Глава 25

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

23 день

Путники спускались по винтовой лестнице. Все двери на каждом уровне были открыты, кругом стояла тишина и полумрак. Не рискуя соваться в незнакомые комнаты — пёс его разберет, этого чародея, что он там мог оставить — люди, наконец, нашли знакомый зал. Как и во всей башне, здесь было тихо. Ни одной безмолвной служанки, ни треска поленьев в огромных каминах, башня словно умерла вместе со своим хозяином.

Брест, недолго пялясь по сторонам, опустил бесчувственную бабку на ближайшую кушетку, Милка тут же бросилась к ней помахать платочком, а Прежние отчалили в разные стороны в поисках полезных трав, лекарств — чего угодно. Гера исподтишка наблюдал за Катериной, та ходила с задумчивым видом, рассматривая книги Истомира, но от неё тянулись невидимые нити скрытого отчаяния и мрачной убеждённости в своей правоте. Эдакое уверенное уныние. Прежний закрылся от её чувств, решив разобраться с этим позже.

Воровка ходила вдоль стеллажей, трогая пальцами потёртые корешки книг: здесь были свитки на незнакомых ей языках, иногда она находила тексты своего времени, добытые со всех краев, куда дотянулись загребущие руки Истомира. Надо отдать должное этому хлыщу: мужик сумел найти и сохранить многие знания. Эх, было бы время зарыться в них, как муравью в землю… Прежняя вздрогнула, когда сзади послышались шаги. Брест подошел к девушке, пока остальные порхали вокруг боевой, но временно сражённой бабули.

— Что-то знакомое?

— Ты о чём? — Катерина подняла бровь.

— Книги, — наёмник кивнул на заполненный шкаф. — Когда ты смотришь на них, у тебя такое лицо… Доброе. Словно ты домой возвратилась.

Воровка отвернулась, чтобы скрыть румянец. Её тянуло к этому суровому, но доброму мужчине, но страх и здравый смысл подсказывали держаться подальше. Сердце заныло от сладкой боли. Так болит, когда происходит нечто желанное, но такое скоротечное: ночь ли с любимым, долгожданный праздник, встреча старых друзей или быстрая победа — всё, после чего особенно тяжело возвращаться к пресной жизни. Радость, омрачённая грустью.

— Несколько томов, не более, — коротко ответила она, собравшись уходить.

Зачем продлевать страдания, хоть и сладкие?

— Погоди, — мужчина взял её за руку, — Пожалуйста, не убегай, хочу погуторить… По делу, — быстро добавил он, когда воровка всё же развернулась, чтобы уйти.

Она остановилась, сложив руки на груди. Надёв серьезное выражение лица, девушка внимательно рассматривала наёмника. Брест почесал шею, собираясь с мыслями:

— Послушай. Теперь, когда камень у нас, и мы можем вернуться в Тринницу, я… То есть ты… А, проклятье! Не силен я в объяснениях!

Он заходил кругами, смущаясь всё больше: это тебе не мечом махать да крепости брать, тут другое нужно. Девушка, как назло, не помогала, а молча стояла и ждала продолжения.

— Такое дело, в общем, я сдам камень обратно барону, и скажу, что вора-то пришлось убить, — выдавил Брест. Он ещё что-то хотел добавить, но смолчал.

Воровка, не меняясь в лице:

— Ты понимаешь, что на такую брехню Гжевик не поведётся? На тебя могут всех собак спустить, как на причастного, раз ты камень с самого начала не уберёг.

Наемник молча кивнул.

— И ты все равно хочешь меня выгородить?

Брест не ответил на очевидное, рассматривая бесстрастное лицо Прежней.

— Ты глупец, — просто прозвучало в ответ.

— Ой ли, — криво ухмыльнулся мужчина, — Мне жить-то осталось всего ничего, а так хоть помогу напоследок.

Ни один мускул не дрогнул на лице Катерины. Она кивнула:

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Девушка развернулась и зашагала к остальным. Ворожея приходила в себя: уже начала слабо ворчать на Милку. Гера докладывал Бабе Ежне о ситуации, как сержанты подают рапорт офицеру, разве что каблуками не щелкал. Воровка молча пристроилась сбоку, прислушиваясь к беседе.

— …ищем, что бы могло помочь. Ожоги на руках всё же. — Беспокоился Гера.

