Глава 20

Гилея и Кимон лежали на пригорке в окружении пахучих трав, кустов гибискуса и стрекота кузнечиков. Всё вокруг горело тысячами ярких красок, в вышине плавилась от зноя небесная твердь, а прямо над ними выписывали широкие круги стрижи, охотясь на мошкару. День выдался тихим, в чистом воздухе далеко разносился каждый звук.

Кимон запустил пальцы в короткие светло-рыжие волосы Гилеи на тот случай, если она попытается отстраниться, но она и не думала пытаться. Их обнажённые ноги давно подружились, кожа её горела в тех местах, где соприкасалась с его кожей. Через блаженную вечность они оторвались друг от друга, вспомнив, что нужно снова дышать. Дёрнув головой, Гилея схватила зубами гладящий её щёку указательный палец Кимона, потом притворилась, будто собирается его съесть.

— Отличные зубы! — засмеялся он. Улыбающийся блеск его глаз не позволял ей более ничего видеть. Она сама пугалась его власти над ней. Так быть не должно, но пусть так будет всегда!

Кимон с трудом высвободил палец из зубастого плена и медленно провёл им по её носу, щёлкнув напоследок по кончику, точно она была надоедливым щенком.

— Э-э-э, — наигранно возмутилась Гилея, — будешь шалить — весь палец откушу.

— Кусай, не жалко, — он прижал её к себе ещё плотнее, и они покатились по траве, смеясь и охая, пока не упёрлись в куст, всполошив дремлющих на нём насекомых. Кимон сорвал несколько ярко-красных лепестков с карминовыми пятнами и прикрыл ими её глаза, лоб, подбородок. Затем нарвал разнородной длинной травы и попытался сплести венок. Гилея заливалась звонким смехом при виде его неловких потуг сделать из травы что-то стоящее, потом сжалилась и помогла ему. В итоге каждый получил по венку из луговых трав с вплетёнными туда лепестками бактунской розы.

Они долго лежали на пригорке, наблюдая за носящимися стрижами, обменивались мечтами, мыслями, поцелуями. День принадлежал только им двоим — с солнцем, травой, запахами, птицами, мошками, холмами и со всем остальным.

Где-то вдалеке послышался шорох камешков на дорожке, затем учтивое покашливание. Влюблённые приподнялись и заметили ожидающего у подножия холма Советника.

Разочарованно вздохнув, Кимон спешно натянул штаны и выпрямился. С пришедшим человеком у него установились не самые тёплые отношения. Советник считал его посредственностью, ярким примером угасания и вырождения некогда великого рода.

Кимон гибко потянулся и поцеловал Гилею в щёку:

— Вы пока поговорите тут, а я пойду встречусь с одним знакомым. Далеко не убегай, я быстро вернусь.

Она улыбнулась ему в ответ, затягивая шнуровку кожаного стафиона на груди и отряхивая юбку.

Советник коротко кивнул зашагавшему прочь по дорожке Кимону и присел на траву подле Гилеи. Упёршись локтём в землю и аккуратно положив культю на живот, он вперил в неё неизменно твёрдый взор:

— Помешал, виноват, прости.

— Ничего.

— У нас совсем не осталось времени. Ты должна внять голосу разума.

Гилея подтянула пятки к бёдрам и опустила голову на колени. Затем принялась неторопливо срывать высокие травинки.

— Неужели эти разговоры никогда не закончатся?

— Закончатся — сегодня. Послушай меня в последний раз. Прошу тебя.

— Хорошо.

Советник поёрзал на траве, находя более удобное положение:

— Тебя беспокоит возможная опасность со стороны Перикулов, но ты не должна бояться. Великий стратиг и я сможем тебя защитить. Тебе противно видеть презрение других, но высокое положение даст тебе возможность избегать их. Став советником, ты будешь видеться только с небольшой группой приближённых из Астатов и Модусов. Ты, наверное, не знаешь, но наши фракции почти договорились о союзе.

— Хм… неожиданно, — Гилея потёрлась щекой о согнутые колени.

— Да. Я знаю, тебя пугает также ответственность. Ты опасаешься, что когда дойдёт дело до битвы, ты можешь спасовать.

