Глава 10

Еретикам — смерть. Сомневающимся — принуждение.

(Негласный девиз Ордена Равноединого)

«Помоги мне, Равноединый!» — мысленно молил Глас Ордена. Ноги его почти не слушались, с лысого черепа катился пот, заливал глаза, а до обители было ещё далеко. Захлёбываясь кашлем, он сплюнул в грязь красную от вина слюну. Колени тряслись, руки дрожали, бежать стало невыносимо тяжело, и он из последних сил плёлся по улице, часто оглядываясь.

Он там, Глас точно знал, что этот негодяй следует за ним по пятам. Кара Равноединого! В каких кварталах он вообще оказался?! Как его сюда занесло?! Где люди?! Где эти гнусные создания?! Да, поздно, конечно, но не один он слоняется по трактирам в такое время. Разве он не может спокойно выпить и отдохнуть от трудов праведных? Если бы ему не запрещали вкушать дары Равноединого в обители, он бы никуда не ходил. Проклятые завистники!

Вечерний сумрак поглощал блёклые сгустки света, пробивающиеся из мутных от гари и копоти окон. Убогие халупы обступали несчастного с двух сторон, одним своим видом давя на затуманенное сознание. Гласа повело в сторону, он врезался плечом в угол дома, в лицо посыпались мелкие кусочки штукатурки и пыль. Он часто заморгал, силясь очистить глаза, затем три раза стукну себя кулаком по лысой черепушке. Сознание немного прояснилось, и он потащился дальше, моля Равноединого дать ему чуточку сил.

Глас периодически врезался то в одну стену, то в другую, пару раз налетал прямо на окна, отчего стёкла противно дребезжали. Перед взором стояла мутная пелена, скрывающая от него жалкие крохи вечернего (или уже ночь?) света.

Где его Длань?! Где эти безмозглые дармоеды?! Разве он велел им ехать без него? Ах да, они должны ждать его за городом. А куда потом? Неважно, пока — в обитель. Где обитель?! Куда они её дели?! Почему так темно?!

Глас споткнулся о рытвину и рухнул на землю, чудом не размозжив себе голову об очередной угол дома. Плюясь и отдуваясь, он встал на четвереньки и увидел идущего навстречу человека. Одеждой юноша походил на слугу и выглядел крепким, а главное — трезвым.

— Эй, сюда! — прохрипел Глас. — Сюда давай!

Слуга в пять шагов оказался подле служителя Равноединого и помог ему встать:

— Ай-яй-яй, зачем же так много пить?

Глас дохнул в лицо спасителя винным перегаром:

— А ну-ка, бездельник, помоги мне дойти до обители. Денег дам.

— Конечно, — улыбнулся юноша. В руках его появилась короткая дубинка, и мир в сознании Гласа пожрала тьма.

***

Вонь! Нестерпимая, непередаваемая, всепроникающая, приставучая, надоедливая, вездесущая вонь! Как можно привыкнуть к такому?! Долгие годы Еншая года Суда ходил этой дорогой по Низине и всё равно не мог понять, как люди, живущие здесь, привыкают к смраду. За столетия выделки и дубления кож даже брусчатка и стены домов успели пропитаться «благоуханием».

Возможно кто-то и считает Низину неблагопристойным районом ввиду отдалённости от Первого холма и засилья бедняков, попрошаек и мелких бандитов, но это всё не главные причины. Здравомыслящие жители Паноя не селятся здесь именно из-за назойливой вонищи. Обитать тут могут только те, кто этот смрад создаёт: работники дубилен, кожевники, раздельщики мяса. Для них он родной — они привыкли, сжились.

Еншая давно научился отключаться от происходящего вокруг, так как более всего любил компанию мыслей и планов. Однако за все эти годы он так и не привык отстраняться от вони, слишком чувствительное обоняние подводило его. Вот и сейчас он всеми силами пытался отвлечься от окружающих «радостей» и подумать о чём-то стоящем или просто более приятном.

Мимо прошагали бойцы патруля в островерхих шлемах и с плотными повязками на лицах. Очевидно, вояки чем-то провинились накануне, и теперь их сослали в этот противный район для несения действительно нелёгкой службы.

Взяв правее, Еншая окончательно покинул крупнейшую улицу Низины и свернул в маленький переулочек.

