Глава 22

Не бойтесь опоздать — бойтесь прожить всю жизнь в спешке.

(Поговорка жителей Осты)

Игнис уже полчаса занимался кинжалом, вжикая по нему точильным бруском. По правде говоря, оружие давно обрело должную остроту, бесследно исчезли малейшие намёки на пятна ржавчины, но ему нравилось вот так спокойно сидеть и орудовать шероховатым камнем.

За стенами комнаты постоялого двора била ключом вольготная жизнь Осты, с её гуляющими парами, резвящейся в озёрах детворой, благоуханием цветущих садов. Солнце проливало сверху знойные лучи, заглядывало в окна, ласковый ветерок сбегал с западных холмов, беспрепятственно веял по городу, пропитывая дома и людей букетом летних ароматов.

В дверь постучали, и прежде чем Игнис успел ответить, в комнату вошла Тинали. Она окинула беглым взглядом небогатую мебель и бесцеремонно уселась на кровать:

— Хм… пыльно как-то.

— Алаи нет. Она пошла забирать платье для праздника.

— А я знаю.

Игнис слегка удивлённо уставился на неё. Огненно-каштановые волосы пребывали в идеальном порядке, полные губы притягивали взор. Судя по жгуче-алому платью, праздник для гостьи уже начался.

— Как-то ты рано нарядилась.

— Да нет, я обычно так и одеваюсь. Просто ты не присматривался ко мне раньше. Ваш мужской взгляд очень избирателен. Вы то слепы ко всему, то начинаете цепляться к обыденному.

— Хм… может быть.

— Так и есть, — заверила Тинали с дружелюбной улыбкой.

Не зная, как продолжить разговор, Игнис придвинул кувшин и две кружки:

— Может вина? Мирсовское, терпкое.

— М-м-м… Чуть-чуть.

Тинали сделала аккуратный глоток и едва заметно прошлась язычком по сочным губам.

Поёрзав на стуле, Игнис отложил в сторону кинжал, стремясь как-то заполнить неловкость.

— Что там в городе?

— Да всё то же. Пары, солдаты, купцы. Говорят, вчера был скандал на одном постоялом дворе. Новобрачные ругались. Она застукала его с другой.

— Хм… вот как…

— Да, бывает, — быстро протянув руку, Тинали ухватила кинжал. — Вам, мужчинам, постоянно не хватает острых ощущений. — Она помахала клинком перед глазами, точно веером. — Вы носитесь по миру, кричите о желании остепениться и завести семью. Но потом… Потом женитесь и начинаете изменять. А всё почему? Не хватает острых ощущений. Жизнь становится скучной и однообразной. И что тут главное? — Она нагнулась вперёд, и алый шёлк соблазнительно обтянул пышную грудь.

— Что? — сухо обронил Игнис. Непокорный взор его всё время скользил по глубокому вырезу её платья.

— Главное тут даже не наслаждение. Вы хотите почувствовать себя живыми. Вам надо это доказать самим себе: «Я полон сил! Я могу! Я победитель! Никто не может мне указывать». Вопли в общем-то жалкие, и вы это часто понимаете, но ничего поделать с собой не можете.

Игнис залпом осушил кружку, приходя в себя, и наполнил её снова.

— Откуда эти обобщения? Такое ощущение, что ты прожила три жизни. Всё познала. Да и вообще, что за разговоры о чужих изменах? Мне не очень интересно.

— Правда? — губы Тинали дерзко улыбались, а в выразительных глазах плясали искорки. — Я думала, тебе интересно. Разве тема любви и страсти тебе безразлична?

— Ну…

— Вот видишь, — кинжал в её руке поднялся остриём вверх. — Я вот часто думаю — а есть ли вообще эта любовь? Может это только страсть? Ведь если любовь существует — почему она так недолговечна? Вот она была, и вот ты с другим… или с другой. — Тинали снова поправила причёску, хотя, по мнению Игниса, вьющиеся локоны в этом не нуждались.

— Думаю, ты лукавишь. Каждая женщина верит в любовь. Все этого хотят и все верят. Так говорят только те, кто пока сам не влюбился.

Тинали придвинулась ближе, повторно приоткрывая округлости грудей под тонким платьем. Ноздри защекотал миндальный запах её благовоний, лицо обожгло горячее дыхание.