— Я всё же девушка, — в уголках рта Гилея мелькнула лёгкая улыбка. Способность этого мудрого человека буквально читать её мысли, видеть все страхи и переживания была по-настоящему поразительной.

— Каждый может сломаться во время боя. Но мой опыт подсказывает интересную закономерность. Кто говорит о своей слабости — часто оказывается самым стойким. А вот храбрецы на словах нередко теряются на деле… Кроме того, ты никогда не будешь одна. Вся ответственность — на Великом стратиге. Твоя задача — разумные советы и трезвый расчёт.

Гилея выпрямила спину и плотно обхватила руками колени:

— Хорошо, Советник, я вас выслушала. Теперь позвольте мне сказать… Дело не только в страхе и опасениях. Я не могу ответить себе на главный вопрос: зачем мне это? Реализовать свои способности? Мне хватает тактических игр и состязаний. Почести? Так я не рвусь получить монумент рядом с Икилоном. Да и просите меня лишь вы и вроде как Великий стратиг. Ну может ещё отец. Для остальных я — просто выскочка… Что за жизнь я получу? С выдающимися людьми ведь не дружат, им поклоняются или их ненавидят. Вы тому живой пример… Вместо того, чтобы стать женой и матерью, я должна стать советником?

Гилея сама не заметила, как глаза её увлажнились от слёз волнения. С каждым словом она всё больше распалялась:

— Для мужчин ум — это дар, а для женщин — проклятье. Я не хочу так жить. Я хочу простого человеческого счастья. А какое счастье у выдающейся женщины-стратига? Так меня просто недолюбливают, а будут ненавидеть. Все девушки окончательно перестанут со мной разговаривать, будут меня сторониться. Мужчины до конца не примут, даже идры и ксанги. Стратиги же будут завидовать моему успеху и уму, ждать любой возможности со мной разделаться. Достаточно малейшего промаха — и меня растерзают, как семью Великого стратига после битвы Горящей воды. Я, по-вашему, должна сознательно выбрать такую участь? Одно дело мой длинный язык, дерзость и победы в тактических играх, а другое — участь советника и в будущем, возможно, Великого стратига. Это эгоистично, я знаю. Во мне, наверное, мало любви к Бактуну, но я просто хочу быть счастливой… Неужели я не имею на это права? — по окончании тирады ей хотелось отвернуться, но она заставила себя продолжить смотреть на собеседника.

Кивнув, Советник грустно улыбнулся, и глаза впервые выдали его боль. Он прекрасно понимал её, так как сам прошёл через недоверие, сомнение, страх. Лишился правой руки, превратился в калеку и теперь вынужден довольствоваться последними крупицами былого уважения. Совсем скоро Астаты проиграют выборы, и тогда он окончательно станет никем.

Если для женщины наибольший страх — это потеря права на личное счастье, то для мужчины нет ничего хуже жалости окружающих.

Советник молчал. Казалось, он пытается ухватиться за нужную мысль и найти для неё подходящие слова. Сглотнув застрявший в горле ком, он тихо проговорил:

— Ты права. Я был несправедлив к тебе. Я больше не буду тебя донимать. Ты вольна сама выбирать своё будущее… В конце концов, возможно, все наши стремления к великим делам — всего лишь кучка пепла.

Он поднялся и, одёрнув рукав на культе удалился по тропинке. Гилея глядела ему вслед и ругала себя за жестокость. Советник был одним из немногих, кто хорошо к ней относился и всегда поддерживал. Её слова ранили его не хуже копья, так она ещё напоследок провернула оружие в ране.

Гилея просидела на пригорке около получаса. Плела новые венки, наблюдала за птицами, а когда стрижи и редкие фаэтоны окончательно разлетелись, побрела на поиски Кимона. Сейчас он был нужен ей — его улыбка, объятья, нежность. Лишь он один способен по-настоящему понять её, утешить и вернуть былую радость.