Пропетляв с пять минут, он привычным движением потянул на себя дверь небольшой лавки торговца кожей. Двухэтажное ветхое здание производило крайне гнетущее впечатление и, казалось, готово было рассыпаться даже от лёгкого ветерка. Возможно, Лига и переборщила с выбором места для резиденции. С одной стороны — действительно, Орден не заподозрит, что гордые мастера Влияния согласятся постоянно находиться в окружении зловоний, старых лачуг и мелких жуликов, но с другой — не слишком ли они перегнули палку? Пролом или Северные ворота подошли бы не меньше.

Еншая поднялся по лестнице, затем снова спустился и отпёр высокую, обитую железом дверь. Пройдя по проходу и свернув направо, он нырнул в маленькую, погружённую в сумрак из-за отсутствия окон комнату, зажёг масляную лампу.

Вдоль стен практически до самого верха вздымались заставленные книгами и заваленные свитками полки. Озорные тени прыгали по кожаным переплётам, пожелтевшей бумаге, резвились на единственной кровати и узком столе. В свете огонька колыхались потревоженные пылинки.

Еншая избавился от безнадёжно испорченного смрадом хитона и надел взамен точно такой же, любимого кремового цвета. Пригладив волосы и поправив золотой перстень с молочно-белым опалом — отличительный знак достойного — он пошёл в центральный зал резиденции.

Круглый стол по центру просторного помещения занимал большую часть комнаты, а расставленные вокруг него стулья напоминали коллекцию старьёвщика. В данную минуту лишь один из них был занят смуглым молодым человеком.

Заметив куратора, воспитанник живо вскочил и громко поздоровался. Жестом попросив юношу сесть, Еншая обошёл стол слева и занял стул с подлокотниками.

— Так, нам надо обсудить вчерашнюю встречу. Пока я буду разбирать твои ошибки — будь добр, займись благовониями. Мне кажется, этот запах будет преследовать меня и после смерти.

Воспитанник вскочил на ноги и заспешил к дальней стене, ища глазами ящичек c ароматическими веществами.

Еншая помассировал виски:

— Итак, учебная встреча. Всё, в общем, прошло хорошо и с заданием ты справился, но… Недочёты были, и их было немало.

Юноша закончил возиться с курильницей и вернулся в кресло:

— Какие именно ошибки, куратор?

— Ты понимаешь, почему я просил тебя по минимуму использовать Влияние в работе с тем торговцем?

— Ну-у-у, чтобы я не спешил и действовал осторожно.

— Не только. В нашем деле способности — не главное. Это типичная ошибка всех начинающих. Если кто-то не хочет пить, ты думаешь одним волевым усилием заставить его потянуться к кружке. В повседневной жизни, до начала обучения, ты вообще обращал внимание на желания и чувства людей?

— Иногда… Часто их тяжело понять.

— Не так это и тяжело. Главное — захотеть. Люди слишком увлечены собой. Им некогда думать о желаниях других. Перед тем, как использовать способности, нужно научиться смотреть на людей. Понять их чувства и стремления… Ладно, — Еншая махнул рукой, медленно опуская её на полированную столешницу, — ближе к встрече. Ты в разговоре с торговцем упомянул честность. Что после этого произошло в его голове? Какие мысли у него появились?

— Но мы ведь не можем читать мысли, — обиженно развёл руками юноша.

— Да, не можем. Но думать-то тебе никто не запрещает. Дальше было только два варианта. Если он честный или таковым себя считает, то он вновь подумает о своей честности. Похвалит себя, возгордится. В общем, будет доволен ходом беседы. Если же он двуличен, то в нём возникнет беспокойство. Он подумает, что ты замышляешь что-то против него. Хочешь его обмануть.

Воспитанник вмиг оживился, глаза загорелись пониманием:

— «Лжецу все кругом лживы, а скупердяй стонет от засилья алчных вокруг. Чем сильнее их порок, тем охотнее они усматривают его в других».

Еншая кивком одобрил процитированный отрывок из внутреннего трактата Лиги:

— Да, именно. В этом случае должна возникнуть настороженность и лёгкое беспокойство. Что же почувствовал торговец?

— М-м-м… Первое — гордость. Гордость за свою честность.

— Верно, — подтвердил Еншая. — Я намеренно привёл тебя к сравнительно честному торговцу. Ну, насколько торговец может быть честным. Он почувствовал гордость. Если ты понял это — зачем взялся его успокаивать? Приглушил мизерную подозрительность. К чему это было?

