен. — Гера затянулся сладковатым дымом и расслабленно растекся по мягкой траве.

Брест удовлетворенно кивнул. Парень краем глаза покосился на задумчивого наемника:

— И все-таки какое сходство.

Мужчина поднял бровь:

— Ты о чем?

Гера помедлил, прикидывая что-то в уме. Наёмник не торопил с объяснениями, а, стянув сапоги, тоже опустил ноги в воду. И вправду здорово.

Наконец, Гера заговорил.

— У меня был друг, лет сто пятьдесят, может двести назад. Ты удивительно похож на него и внешне и в душе. Когда я первый раз прочувствовал тебя еще тогда, в плену, то подумал было, что Сева вернулся. Он был Прежним, как я или Катерина. — Парень замолчал, подбирая слова. — Мы познакомились во время странствий. Я понял, что ему можно доверять и остался с ним, а он верил моим ощущениям, благодаря чему возможные проблемы не раз обходили стороной. Как-то мы вышли на Мурку, как вы её сейчас называете. Она валялась без сознания около небольшого озерца, вроде этого: ослабла от голода. Я присмотрелся к ней: угрозы не чувствовалось, даже если бы она была в сознании. Сева тогда привел её в чувство, накормил последним куском, сколько-то выходил: добрый был парень и немного безрассудный. — Гера грустно улыбнулся своим воспоминаниям. — Вообще, с едой у нас проблем не было, и вскоре мы добыли еще дичи. Если у Мурки есть дар самоисцеления, а я могу чувствовать людей, то Севу мы прозвали Охотником. Он мог приспосабливать свое зрение так, что видел все на несколько верст, мог услышать, как муха чистит свои лапки, унюхать, как далеко помочился олень. Загнать зверя для него не составляло труда, и недостатка в пище у нас не было. Так что, когда Мурка очухалась, мы решили странствовать втроем.

Эти двое сначала приглядывались друг к другу, а потом словно с цепи сорвались. И я их понимаю, нам всем было одиноко, но то как их тянуло, связывало нечто… Нечто, чего раньше да и за последующие годы я не встречал, хотя людей прочувствовал ни мало. Да… Временами, конечно, завидовал им, но потом поблагодарил бога за то, что избавил меня от подобного.

Брест отхлебнул из бурдюка:

— Эт почему?

Гера помассировал себе виски и продолжил:

— Когда Сева погиб, черт, тогда я потерял лучшего друга, а Катерина — ей словно кусок души вырвали, уж я-то как никто это знаю. Вот тогда я и сказал спасибо высшим силам, что не связали меня такими узами.

— Что же стряслось?

— Бессмысленная смерть, вот что стряслось. Сева на охоте напоролся на сук, осталась небольшая рана, царапина. Она загноилась. Заражение пошло в кровь и через неделю его не стало.

Гера умолк, продолжая бесстрастно смотреть в ночное небо сквозь крону деревьев.

— А что же она? — прервал его размышления Брест.

— Пыталась его выходить всю ту неделю. Не спала и мне не давала, я лазал по кустам, искал травы, а она сидела с ним, пыталась сбить жар, как-то облегчить его состояние. Когда его не стало, я еле оттащил её от тела. Честно говоря, тогда впервые прочувствовал безумие в его чистом состоянии. Не было ни страха, ни надежды, ни каких-других человеческих эмоций. Одно чистое безумие. Конечно я пытался помочь, но она впала в кататонию — состояние, когда не реагируешь ни на что. Тогда мне пришлось в одиночку хоронить Севу, позже я попытался её увести, но Катерина вдруг очнулась и принялась вырываться. Богом клянусь, я пытался ей помочь, но… В общем, тогда ушел один и до позавчерашнего дня её не видел…

Мужчины молчали. Где-то вдалеке ухнула неясыть, кругом вовсю стрекотали сверчки. Гера молча пил настойку, иногда передавая бурдюк Бресту. Тот решил на время отступить от принципа и ослабить внутренние вожжи.