— Брехня это, а не ожоги, — скривилась бабуля, — Но выбраться без меня, все равно не смогёте, а метлу мне этот паскудник поломал. Это ж теперь опять дерево выбирать, да не абы какое… Веточки опять же до следующего полнолуния не собрать. Тьфу! А у меня там Васенька некормленый… — ворожея призадумалась, — Скромничать не стану, слаба я еще шукать в Истомиркиной хате, до завтра придется передержаться. — Она прикрыла глаза и расслабленно растеклась по красному бархату дорогой кушетки.

Катерина могла поклясться, что старуха молчала, однако, в голове чётко услышала ее хриплый, немного скрипучий голос:

— Не теряйся, девка. Пока время есть, делай, что задумала, остальных я на себя отвлеку.

Прежняя вздрогнула, но никто этого не заметил. Ведьма протяжно вздохнула, приоткрыв старческие веки:

— Ну и чаво? Решили меня в этой люльке оставить? Я ить потом разогнуться не смогу, а ну тащите меня на кровать толковую, да сами опосля тоже могёте расслабиться: в башне все спокойно.

Брест, оказавшийся рядом, поднял бабулю и понёс её в знакомые спальни, Гера шагал следом, с интересом рассматривая всё вокруг, Милка о чем-то призадумалась, а Катерина, оглядев напоследок роскошный зал, вышла в коридор в поисках своей комнаты.

***

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

24 день

Я распахнула окно, в зал ворвался свежий воздух. Без присутствия молчаливых служанок, было немного одиноко, да и башня словно опустела, хотя из вещей всё осталось на своих местах, даже злосчастный таз, в который меня неоднократно рвало. Словно в прошлой жизни было. Забавно, как иной раз идёт время: иногда тянется, словно смола на солнце — сто с лихвой лет, а ничего конкретного даже припомнить не могу. Чем я занималась в то время? А тут за один месяц, словно кто-то топнул на вершине горы, и огромная лавина событий накрыла с головой. Одним словом: неравномерно всё как-то.

На улице уже стемнело. Баба Ежна громогласно терроризировала в соседней комнате Геру с Милкой, а я мышкой сидела в комнате, стараясь не попадаться им на глаза. Эх, если бы на меня действовал хмель. Один из минусов моего самоисцеления — я не могу опьянеть. Могу вылакать, хоть все Истомировы подвалы, а ни в одном глазу не будет. А мне бы сейчас не помешало немного хмеля в крови.

Сколько времени прошло, прежде чем за стенами все угомонились, а ведьма начала громогласно храпеть? Спали ли остальные? Не знаю, от такого трубного рёва, разве что сонные чары помогут. Бабка ведь сказала, что возьмёт всех на себя?.. Я проверила вещи в мешке, убедившись, что всё на месте, а припасов, уложенных Милкой, хватит на пару недель при экономии, тяжело вздохнула. Что ж, назвалась груздем — полезай в кузов.

Тихонько приоткрыв дверь — зачем тихонько? Все равно из-за бабулиного храпа никто ничего не услышит — выскользнула в коридор. Комната Бреста напротив, я осторожно повернула ручку. В спальне было темно, только распахнутое настежь окно, как у меня, освещало тусклым лунным светом часть зала. Подождав немного, пока привыкнут глаза, я разглядела широкую кровать под балдахином и темный силуэт на полу. Где же тут у наёмника мешок? На цыпочках, стараясь не разбудить мужика, бесшумно прокралась к кровати. В ней никого не было.

— Катерина? — с пола раздался немного хриплый голос.

Я подпрыгнула от неожиданности:

— Ты чего не в постели? — в темноте раздалось моё шипение.

Тёмный силуэт на полу сел, потирая лицо:

— Да там перины, от которых спину ломит. Привык уж на твёрдом спать. А ты чего пришла-то? — мужчина поднялся.

Я немного растерялась, всё шло не совсем по моему плану. Проклятье, можно подумать, хоть когда-то всё шло по плану.

— Да просто… Хотела отговорить тебя от этой идеи. Я ж бессмертная. Ну, казнят меня, больно конечно, но не смертельно, и к тому же…

Договорить Брест не дал, осторожно коснувшись моей щеки грубой шершавой ладонью:

— Тише-тише, — он успокаивал меня, как ребёнка, — Помнишь, я обещал тебе, что больше не буду тобой прикрываться? Я своё слово держу.