Ёрзая в кресле, юноша покусывал нижнюю губу:

— Простите. Я сам переживал. Наверное, хотел успокоить не столько его, сколько себя.

Еншая устало откинулся на спинку кресла, локти его упёрлись в подлокотники, пальцы сцепились в замок. К этому времени благовония в курильнице разгорелись окончательно, и комнату заполнил приятный аромат мирры.

— Ничего, — успокоил воспитанника Еншая. — Грубой ошибки тут нет. Ты потратил часть сил на ненужное Влияние, вот и всё. Сколько точек Влияния должно быть в хорошо спланированной линии?

— Максимум пять на одного человека… А больше может быть? В особых случаях?

— Может. Но это должен быть совсем особый случай. Если ты нарушаешь правило — ты должен понимать, зачем ты это делаешь… Ладно, вернёмся к сути нашего искусства. Как я и говорил, научись понимать желания и стремления людей. Дальше все силы направь на развитие Взгляда. Он для нас важнее всего. Не слушай тех балбесов, что будут тебе говорить о Влиянии. Мол, только оно и имеет смысл, а всё остальное — мишура. Выработай сильный Взгляд и ты станешь лучшим в Лиге.

— Как вы, куратор? — восторженно вставил юноша.

— Я попросту единственный, кто осознаёт исключительную важность Взгляда. Стараюсь всё тщательно рассчитывать и обдумывать. Дожимать Влиянием нужно когда всё разложено по полочкам. Никак не раньше.

— Я понял… Взгляд.

Еншая снова упёр локти в подлокотники и принялся мерно вращать большими пальцами.

— Дальше надо учиться развивать Влияние. Никогда не надо считать, что ты управляешь людьми. Заставляешь их действовать против их воли. Ты лишь помогаешь им лучше разобраться в их же порывах. Находишь в них желания и помогаешь людям лучше понять их же стремления.

— То есть помогать им делать то, что они сами хотят? Но при этом выбирать нужное тебе направление?

— Верно. Центральное положение Лиги ведь гласит…

— Не изменяй, а направляй, — бойко закончил юноша.

— Да, только перебивать меня не стоит, — нарочито мягко попросил Еншая, и на секунду пальцы его перестали совершать круговые движения.

— Простите.

После небольшой паузы Еншая продолжил:

— В человеке одновременно есть всё что угодно: страх, жалость, ненависть, боль, приязнь, нетерпение, грубость, весёлость… Просто найди нужное тебе и дай этому проявиться.

В общий зал резиденции вплыло грузное тело с двойным подбородком, облачённое в белоснежную хламиду с золотой каймой и застёжкой на плече. Отдуваясь, Авин опёрся на спинку кресла и кивнул Еншая.

— Пойдём наверх, поговорим. Заодно и перекусим, — мясистые губы толстяка расплылись в сладостной улыбке при одной лишь мысли о еде.

— Хорошо, — Еншая встал, серые глаза его задержались на подопечном. — Обдумай хорошенько наш разговор. В ближайшем будущем мы повторно пройдёмся по главным ошибкам.

Колоритная парочка — тучный и поджарый — покинула зал и поднялась на второй этаж по стонущей под ногами Авина лестнице.

Самая светлая комната резиденции ожидала их расставленными на приземистом столике яствами, широкими ложами и подушками. Распахнутые настежь двери на балкончик беспрепятственно впускали благоухания сада внутреннего дворика — единственной радости в этом вонючем районе.

— Упу-пу-пу, — запыхтел Авин, размещая свои необъятные телеса на ложе. Пухленькая ладошка зависла над персиками, но ухватила гранат. Положив его на тарелку, он перешёл к запечённой утке.

Еншая облокотился на подушки и взял кусочек дыни с приправой из уксуса. В Лиге это блюдо считали очень полезным, способствующим быстрому восстановлению после использования способностей.

Авин быстро уничтожил гранат и четверть утки.

— Я решил на выборах провести нашего человека в судьи района.

— Низины?

— Да. Нам пригодится содействие судьи, если кто-то из наших сцепится где-то тут с Орденом. У нас хватает голосов достойных. На это место мало кто претендует. Не тот район… М-м-м… Какое мясцо!

Еншая положил в рот новый кусочек дыни.

