Глава 30

Солёный ветер разгуливал по палубе флагмана ассултского флота, забредал в каждую щель, выгибал дугой три больших паруса. Шаткое море заметно волновалось, являя характерный для него в осенний период буйный нрав. Волны швыряло в обитые бронзовыми пластинами борта, и матросов окатывало мириадами брызг. Тучи сковали небосвод и сделали полдень более схожим на вечер. Всё это похищало спокойствие моряков и заставляло их про себя постоянно взывать к Равноединому, моля унять неспокойную стихию.

Квадрирема «Вестник солнца» уходила на восток, оставляя справа цепь Искристых островов и с каждым часом приближаясь к морской границе Корсии. В пятидесяти шагах позади шли две триремы сопровождения, до отказа забитые лучшими солдатами флота.

Еншая стоял на носу флагмана, сцепив руки за спиной и не пытаясь даже схватиться за фальшборт несмотря на изрядную качку. Палуба скрипела под ногами, судно периодически зарывалось носом в воду, ныряя в пенные волны, затем снова подымаясь. Где-то внизу слышались отрывистые команды гортатора, руководящего действиями гребцов, а слева в вышине хрипло кричали чайки.

Еншая уже около часа не двигался с места, вперив равнодушный взор в одну точку на горизонте. Однако в отличие от прошлых времён, сейчас он не думал ни о чём. Никакие мысли, переживания, сомнения, планы, воспоминания не занимали его — не было ничего. Он просто стоял и смотрел. Что-то в нём пыталось уловить оттенки этого «ничего». Бывают ли они? «Ничего», когда взираешь вдаль и в голову не приходит ни единой мысли. Или когда долгое время выполняешь скучную монотонную работу, и всё это сливается в одно большое «ничего». Поздно вечером закрываешь глаза, пытаешься заснуть, но нет никаких сновидений, а лишь безликий мрак за окном и периодически слегка подрагивают веки, пальцы или вся рука. Тебя спрашивают о чём-то, ты отвечаешь и только потом осознаёшь вопрос. Пытаешься вернуться к прерванным размышлениям, но понимаешь, что их не было… Жив ли ты в эти минуты? Как быть, если ты застрял в них навечно?

Еншая стоял и смотрел на горизонт. В облике его теперь всё изменилось, поблёкло, лишилось красок. Скулы очертились резче, волосы полностью усыпала стальная седина, множество тяжёлых морщин врезались в кожу глубокими бороздами. Но больше всего досталось глазам. Сейчас их цвет представлял собой настоящую загадку. Они казались потускневшими и безжизненными, словно великое «ничто» въелось в них и засело где-то внутри, забрав с собой всё живое. Движения его стали крайне скупыми, он подолгу застывал на одном месте, превращаясь в статую, а когда менял позу, то делал это как-то вяло, будто тело всего лишь подчинялось старой привычке.

Уверенной походкой бывалого морского волка наварх флота прошагал по палубе и остановился слева от старого приятеля. Еншая, казалось, не услышал его шагов или не подал вида.

— Меня беспокоит непогода, — повернул обветренное лицо к югу наварх. — Если налетит шторм, укроемся у Искристых островов. — Закончив рассматривать неспокойное море, он украдкой бросил взгляд на неимоверно постаревшего за считанные дни приятеля.

— Да, я знаю, — заметил Еншая, не поворачиваясь и не отрывая взгляда от горизонта. — Внешне мне отныне будут давать лет семьдесят.

— Ты же был одним из лучших в Лиге! Каким образом какой-то сопляк смог одолеть тебя?

Еншая помедлил с ответом, проводя каскад брызг безразличным взглядом:

— Да, в это трудно поверить. Я мог бы легко сломать его. Даже невзирая на ту гадость, что мне подмешали в напиток.

— Так в чём же дело?

— Я думал, что после смерти Ясиры в состоянии перешагнуть через всё. Пойти до конца. Это оказалось не так. Я не смог так поступить с собственным сыном, — голос его звучал безучастно, словно речь шла о ком-то другом, мельком знакомом.

— Он заслужил смерть, — отрезал наварх и смахнул с лица солёные брызги. Устав сражаться с особенно сильной на носу качкой, он схватился на фальшборт.

— Да, он предал Лигу и заслужил самого сурового наказания. Я это понимал, но не смог. Я собирался попросту продержаться до утра, но и это у меня не получилось.

— Почему он пошёл на это?

— Он винит меня в смерти матери… Я не был хорошим отцом. Он жил сам по себе. Взрастил внутри ненависть ко мне. Дальше его подтолкнули… Мы в Лиге все были одиночками. Зазнавшимися, готовыми топтать друг друга из-за власти. Теперь это уже не имеет значения.

— Почему «были»? — осведомился наварх. — И почему не имеет значения?

— В ближайшие дни Орден нанесёт удар. Виш думал стать великим мастером Влияния в рядах Ордена. Но Старый Мерзляк никого не оставит в живых. От Лиги вообще ничего не останется. Святоши — люди напористые, хоть и глупые. Они не понимают, какие силы лежат в основе нашего мира. Вся эта возня с Равноединым ничего не стоит.

Волнение на море усиливалось. Наварх повернулся к помощнику и прокричал несколько резких команд. В ту же минуту вёсла второго ряда втянулись внутрь, и моряки принялись закрывать порты кожаными заглушками. Шесть матросов сворачивали паруса, готовясь убрать и мачты.