Я сделала попытку отстраниться. Лишь попытку, которая закончилась крахом. Ноги, словно приросли к полу, а во рту пересохло. Его массивная фигура в темноте слабо освещалась лунным светом, запутавшимся в волосах на широкой груди. Брест стоял обнаженный по пояс, в одних портках. Черные в темноте глаза мужчины прожигали насквозь, а прямой алчный взгляд уже раздел и отымел во всех мыслимых и немыслимых позах. Без лишней романтики и нежностей — одна всепожирающая страсть. По моему телу прокатилась волна похоти, остановившись внизу живота. От мужчины исходил жар. Наёмник медленно отстранился, опустив руки. Лица было не разглядеть, но исполинский вздох, всколыхнувший воздух, говорил о тяжести сделанного Брестом выбора. Он выбрал не трогать меня сегодня. А мне хотелось броситься на него, отдаться сразу и без остатка, быть податливой, как влажная глина, кричать и биться в экстазе, стать всем и сделать всё, что он прикажет. Раствориться. Наёмник сделал шаг назад, сжав руки в кулаки.

— Прошу, уйди, я не смогу долго себя сдерживать, — прохрипел мужчина.

Он ещё отступил и развернулся, чтобы не смотреть в мою сторону. Мне не осталось ничего другого, как сделать то, зачем пришла. Под руку подвернулся тяжёлый подсвечник. Я медленно подошла сзади, боясь вспугнуть Бреста. Он не оборачивался, ждал. Я слышала стук его сердца. Или это было моё? На секунду прижалась к нему, быстро прошептав «Прости». Мужчина не успел развернуться, как тяжёлый металл канделябра опустился ему на затылок. Наёмник с грохотом рухнул на пол. Я отбросила железку, словно та была мерзким гадом, с беспокойством склонилась над бесчувственным телом. На голове среди жестких волос уже выросла огромная шишка.

— Жить будет, — подумалось мне с облегчением.

Не теряя времени зря и не давая себе заниматься самоедством, я схватила его мешок. Хорошенько порывшись, нашла в потайном кармане кошель с золотом. Сейчас считать некогда, позже. Обыскала торбу ещё раз: рубина не было, зато нашёлся волшебный клубок ниток — пригодится. Я бросилась к Брестовым доспехам. Обыскав их, наконец, наткнулась на камень. Схватив и припрятав драгоценность за пазуху, поспешила из комнаты, бросив напоследок прощальный взгляд. Прости, если сможешь, но вряд ли мы с тобой ещё увидимся.

Я вышла из башни глубокой ночью. Поправив до отказа набитый мешок и вытащив на всякий случай меч, бросила оземь волшебный клубок. Маленький компас тут же покатился, уводя меня от остальных. Гера сделал свой выбор. Не ведаю, встретимся ли когда-нибудь. Проклятье, я даже по Милке буду скучать! А Брест… Так будет лучше для всех… Надеюсь я смогу его забыть. Опять.

***

Гера, замученный требованиями бабули, сразу уснул богатырским сном, но даже его подкинул рёв раненного зверя.

— СУКА-А!

Прежний ошалело подскочил, озираясь по сторонам. Старая ворожея, открыла один глаз, звучно зевнула и отвернулась на другой бок, демонстрируя полной безразличие к воплям. Милка сонно села, потирая глаза. Рёв снова повторился, а к нему добавился звук ломаемой мебели. Через секунду дверь сорвалась с петли, повиснув на одной, и в комнату вломился сам источник криков. Прежний инстинктивно отодвинулся: Брест был страшен. Даже перед дракой он не внушал такого ужаса, как в этот момент. Наёмник словно раздулся вширь, а глаза налились дурной кровью.

— Где она?! — прорычал мужчина, бросаясь к Прежнему.

Гера удивленно округлил глаза:

— Кто? Катерина? А что случилось-то?

Его искреннее выражение лица ещё больше разозлило Бреста. Тот кинулся на парня, но бабуля вовремя щелкнула пальцами, и вокруг наёмника появился воздушный кокон. Мужчина наскочил на прозрачную стенку, но его отбросило назад. В ярости он принялся рвать и скрести упругий шар. Ведьма, наконец, открыла глаза и села на кровати, потянувшись. Милка с Герой вжались в стены, не решаясь подойти к скованному урагану «Брест». Ворожея, кряхтя, поднялась, отряхнула руки с полностью зажившими ожогами:

— Ну и чаво ты тут расшумелси?