— Хорошо. Тут тебе виднее. Обещаю тебе и мой голос. — И они оба улыбнулись.

— Есть и печальные новости, вестовой птицей сообщили. В городах Ликольдского серпа Орден страшно разбушевался. Прикрываются указом Басилевса и творят что хотят. Один из наших людей где-то ошибся и выдал себя. Сразу две особых Длани зажали его вечером на маленькой улочке. Там даже у меня или у тебя вряд ли бы получилось отбиться.

Подбородок Еншая напрягся, отвердевая до состояния закалённой стали.

— Расскажи это Ирлифу. Он же у нас знаток тактики Ордена. Кричит постоянно, что они в таких случаях пытаются захватить одного из нас живым… Чушь. Они давно перешли к прямому уничтожению.

— Думаешь, хотят перебить нас по одному? — перестав жевать, Авин выпятил нижнюю губу.

— Чем не тактика? Настоящих мастеров Влияния и в крупных городах не больше десятка. Они это поняли. Вот и решили действовать в лоб. Незатейливо, зато работает.

— Слушай, может нам помочь вернуть вольным городам Ликольдского серпа их старую веру?

— М-м-м… не выйдет. Они двести лет как вассалы Ассулта. Вера Равноединого там прочно укоренилась. У нас нет армии Гласов, как у Ордена. Да и этот указ сильно развязал им руки.

Авин вытер полотенцем блестящие от жира пальцы:

— Орден знает, что в их рядах есть соглядатай. Мне сообщили о намечающихся проверках.

Еншая сцепил руки в замок и покрутил большими пальцами:

— Если подберутся близко — выдадим одного незначительного человека. Они сделают вид, что перестали искать. Будут ждать, когда другой наш соглядатай выдаст себя. Мы прикинемся, будто ещё один наш человек допустил оплошность, выдадим и его.

— Зачем?

— Они примут его за главного соглядатая. Так мы прикроем нашего основного человека. Важно провести его со временем в Закрытый совет Ордена. Тогда мы будем получать сведения из первых рук.

— Да, — причмокнул Авин, — совсем ты не ценишь наших людей.

— Человеческая жизнь ценна лишь в той мере, в какой её ценят другие. Или в той, насколько ты сам можешь отстоять её.

— Ладно, ты так и не рассказал о Высшем совете у Басилевса. Что поведал твой друг?

— Всё как обычно. Рвение вояк может в итоге победить нежелание наших богачей воевать. Не исключено, что Басилевс решится нарушить пятидесятилетний мир и нападёт на Корсию.

— Думаешь, это разумное решение?

Еншая на секунду задумался:

— Война на руку только Ордену. Войска уйдут, и они смогут пустить в ход армию Дланей. Их уже тысяч шесть, не меньше. Попытаются захватить власть.

Авин подоткнул мягкий валик под бок:

— Думаешь, они в открытую пойдут против Басилевса?

— Нет, зачем? Они организуют его тихую смерть. Наследников нет. Дальше скажут, что только Орден в состоянии спасти империю.

— То есть война с Корсией нам не нужна. Чем ответим?

— Утихомирим полемарха кавалерии. Он глуп, но все уши прожужжал Басилевсу войной. Такие тупые методы могут и сработать. Тебе надо заняться пучеглазым.

— Хорошо, — согласился толстяк. — Кстати, ты отлично поработал. Наш глава Торгового союза отказал святошам в патенте на торговлю с горцами. Я слышал, хе-хе, у него был жаркий спор со Старым Мерзляком после этого.

Нехотя доев последний кусочек дыни, Еншая тихо заметил:

— Надо от него избавиться.

— От кого?

— От Старого Мерзляка. Без него Орден утратит треть своей силы. Он окружил себя недалёкими людишками. Опасается своих же. Допускает в Закрытый совет только посредственностей. Убьём его — начнётся борьба за власть. Наш человек сможет прорваться в совет. Так мы расколем этот монолит изнутри. Раз-да-вим.

Авин отхлебнул из чаши:

— Я сейчас и без настроя чувствую твою ненависть. Мы ведь давно уничтожили Северное братство. А ты всё мучишься воспоминаниями.

Строгое лицо Еншая сделалось совсем каменным, по скуле перекатился желвак:

— Ирлиф, ты и я прекрасно знаем, что они действовали по указке Ордена. Их нет, но Орден остался. Пока мы его не уничтожим, власть в Ассулте будет принадлежать не нам.