Гилея шла по дорожке, сопровождаемая жужжащими насекомыми, но Кимона нигде видно не было. Она остановилась и, закрыв глаза, в считанные секунды построила приблизительную мысленную карту. Ориентирами она выбрала группу холмов на юге и виднеющиеся вдалеке камфорные лавры. Возле одного из деревьев с широкой кроной различались силуэты двух людей. Не открывая глаз, Гилея добавила в то место как можно больше подробностей. Карта сделалась более чёткой и содержательной, и в одном из беседующих она без труда узнала Кимона. Обрадованная находке, Гилея заспешила к деревьям.

Через шесть минут до неё долетели обрывки разговора, и услышанное заставило её внезапно замереть. Она стояла на дорожке, прикрытая от беседующих небольшим холмиком, и не верила своим ушам.

Невысокий мускулистый мужчина лет сорока, смахивающий на ксанга, подпирал могучий ствол камфорного лавра. Кимон же стоял перед ним, сложив руки на груди:

— Это чересчур.

— Устал я торговаться. Триста золотых и не меньше.

— Кроме вашего острова, поддержку скольких мы получим?

— Четырёх, а может и пяти. На западных островах к Перикулам хорошее отношение. Надо только чуток подтолкнуть мнение в нужную сторону — и все ксанги ваши.

— Хорошо. Лон-Пентрил, всё должно быть сделано очень аккуратно. Никаких подозрений во время выборов. Вы меня понимаете?

— Само собой. Тут и моя голова на кону.

Гилея слышала о лон-Пентриле как о самом влиятельном человеке касты ксангов на втором по величине и значению после Отики острове. Склонить на сторону Перикулов такого воина — значит получить весомую поддержку очень многих людей.

В назначенный день все острова присылают от каждой касты по одному доверенному человеку на Отику. Именно такой представитель и должен выразить мнение общины, подойдя к соответствующему кандидату. При этом многие голосуют с оглядкой на ближайших соседей, маленькие острова часто идут на поводу у мнения более крупных. В прошлом иногда бывали случаи подкупа и давления, но они всегда карались со всей жестокостью многосотлетнего закона и потому встречались крайне редко.

Не желая слушать продолжение разговора, Гилея помчалась прочь по вихляющей между холмами тропинке. Разум работал вовсю, соперничая в скорости с биением сердца, хотя вскоре и он перестал помогать, поддавшись напору эмоций. Она всё неслась вперёд, сама толком не понимая, куда движется. Слишком многое нужно обдумать и понять, чтобы внимание могло отвлечься на окружающую реальность.

Гилея бежала минут десять, захлёбываясь растерянностью, негодованием и обидой, пока, уморившись, не присела на каменную скамейку у домика пастуха. Здание со всех сторон окружали кусты ракитника, чуть далее пестрели жёлто-зелёным травяным покровом холмистые луга. Сухощавый пастух из касты идр расхаживал неподалёку в компании собаки и множества блеющих коз, слегка пришибленных жарой.

Гилея до сих пор не могла поверить в услышанный разговор. Она скорее готова была свалить всё на помутнение рассудка и солнечный удар. Возможно боги испытывают её, но у неё нет столько смелости, стойкости и равнодушия. Разве девушка в девятнадцать лет, пусть даже и стратиг, не имеет право быть ранимой и оберегаемой? Стать глупее, воспринимать всё легче, не сталкиваться ни с какими сложностями до определённого возраста. Почему борьба фракций мешает её счастью? Или прав Советник, и действительно нельзя быть частью касты и уйти от всего этого?

Как Кимон мог оказаться двуличным интриганом, способным на бесчестный подкуп?! Она готова простить его предательство по отношению к законам Бактуна, но ведь он врал и ей! Постоянно демонстрировал безразличие к борьбе внутри касты и входил в одну из малых фракций лишь номинально. Если это оказалось враньём — возможно, ложью являются и все их отношения? Вот так бывает, когда далёкая от звания красавицы, немного склонная к полноте девушка с ненужными ей самой талантами и глупой мечтой убежать от мира позволяет себе влюбиться в красавца.

Гилее казалось, что она с каждой секундой теряет часть собственной крови и слабеет. Может быть, это всё ревность и эгоизм? Она попросту ревнует Кимона к его же проявившейся амбициозности? Равнодушный к вершинам власти возлюбленный принадлежал ей полностью, а активный участник борьбы — лишь частично. Чепуха! Она решительно отбросила подобные мысли. Подкуп — это низость, вне зависимости от мотивов. Не такого человека она любила, не такой спутник ей нужен. Он просто пользовался ею, но отныне она не позволит ему насмехаться над её чувствами.