— А может это ты лукавишь? Или ты не знаком со страстью? Не чувствовал, как она сжигает тебя изнутри? — она игриво взмахнула длинными ресницами. Игнису показалось, что сейчас его обдаст лёгким порывом ветра. Он смущённо отвернулся, подтягивая кружку с вином, и сделал торопливый глоток. Во рту по-прежнему было сухо, как в раскалённой печи, а под рубахой сбегали капли пота, щекоча напряжённые мышцы.

Как бы вспомнив о вине, Тинали поднесла кружку ко рту и отпила совсем чуточку. Взгляд её сделался масленым и горячим. Она отвела плечи назад, благодаря чему пышная грудь приподнялась и стала ещё больше.

Нога Игниса под столом оцепенело упёрлась в стену, он ощущал, как задыхается от возбуждения, точно шестнадцатилетний мальчишка. Только ему удавалось отвести глаза от выреза её платья, как неподвластный его воле взгляд цеплялся за яркие губы, горящие глаза, огненно-каштановые волосы, приметную родинку.

Звякнув золотыми браслетами на руках, Тинали встала и прошлась по комнате:

— Так вот. О чём это мы… Ах да, любовь и страсть. Женятся солдат и дочь купца. Что тут скажешь, вроде бы обычный брак. Если солдата убивают, то тут всё ясно — слёзы, горе, стенания. Похоронили, оплакали. Безутешная вдова, детишки. А если солдата ранят, калечат — что тогда делать? Поначалу это жалось и радость, что хоть живой. А дальше… Дальше это боль и унылое существование на долгие годы.

Игнис с трудом удерживал себя от желания повернуться и обшарить взглядом все складки её платья:

— Это может случиться с каждый солдатом. Особенно на севере, когда норды постоянно лезут. Ты хочешь обвинить меня в моей службе? Я виноват, что служу стране?

— Вечный Оплот! Нет, конечно. Твоё занятие очень почётно. Жертвовать собой и такое прочее. Я о другом. Это опять-таки касается страсти… Ты когда-нибудь был на Шатком море, в Толве?

— Нет.

За спиной послышался её тихий смешок, затем раздался звук впившегося в дерево острия кинжала. Игнис ощутил это, словно железо вонзилось ему под лопатку.

— А я была. С отцом. Он там торговал с купцами Бактуна. Сотни пьяных моряков шатаются по тавернам и притонам. Ими ведь движет не только дикий нрав и низменные порывы. Они так счастливы, что ступили на берег: «Я не утонул! У меня есть ещё один день! Надо напиться и получить женщину! Послезавтра — снова в море! Живи, пока можешь!», — она так натурально это озвучила, будто сама долгое время ходила под парусом. — С солдатами то же самое. Они должны жить каждым днём, иначе тошно думать о смерти от меча или секиры. В грязной канаве… В одиночестве…

Игнис резко отпихнул кружку в сторону и выпрямился на стуле:

— Я устал от этого разговора. К чему ты клонишь? Да и вообще, зачем ты пришла? Я и без того понял, что не нравлюсь тебе и твоему отцу. Такое дело, бывает. Я многим не нравлюсь.

Мягкие руки Тинали легли на его плечи, заставив вздрогнуть от неожиданности. Обоняния снова коснулся аромат благовоний из сладкого миндаля, шею защекотали густые волосы.

Она нагнулась к его уху и томно зашептала:

— Глупый. Ты нравишься мне и многим другим. Молодой, стройный, сильный. Я говорила всё это, так как понимаю тебя. Во мне горит тот же огонь. Он так же сжигает меня день ото дня. Я тоже хочу чувствовать себя живой, хочу брать всё доступное мне. В этом нет беды. Это сидит глубоко в нас. Это и есть дар Оплота. Наш дар.

Игнис чувствовал, как в нём закипает кровь, ноздри широко раздувались, дыхание сделалось неровным и учащённым. Он осознавал необходимость бежать из комнаты, от этих пьянящих ароматов миндаля, от этих прикосновений, от этих щекочущих кожу волос. Он уже начал подниматься со стула, когда Тинали обошла его и плавно опустилась на кровать.