Брест ей ответил, чего он тут шумит. Да ещё как. В таких витиеватых, хитровыдуманных и перетряхнутых выражениях, что Гера зажмурился, а Милка от страха прикрыла рот рукой — так с ведьмой ещё никто не говорил. Никто живой. Баба Ежна спокойно все это выслушала, ковыряясь в зубах, а когда наёмник остановился перевести дыхание, спросила:

— Закончил?

Оказалось, что Брест ещё не закончил. Он разразился бурной тирадой с точными подробностями, где он видел Катерину, в каких отношениях был с её матерью, на чём он вертел этот рубин, и как далеко идти всем, кто втянул его в это. С каждым словом служанка зажмуривалась всё крепче, ожидая бури от своей бабушки. Но та реагировала совершенно спокойно, давая взбесившемуся наёмнику выговориться. Когда у мужчины кончился запал, он уселся на пол, закрыв лицо руками. Всё, через что он прошел, всё пошло ко псу под хвост. И из-за кого?! Он почувствовал легкое движение воздуха рядом — ведьма сняла кокон. Бресту на плечо легла рука Геры:

— Она все-таки ушла?

Мужчина поднял на него пустой взгляд:

— Что же ты не с ней?

— Я говорил ей, что остаюсь, но не знал, что она прямо сегодня сбежит. Хотя должен был почувствовать…

Тут ведьма вклинилась в разговор:

— Это я тебе знания закрыла, а то помешал бы.

Гера удивленно вскинул брови:

— Это всё из-за рубина? Чтобы он не угодил к Епископу?

— Да плевать на ентот камень. Я ведь гуторила уже, что другой чародейный лал[1] зрела, а этот, хоть и настоящий, но обычный. Дело не в нём, — отмахнулась ворожея, — А в том, что всё должно идти так, как оно идёт. Ты, парень, запомни, мы — ворожеи, ведьмы, чародеи и колдуны должны поддерживать порядок, а не просто чудеса творить. Сначала мы зрим то, что должно быть, а потом то, что будет, коли свернуть с дорожки. И если хочешь и дальше у меня учиться, запомни это. Мы не творим Судьбу, мы чтим её и помогаем ей свершиться.

Прежний сидел притихший, внимая каждому слову, а наёмник молча поднялся, сжав кулаки:

— Так скажи мне, старая, какая же судьба теперь меня ждёт?

Ведьма посмотрела в серые потухшие глаза Бреста:

— Ту, которую ты сам выберешь.

— Я запутался, — помотал головой Гера. У парня была привычка допытываться до всего, — Как же так? Ты говоришь, что судьбу мы не творим, и тут же предлагаешь ему выбор?

Ворожея тяжело вздохнула:

— Рано тебе об этом еще гуторить, но раз уж сам спросил… Брест, — она ткнула кривым пальцем в мужчину, — Брест видит только несколько нитей, идущих от него, но мы зрим весь узор, который плетется испокон веков. Однажды Зрение откроется в тебе, и тогда ты сам уразумеешь, что Судьба — это ковер, сотканный в совершенный узор, а мы лишь не допускаем фальши в его плетении.

— То есть я могу выбирать, но при этом, что бы ни выбрал, всё уже решено?

Старуха разозлилась:

— Ой, тьфу на вас! Я что же, сейчас вам — младенцам голозадым буду объяснять, как мир устроен? Малы еще, а ты, Гера, пока просто запомни мои слова.

Парень смутился и задумчиво умолк, а наёмник не отрывал хмурого взгляда от ведьмы:

— Ладно, тогда скажи мне, что в Триннице деется? А тогда уже и решать буду, куда свою «нить» загнуть.

Бабка минуту пристально вглядывалась в серую сталь глаз, наконец, выдав ответ:

— То, чего ты боялся, вот-вот начнётся.

Наёмник страшно выругался:

— Сколько у нас времени?

— К вечеру первые стычки начнутся, — поведала ворожея. — Если не остановить, то крови много прольётся. Что делать-то думаешь?

Брест заходил кругами. На него было больно смотреть: он словно разом постарел. Морщины собрались на лбу, мужчина что-то бормотал про себя, смахивая на сумасшедшего.

— Догнать эту… — он запнулся на слове, — Не получится?

Ворожея подняла одну бровь:

— Нет, да и помогать я тады не стану.