Гилея продолжала себя накручивать, пока из-за холма не показался приближающийся по тропинке Кимон.

— Ху, жарковато… — пожаловался он, садясь рядом. — Спряталась тут. Еле нашёл тебя мысленной картой. Что за грустный вид? Советник нагнал тоску?

— Я тоже кое-что нашла с помощью мысленной карты, — Гилея резко повернулась к Кимону и скороговоркой выпалила о невольно подслушанном разговоре. С каждым её словом улыбка Кимона твердела, превращаясь в неестественную мину плохого актёра.

Гилея буквально выплёвывала в него обвинения:

— Мне не важно, лучший ли ты стратиг. Мне не важно, что думают остальные. Мне хочется видеть солнце каждое утро и маяк по вечерам. Прыгать со скалы и мечтать доплыть до края мира. Моя трагедия в том, что я люблю тебя больше чем Бактун и себя саму. Мне наплевать на выборы, но подкуп — это низость. Неужели такого человека я полюбила?! Неужели несмотря на свои способности, я совершенно не разбираюсь в людях?! Кто ты на самом деле?! И зачем тебе я?!

Кимон взирал исподлобья, потея от жары, услышанных обвинений и собственного смущения. Затем вздохнул, и во вздохе этом отразилась признанная вина и крушение всех надежд Гилеи на неправильно истолкованные слова.

— Да, я… заслужил твоё презрение. Но ты не должна сомневаться в моих чувствах к тебе. Что бы там не случилось, я люблю тебя. Я никогда не притворялся.

Ей хотелось верить в это, упасть к нему на колени и зарыдать, но она лишь отвернулась:

— Для тебя так важна победа Перикулов?

— Нет.

— А что тогда?! Ты изображал, что тебе нет дела до власти! Ты врал мне!

— Я, как и ты, хотел быть подальше от этого… Я… меня заставили. Мой предок был советником в битве Горящей воды. Нас должны были сжечь вместе с семьёй великого стратига, но одно видное семейство прикрыло нас. Они спасли мою семью, и мы им обязаны всем. Теперь они потребовали ответную услугу… Если всё откроется — мной не жалко пожертвовать.

— И что мне теперь делать?! — она не знала, сколько ещё сможет сдерживать слёзы.

Кимон поднял руки, намереваясь обнять её, но сразу же уронил их вдоль тела.

— Ты можешь выдать меня. Я это заслужил. Я не прошу сохранить всё в тайне.

Гилея не поворачивалась к нему, так как боялась, что вся её злость и решительность растворятся в одном его взгляде, в одной мимолётной улыбке. И тогда она не только простит его, но и решит, будто он ничего предосудительного не сделал. Ощущение его, сидящего рядом на скамейке, даже ссутулившегося и растерянного, с поблёкшей улыбкой, вызывало в ней одновременно панику и возбуждение. Сердце судорожно билось, во рту пересохло, горячий воздух обжигал лёгкие.

Не говоря ни слова, Гилея вскочила на ноги и побежала прочь от Кимона, от слабости, от мучающих её переживаний. Ей надо с кем-то поговорить, с кем-то рассудительным, беспристрастным, понимающим.

Невдалеке слышались окрики пастуха, он махал палкой, отгоняя коз от края обрыва, верный пёс лаял и носился с другой стороны, помогая хозяину.

Тропинка круто взбиралась по склону — сначала узкая и пыльная, в оспинах сорной травы, затем широкая, покрытая колотым камнем. Неровные тени виноградников упорно наползали на дорогу; работники из касты идр смотрели Гилее вслед и качали головой…

Дом Советника прятался под сенью двух высоких пиний — аккуратный и малозаметный с улицы. Вдоль всего фасада тянулась веранда, опирающаяся на шесть увитых виноградными лозами столбиков. Посыпанную гравием дорожку окаймляли клумбы, где прямо сейчас трудился выпалывающий сорняки пожилой садовник.