Наварх покосился на старого приятеля и осторожно произнёс:

— Это страшные слова. Ты идёшь против веры в Равноединого. Против самой основы империи… Почему ты так безоглядно мне доверял все эти годы?

— Почему наши отцы так безоглядно доверяли друг другу? Почему наши деды доверяли?.. Всё благодаря тому, что увидел твой предок в глазах того мальчика. Там, в крепости Одис-Квист. Это больше, чем всё остальное. Это связывает не только людей, но и их потомков.

— И что он там увидел? — заинтересованно протянул наварх.

— Оплот.

— Хм… А можно подробнее?

— Подробнее я объяснить не смогу. Никто не сможет, — хитон Еншая к этому времени уже изрядно намок от брызг, края его теребил крепнущий ветер.

— Почему познавшие никогда ничего не рассказывали об этом?

— Когда ты постигаешь суть Оплота, у тебя отпадает всякое желание об этом говорить. Для тебя это становится сокровенным знанием. Глубоко личным. Тот мальчик был великим человеком. Иначе он не смог бы основать Лигу и написать трактат «О тонкостях Влияния на глупых и на просвещённых».

Повисло длительное молчание, разбавляемое лишь свистом ветра в такелаже и мерным рокотом барабана внизу, задающего ритм гребцам. Еншая не двигался с места. Сцепив руки за спиной, он продолжал рассматривать горизонт.

Через некоторое время первый человек самого могущественного в мире флота снова заговорил:

— Что ты теперь будешь делать?

— Я сражался все эти годы. Боролся, не подпускал её близко. Но в итоге всё равно проиграл. Она пожрала меня целиком. Забрала последние остатки Оплота. Отныне она во мне навсегда.

— Ты про ненависть?

— Нет. Месть, гнев и ненависть имеют пределы. Они быстро иссякают.

— А что тогда?

— Пустота, — отчётливо проговорил Еншая. — Это не просто общее понятие. Она присутствует в нашем мире и так же влияет на всех нас, как и Оплот. Каждая из этих сил тянет в свою сторону.

— Хм… — наварх поводил сжатыми губами из стороны в сторону. — Какая сила может быть в пустоте? Для меня это большое ничто и только.

— Считается, что человек сам создаёт себе границы. Вот и представь, что границ больше нет. Ни внутренних, ни внешних. Все они рухнули.

— Всевластие?

Еншая впервые повернул голову. Лицо его воплощало саму непроницаемость, точно задёрнутое плотной шторой окно.

— Всевластию обычно сопутствует желание и стремление. А у меня их нет. Можно всё, но ничего не нужно.

— Так что ты таки будешь делать?

— Лучи Оплота. Братья создавали их для всех, а мне нужен собственный Луч.

— Разве пустота может что-то создавать? Тем более Луч? — наварх крепче вцепился пальцами в планширь фальшборта.

— Нет, конечно. Но она способна вобрать в себя всё. Чтобы заполучить Луч, необязательно его создавать. Особенно если понимать, чем он является на самом деле. Поразительно, но четырнадцатилетний мальчик знал об этом больше, чем все нынешние Мастера Корсии вместе взятые. Они измельчали. Им не выстоять в этой войне.

Наварх глубоко вдохнул наполненный солёной влагой воздух, чувствуя, как мысли путаются в голове:

— Поэтому мы плывём в сторону Оплота Запада?

— Да. Теперь война с Корсией неминуема. Орден добьётся желаемого. Мне нужно успеть туда, пока наши полемархи не двинули войска.

Бывалый моряк надолго задумался, мысленно взвешивая всю беседу. У него сложилось ощущение, что не заговори он первым, Еншая хранил бы молчание вечно.

Наконец, наварх собрался с духом и задал мучающий его вопрос:

— Если ты утратил остатки Оплота, то что нас теперь связывает?

— Ничего. Ты высадишь меня на берег и больше никогда не захочешь видеть. Тебя и так тяготит этот разговор и само моё присутствие. Ты помогаешь мне исключительно по старой памяти.

— Я думал, ты утратил все способности, — криво улыбнулся наварх.

— Я лишился Взгляда и Влияния, но вместо этого вижу многое другое. Не стремлюсь видеть, но вижу.

— И сколько ты думаешь так протянуть? Судя по внешнему виду, ты уже одной ногой в могиле.

Еншая во второй раз повернул голову. Поблёкшие глаза его взирали с безразличием — никакого покровительственного выражения лица, никакой надменности.

— Ты так ничего и не понял. Пустота — это бессмертие. Оплоту нужны множество людей. Все люди. Пустоте хватит и одного меня.

Волны лупили в борта со всё возрастающим напором, опасно раскачивая корабль. Вода просачивалась через щели неплотно подогнанных заглушек, докатывалась уже и до портов третьего ряда вёсел. Прямо по курсу блеснула ветвистая молния, и вскоре тёмно-серые небеса расколол оглушительный гром. Ливень зарядил вместе со шквальным ветром. Тяжёлые капли застучали по палубе, принялись взбивать море в мутную пену.

Квадрирема и две триремы повернули-таки к Искристым островам, спеша укрыться от немилостивой стихии в спасительных бухточках. В движение пришли силы слишком необъятные для разума простого человека — шторм начался.