— Ну, ещё бы, — скривился наёмник. — Выбора-то у меня не особо: дать погибнуть друзьям и простому люду, или самому в петлю залезть.

— А что ты можешь сделать-то? Ведь камень эта змея украла! — встряла Милка.

— Не ведаю! — огрызнулся мужчина, — Но и сидеть без дела не смогу. Коли Гжевик да Епископ из-за рубина сцепились, авось поверят мне, что это я камень украл. Накажут виновного да успокоятся, угомонят свои распри. А, ведьма? Что скажешь?

Баба Ежна отвернулась, поправляя длинную юбку:

— Ничего не скажу. Придёт час — сам все узнаешь.

— Вот же вы, ведьмы… — начал было Брест, но старуха его остановила, подняв сухую сморщенную руку.

— Не молви то, о чем потом пожалеешь.

Мужчина набрал воздуха в грудь, но смолчал, шумно выпустив пар. Дело приобретало всё более скверный оборот, который в любом случае заканчивался смертью Бреста. Видать, просто его век подошел к концу, но припомнив слова этой… что «коли жизнь не зря прожита, то и помирать не страшно», решил гульнуть напоследок. Хоть чем-то помочь. Ведь если смерть простого наёмника нужна для того, чтобы остановить резню на улицах всего города, то кто же он таков, чтобы не заплатить за кровь невинных людей своей оконченной, в общем-то, жизнью?

— Ты забросишь меня в Тринницу? — просто спросил он у бабы Ежны.

Та лишь кивнула. Внезапно Милка бросилась на шею Бресту:

— Ты никуда не пойдешь! Ведь тебя могут казни-ить! — завопила она. — Да что там могут! Мой тятя, когда услышит про камень, сразу тебя в темницу бросит, а после под конвоем доставит к Епископу.

Брест молча снял с себя ревущую навзрыд молодую баронессу, держа её на вытянутых руках. Бывшая служанка вырывалась что мога, она хотела вцепиться в мужчину, но тот ловко уворачивался от загребущих рук.

— Это всё из-за этой змеи! Из-за неё! Если бы был камень, ты бы вернулся, как герой, а не как беглый преступник! Все неправильно-о! — вопила служанка.

Наёмник бросил умоляющий взгляд на бабу Ежну, та скривилась. С силой развернув внучку к себе передом к Бресту задом, отвесила ей звонкую оплеуху, от чего девушка, икнув, сползла на пол. Рука у ворожеи, когда надо, могла быть очень тяжелой.

— Успокойся, дурёха!

Милка, осознав, что перед ней стоит «надежда» на спасение любимого, вцепилась уже в подол бабули:

— Баба Ежна, родненькая. Заклинаю! Пособи! Я знаю, тятя тебя послушает!

Старуха тяжело вздохнула и подняла осевшую девушку:

— Нет, — отрезала она, но смягчившись добавила, — И не смотри на меня щенячьим взглядом. Брест — взрослый мужик, он сам всё решил, я встревать не буду. Но и тебя держать не стану, коли захочешь, можешь с ним идтить.

Милка перевела туманный взгляд на Геру, но тот отвёл глаза:

— Я с бабой Ежной.

— Ты трус! — взвизгнула она.

— Нет, — спокойно отозвался Прежний, но в голосе слышалась горечь, — Я просто согласен с ворожеей, что все должно идти своим чередом, и доверяю её чутью.

— Можешь утешать себя, чем вздумается…

— Милка, уймись, — отрезал Брест. — Гера волен выбирать, что ему делать. Я бы и тебя с собой не взял, но твоя родственница права: коли ты хочешь пойти, то препятствий чинить не буду.

Бывшая служанка, вытерев слезы, хотела ещё что-то сказать, но передумала. Она, отыскав глазами свой мешок, встала, решительно уперев руки в бока:

— Я иду с тобой! И видят создатели, что сделаю всё, чтобы помочь тебе! — громогласно заявила девушка.

В ней бушевало море чувств: горе вперемешку с радостью и желанием доказать, что уж кто-кто, но она не бросает любимых, в отличие от этой лярвы. Служанка до последнего надеялась, что её отец, видя любимую дочь живой и здоровой, простит мужчину, который вернул беглянку домой. И тогда Брест уж точно поймет, кто ему нужен на самом деле.