Внутри дом казался тихим и необычайно уютным — благодаря удачному расположению комнат и практичной мебели. Пахло свежей выпечкой с корицей, веяло прохладой. Хозяина она нашла в библиотеке, сидящего у окна и читающего свиток по тактике морских сражений в прибрежных водах.

Советник жил один, с небольшим количеством слуг. Отец и мать его давно перебрались на другой остров, составив компанию дальним родственникам, а сам он так и не обзавёлся семьёй. Думает ли он о семье теперь? Жалеет ли об отданных служению Бактуну годах? Чем заполняет вечера? Гилея никогда не спросит, а он никогда не ответит.

Заметив гостью, он оторвался от чтения:

— Не ожидал тебя увидеть… По крайне мере в ближайшее время.

Запыхавшаяся и раскрасневшаяся Гилея уселась в соседнее кресло и, сложив руки на коленях, уставилась себе под ноги. Она старалась начать разговор, несколько раз открывала рот, но голос изменял ей.

Советник заметил её смятение.

— Что-то случилось?

Она часто закивала и сглотнула.

— Да… Я хотела попросить у вас совета… Мне кажется, что я глупая и ничего не понимаю в жизни.

— Ты молода. Но несмотря на это я не считаю тебя глупой.

Гилея потёрла лицо руками и поёрзала в кресле. Ей хотелось зарыдать на плече этого невозмутимого человека, перенять часть его уверенности и дальновидности, но она резко одёрнула себя и выпрямилась, развернув плечи.

— Я кое-что узнала. Это очень страшно. Это грозит… тяжёлыми последствиями. Я должна рассказать об этом, но я не могу. Я собираюсь молчать и сделаю это ради себя. Это, может, и не достойно стратига, но мне всё равно.

Советник поджал губы, взвешивая услышанное.

— Ты вправе поступить, как считаешь нужным… Если под удар не ставишь этим благополучие Бактуна.

— На кону может и многое, но не благополучие всего Бактуна.

— Хорошо… Знаешь что, нам лучше просто посидеть здесь и подумать. Каждый о своём. Я дочитаю, ты отдохнёшь, успокоишься. Это поможет. Договорились?

— Договорились.

Они сидели в тишине около часа. Советник читал, потягивая из кружки охлаждённый виноградный сок. При этом ему приходилось каждый раз откладывать свиток — за прошедший год он так и не научился полностью справляться со всем одной рукой. Гилея наблюдала через окно, как старый садовник закончил прополку клумб и взялся за поливку кустов роз, рассаженных вдоль стены. Это действительно успокаивало, помогало собрать воедино разрозненные мысли. Она подождёт и спокойно подумает о будущем, снова поговорит с Кимоном на днях, заглянет ему в глаза и попробует увидеть там ответ — любит ли он её?

В комнату вошёл один из домашних слуг и объявил о приходе посланника от Великого стратига. Через минуту перед ними предстал низкорослый молодой посыльный в выгоревшей от солнца рубахе:

— Советник, Великий стратиг просит вас прибыть к нему.

— Что-то срочное?

— Да. К нему только что пришёл лон-Пентрил, — посыльный на секунду запнулся.

— Знаю такого. Продолжай.

— Он сообщил, что его пытался подкупить стратиг из фракции Модусов.

Напрягшись в кресле, Гилея впилась в юношу давящим взглядом, сердце пропустило один удар.

Советник нахмурился:

— Кто именно пытался подкупить?

Посыльный бросил мимолётный взгляд на Гилею и кашлянул, скрывая неловкость:

— Тай-Валинес.

Опрометью вылетев из кресла, Гилея набросилась с кулаками на вжавшегося в стену юношу.

— Подлая собака! Ты врёшь! Мой отец никого не подкупал! Кто тебе заплатил?! — бог гнева Айрад говорил сейчас её устами и лупцевал её кулаками.

Посыльный сделал робкую попытку заслониться руками, но от побоев его смог спасти только Советник, оттащив брыкающуюся девушку. Испуганный бедолага немедля покинул дом и прошуршал по гравиевой дорожке, улепётывая куда подальше.