— Страсть делает нас живыми. Она даёт нам силы. Без неё мы станем холодными камнями. Огонь не может потухнуть на время. Ты должен ярко гореть, а не то обратишься в пепел, — голос её, казалось, заманивал в ловушку. Закончив говорить, она издала какой-то слабый звук, скорее похожий на стон.

Непонятно, как это получилось, но Игнис склонился ниже, и губы их встретились — случайно, любой посторонний наблюдатель поклялся бы в этом. В эти секунды Игнис позабыл обо всём, кроме её губ, будто впервые целовался с женщиной. В ответ он получал такой же всплеск чувственного блаженства от Тинали. Он позволил своим рукам лечь ей на плечи; позволил её пальцам зарыться в его волосы; позволил телу полностью отдаться безудержному порыву. Желание внутри было слишком велико, а пламя, казалось, грозилось испепелить город целиком. Либо он потушит его сейчас, либо обернётся тленом. Язык её проник внутрь его рта, кровь пульсировала кипящей лавой в венах, дыхание их слилось.

Голос глубоко внутри шептал о грядущем раскаянии, выжившая частичка разума вторила ему, но расплата находилась далеко, а губы её совсем рядом, прямо вот тут. Страсть и желание росли в Игнисе, пока Тинали рывком не отстранилась от него.

— Ой, — шумно дышала она, — мы совсем сдурели. Это… Этого не было. — Грудь её пребывала в постоянном движении, каштановый локон наполз на щёку. — Это плохо. Мы этого не делали. Всего этого не было. Слышишь?!

Игнис сглотнул, оглушённый осознанием произошедшего не меньше неё:

— Да… Не было. Мы… Не было.

— Так, пора идти. Встретимся вечером на празднике. Веди себя как обычно. Мы забудем об этом. У вас всё будет хорошо. Не слушай меня. Я глупая взбалмошная девчонка. Глупая, глупая…

Вскочив с кровати, она метнулась к выходу, и дверь за ней шумно захлопнулась.

Двигаясь как заворожённый, Игнис подтянул к себе лежащий на краю стола кинжал и снова взялся вжикать бруском по металлу. Оружие ещё недостаточно острое. Лезвие затупилось, и его нужно наточить, хорошо наточить. Он будет его точить до самого вечера, потом переоденется и пойдёт на летний праздник. В Осте лучший летний праздник во всей Корсии. Он пойдёт… У них всё будет хорошо… Но сейчас кинжал… Он затупился…

Тинали прислонилась спиной к закрытой двери и многозначительно улыбнулась ошеломлённо взирающей на неё сестре.

Алаи стиснула пальцами кулон-капельку на шее, губы её плотно сжались, в лазурных глазах застыло изумление. Она порывалось что-то сказать, но слова так и остались внутри неё.

— Пошли, — очень тихо прошептала Тинали. Она взяла сестру под руку, и они вышли на улицу.

Разновозрастные прохожие спешили приготовиться к вечернему празднику, вокруг гордо вышагивали пёстро разодетые жёны офицеров, посыльные мальчишки сновали с поручениями.

Немного приведя чувства в порядок, Алаи повернулась к сестре:

— Это…

— Это жизнь. Он далеко не самый худший. Поверь мне. Он любит тебя. Просто страсть в нём слишком велика. Выходи за него. Но это пламя тебе никогда полностью не насытить. Хоть ты и старше, но тебе ещё учиться и учиться у меня.

— Но…

— Выходи, говорю. Не надо делать такие большие глаза. Я же тебе говорила. Огонь тянется к огню. Твоя вода слишком вялая для него. Это заложено в нас Оплотом. И пусть Мастера не рассказывают о его едином начале для всех. Каждый источник зовёт по-своему и в свою сторону.

— Праздник вечером, — Алаи понурилась. — Мне… теперь не идти?

— Глупая. Идти, конечно. Он долго ещё будет чувствовать себя виноватым и сделает для тебя всё что угодно.

Алаи нравилась успокаивающая сила воды внутри неё, частички Оплота с рождения помогали ей почувствовать себя особенной. Даже не пройдя ритуал Слияния, она ощущала в себе радость этого источника, но в данную минуту ей больше всего на свете захотелось стать огнём и гореть так же ярко, как сестра, гореть вместе с ним. Так будет, твёрдо решила Алаи. Она знает, что нужно делать.