Путники высыпали на крышу, стараясь не смотреть на останки Истомира. Наёмник поправил перевязь меча, проверив ещё раз оружие. Походный мешок мужчина не взял, рассудив, что припасы ему уже вряд ли пригодятся и лучше идти налегке. Милка, поглядев на Бреста, свою торбу все же взяла, но выложила из неё всё лишнее. Гера стоял на крыше, глядя в бесконечно чистое голубое небо. Утреннее солнце уже жарило вовсю, и трое людей на крыше, тревожно переглядываясь, ждали, когда к ним выйдет баба Ежна. Общее угнетение, царившее среди путников, словно тёмное холодное покрывало, опустилось на плечи. Одна ведьма, вскоре показавшаяся на крыше, казалось, вышла на прогулку. Она была абсолютно спокойна, даже несколько безмятежна. Послюнявив палец и определив направление легкого ветерка, свистнула остальным:

— Ну что? Готовы? Я вас с Милкой закину недалеко от города, а мы с Герой тут малость приберем, да пошукаем по чародейским закромам. Так, что еще? К месту доставлю, а дальше уж сами. Судьба даст — ещё свидимся.

Ведьма начала бормотать про себя заклятия, от чего начали подниматься уже знакомые вихри. Быстро обернувшись несколько раз вокруг наёмника с девушкой, ветры образовали плотные стенки воздушного кокона. Фигуры становились всё менее различимы за плотным, сжатым воздухом с мелким сором, пока, наконец, их не оторвало от земли, и большой постоянно меняющийся шар не унесся далеко ввысь, оставив на башне старуху и молодого парня.

Гера стоял, задрав голову вверх и провожая взглядом друга, идущего на верную смерть. Тяжелые мысли прервал звонкий свист:

— Не время сопли распускать! У нас ещё делов с тобой по самую развилку.

Бабка, подобрав длинную юбку, бодро вышагивала к люку, ведущему вглубь башни. Прежний нагнал её только около дверцы:

— Добро разбирать?

— Да пес с ним с добром! Никуда не денется. Надо деваху твою возвращать.

Парень остановился, как молнией сраженный:

— А как же Судьба?

— Дык ей и пособим, — ответила старуха, опустив худую ногу в шерстяном носке с лаптем на ступеньку. — Я Бресту не сбаяла, потому как должон он в Триннице быть, но тебе скажу: дело там не только в камне. Лал или рубин по-новому нужон как самому Гжевику, так и Епископу. Старые петухи хотят обжулить друг друга, да в разные игры они играют: барон-то в шашки режется, а вот Епископ дюже в шах…шех…

— Шахматы? — подсказал Гера.

— Ага, они. Если доберется голова церковников до сокровища, то бяда придет не только в Тринницу, а нать-то весь мир тряхнет. Зрела я, что будет… — бабка передёрнулась, — Так что собирай манатки, за Прежней пойдем. Чай и нам пора вмешаться: не дать миру скатиться в бездну к Ящеру.

Гера помог старухе твердо встать на ступеньку, а про себя проворчал:

— Зачем Катьку тогда вообще было отпускать…

Бабка подняла крючковатый палец:

— А затем. Рази ж послушала бы она меня, скажи я ей, что не сможет дура без мужика ентого? М?

Прежний тяжело вздохнул:

— Это верно, она упёртая, как стадо баранов, ещё бы и на принцип пошла.

— Во-во, а потому покуда эта девка своим умом не допрёт, что от куска души своей убёгла, то хоть кол на голове тяши, всё равно бы сбежала, никого не слушавши.

— И что же мы её сейчас силком возвращать будем? — засомневался парень.

— Зачем силком? — удивилась бабка. Она на секунду задумалась, наконец, выдав ответ, — Уже к вечеру белугой завоет, да начнет думки думать, как наёмника нагнать. Так что давай, паря, поторапливаться, уж больно дел ещё много.

Ведьма скрылась в полумраке башни, оставив задумчивого Прежнего на крыше. Гера немного потоптался на месте, прикидывая что-то в уме. Он взглянул напоследок в чистое голубое небо и, взявшись за ручки лестницы, пробормотал:

— Напиться что ли, когда все закончиться? Точно напьюсь, — он уверенно кивнул и скрылся вслед за бабкой в прохладе каменной твердыни.

________________________________________________________________________________

[1] Лал — устаревшее название драгоценного камня красного оттенка, здесь рубина.