Гилея ходила из угла в угол, не зная, куда деть трясущиеся руки, и Советник с трудом заставил её сеть на место.

— Это всё враньё! — в сердцах вскрикнула она.

— Я уверен в этом, но…

— Что «но»?!

Советник глубоко вздохнул, не отпуская взглядом её раскрасневшееся лицо и горящие глаза.

— Слово стратига весомее слова ксанга. Но сейчас идёт напряжённое противостояние между двумя фракциями. Исход выборов может решить любая мелочь. Даже без весомых доказательств в подкуп легко поверить. Разбирательство неминуемо.

— Они все лгут. Я… я видела этот подкуп. Модусы ни при чём. Мой отец тем более ни при чём. Это… это всё Перикулы.

— Ты слышала разговор о подкупе?! — Советник подался вперёд в кресле.

— Да, я заметила мысленной картой двух людей. Подошла и услышала.

— Твоё свидетельство всё изменит. Если ты расскажешь об этом Великому стратигу, твоему отцу нечего бояться… Кто там был от Перикулов?

Гилея замялась и сразу отвернулась, боясь проницательности Советника.

— Я не смогла его хорошо рассмотреть.

— Ты никогда не умела врать. Дело слишком серьёзное, и я не могу сделать вид, что поверил тебе… Так кто это был?

Разбушевавшиеся внутри эмоции окончательно одержали верх над богом разума Ратианом. Она не могла продолжать разговор. Ей было неприятно, больно, обидно и унизительно сидеть здесь и бездействовать. Она не готова выдать Кимона, но обязана что-то сделать. Гилея на ходу попрощалась с Советником и, пропустив мимо ушей его протесты, выскочила из дома.

Сразу ей захотелось броситься к отцу, но огибая вереницу едущих на ослах идр, она передумала и устремилась к морю. Она не вынесет встречи с отцом — смотреть ему в глаза и нагло врать, будто не знает настоящего виновника. Казалось бы, она должна сейчас проклинать Кимона, но несясь по дороге и глотая пыль вперемешку со зноем, больше всего она ненавидела себя. Ей нужно время наедине, чтобы всё тщательно обдумать. Она обязательно найдёт выход.

***

Вечерний полумрак стремительно спускался на Отику. Из-за облаков вышла луна и заняла положенное месте на небосводе. Далеко на востоке зажглась первая звезда, а на западе дотлевали последние отблески заката. Море темнело и шумело волнами, свет маяка завлекал в порт цепочку устало машущих вёслами кораблей.

Гилея брела по берегу, понурившись и изредка отбрасывая ногой в сторону округлые камешки. Она не понимала, каким образом за полдня оказалась перед самым сложным и пугающим до замирания сердца выбором. Если она полностью откажется от свидетельства, то её отец может быть обвинён в нарушении законов вместе со всей фракцией Модусов; если же она честно расскажет об услышанном — Кимона осудят и утопят в море на глазах у всех. Стратиги всегда старались показать другим кастам нерушимость и святость заветов Икилона для каждого — будь то Великий стратиг или последний пьяница из идр.

Гилея неустанно взывала к своей покровительнице Бэллае, просила дать ей достаточно мудрости, дабы найти ответ и разрешить дилемму — тщетно. Терзаемая сомнениями, она хотела закрыть глаза и больше никогда не открывать их, спрятаться тем самым от всех бед. А ещё лучше украсть быстрый-пребыстрый корабль, любым способом затянуть туда отца и Кимона, и уплыть как можно дальше, на край земли. Она невольно улыбнулась появившимся образам, но реальность самого гнетущего в жизни выбора мгновенно вернула её к действительности. Гилея тихо заплакала, прикрыв лицо ладонями, чтобы никто случайно не увидел её слёз. Только сейчас она заметила крепко зажатый в руке, непонятно где прихваченный ею обрезок ярко-розовой ткани; его она безотчётно скручивала всё это время тугим жгутом. Она развернула лоскуток и утёрла слёзы, но едва успокоившись, снова зарыдала, стыдясь и проклиная себя за слабость.

Гилея бродила по набережной до глубокой ночи, однако решение дилеммы так и не пришло к ней; приближающийся рассвет страшил, как никогда раньше.