— Знаешь, а ведь Мурка никогда ни словом, ни взглядом не упоминала, что я смахиваю на кого-то близкого ей.

— Да, — протянул Гера, — Я тоже удивился сначала, а сегодня мы с ней разговорились и знаешь что? Она его не помнит. Совсем.

— Как так? — удивился наёмник, — Выходит, не такая уж и сильная любовь, — мужчина скривился на последнем слове, — Раз забыла его.

— Нет, тут другое, — покачал головой Прежний. — Люди то, что хотят забыть, на самом деле просто задвигают на задворки памяти, а я прошерстил у нее эти самые задворки и ничего. Пусто. Даже имени его не узнала.

— Как так?

— Думаю, смерть Севы для нее стала таким ударом, что… — парень замолчал, подбирая слова, — Вот у нее же есть способность к самоисцелению? Так вот тут словно ее разум решил исцелиться таким образом.

— Просто забыть?

— Именно, — подтвердил Гера. — Просто забыть.

Брест покачал головой и отпил из бурдюка:

— И что же, я похож на этого… как его… вашего друга?

— Даже представить сложно насколько.

— Дюже странно…

Наемник озадаченно ковырял землю пальцем. Он не знал, что и думать после таких слов.

— Гера, ты мне нравишься. И ты, похоже, неплохой парень, но, чтобы не было недомолвок, мы добудем рубин, и я отвезу Мурку с камнем обратно к барону, иначе там забулькает то дерьмо, из которого еще вчера у нас только ноздри торчали. Даже после твоих слов ничего не изменится. Посуди сам: ты ведаешь все о людских душах, но тебя-то никто не ведает, так? К тому ж сейчас ты можешь напеть мне что угодно, лишь бы спасти свою подругу.

Гера молча выслушал мужчину и, помедлив, ответил:

— Ты прав. Поступай, как знаешь. — Он поднялся на руках, — Что-то продрог я, пойду к костру, поможешь мне?

Брест натянул сапоги и, поддерживая парня, зашагал обратно в лагерь.

***

Утром Прежнему сломали кости. Заново. По уши залили свистнутой у священника бормотухой, искалеченные ноги намазали успокаивающей мазью и наложили добротные шины. А сейчас Гера восседал в телеге в дюбель пьяный, но с прямыми конечностями, как у Буратино. Руки у него, слава богам, были целы, просто вывихнуты, порезы от ботанга тоже подживали.

Милка правила колымагой, как заправской извозчик, а я скакала позади всех, погруженная в свои мысли. Брест придержал коня и оказался рядом со мной:

— Скоро мы доберемся до отворота к башне Истомира.

— И?

— Не ведаю, что нас там ждет, но с калекой мы много не навоюем, — он кивнул на измученного парня.

— И что ты предлагаешь, бросить его на дороге? — моментально взвилась я.

— Я погуторил с Милкой, она говорит, что недалеко есть одна изба. Там у нее родня дальняя живет, говорит, пособит в случае чего.

— Ох уж мне эти одинокие избы в лесу, — проворчала я.

Не нравилось мне, что придется оставить Геру неизвестно где и с кем, но Брест прав. Если мы хотим добыть рубин, а мы хотим его добыть, то лучше двигаться налегке. К тому же, Прежний может за себя постоять в случае чего, пусть и с перемотанными ногами. Решено: как только я закончу со своими делами, вернусь к нему, тогда и заживём своей жизнью.

— Далеко до твоей родни? — окликнула я Милку.

— Час езды отсюда, — не оборачиваясь, ответила она.

— Добре.

Брест удовлетворенно кивнул и подал коня вперед. А я смотрела на спящего Геру, пытаясь задавить слабый голосок совести, звенящий в голове, и просчитывала, когда смогу вернуться за парнем. Прежний, словно услышав мои мысли, всхрапнул и отвернулся в другую сторону.

Прости, дружище, придется нам расстаться на время, но если задуманное мной дело выгорит, то разлука будет того стоить.