Еншая спешно поднялся с ложа и выбрался на балкончик.

Густо посаженные, вымахавшие в два человеческих роста персиковые деревья заполняли зелёными кронами всё пространство внутреннего дворика. Среди листьев и сочных плодов в подрагивающем от полуденного зноя воздухе носились, лениво жужжа, многочисленные насекомые.

Еншая задумался над убийством представителя их организации в вольном городе Ликольдского серпа. Да, действовать нужно осторожно, как будто каждое мгновение в спину может вонзиться острый клинок. Скрытность и осмотрительность требуются во всём, но только до определённого часа. Когда же придёт время, он лично собирается перерезать столько глоток членов Ордена, сколько получится.

— Убить Старого Мерзляка — идея правильная, — раздался сзади голос Авин. — Но как это сделать? Его постоянно окружают три особые Длани. Не прорваться.

— Тут появилась хорошая возможность. Наш человек передал важные сведения.

— Правда?

— Да. Старый Мерзляк скоро отправится на Присоединённые острова.

— Хе-хе-хе, — прыснул толстяк с набитым ртом. — Всё пытаются обратить в истинную веру жителей семи островов. Отхватили мы их у Бактуна, а теперь не знаем, что с ними делать.

Еншая вернулся на ложе и облокотился на подушки:

— Пусть пытаются. Мы перехватим его в дороге. Там ему Длани не помогут.

— Ум-м-м… Попробуй уточку, она просто объедение. М-м-м… Да… И ты знаешь день, порт и название корабля?

— Нет, но сейчас собираюсь узнать, — Еншая склонился набок и три раза дёрнул за длинный шнурок с золотистой бахромой. Прошло ровно десять секунд, и в триклинии появился молодой, но хорошо вышколенный слуга.

— Тащи его, — коротко велел Еншая, забрасывая в рот оливку.

Дверь открылась снова через пять минут. Слуга буквально заволок в комнату тощего как смерть и лысого как колено старика. На голове пленника красовалась шишка размером с куриное яйцо, глаза закрывала повязка, а руки за спиной стягивал шнурок. Светло-коричневый хитон совсем испачкался и порвался в тех местах.

Слуга легонько пнул старикана под рёбра. Тот застонал и поднялся на колени:

— Мерзкие ублюдки! Вы за всё ответите! Орден… Кхе-кхе… Равноединый покарает вас! Ублюдки!

Еншая вздохнул и выудил новую оливку:

— Да-да, мы знаем. Кара Равноединого, месть Ордена и всё такое… Ты не бойся, мы тебя не будем пытать. И пальцем не прикоснёмся.

— Я не боюсь вас! Ублюдки!

— Ублюдки уже были. Давай новые ругательства. Где твоё воображение?

— Жалкие… черви.

— О, свежее.

Пока Глас распалялся уничижительными оскорблениями и обещаниями вселенских кар, Еншая исподволь настраивался на его порывы. Страха в старике было, действительно, не очень много. Хорохорясь внешне, он старался и внутренне собрать волю в кулак для отпора похитителям. Интересно, в тщедушном теле нашлось место для монолитности.

Необходимости в преждевременном давлении явно нет. Еншая лишь приглушил стариковские опасения пыток и истязаний, а вместе с ними — и настороженность.

— Кто это? — поинтересовался Авин.

— Это уважаемый Глас-распорядитель кораблей Ордена.

— Мои люди будут меня искать, — пригрозил старикан, дёргая руками в безуспешной попытке освободиться.

— Ну да, — поддержал Еншая. — Они ждут тебя за городом. Ты ведь должен ехать в юго-западные порты с инспекцией. Вот ты туда и поехал. К твоим мордоворотам утром прибежал посыльный и сказал, что ты самостоятельно поехал на юг. Они сейчас тебя догоняют. Ты им потом ещё пару посланий черкнёшь.

— Они почуют обман, — прошипел старик.

— Серьёзно? С чего бы это? Ты ведь не в первый раз выкидываешь такие фокусы. Сбегаешь от них, напиваешься, пропадаешь где-то, снова появляешься — они привыкли.

Глас противно захрипел и плюнул прямо на дорогой ковёр:

— Ублюдки! Я знаю кто вы такие. Вы из Лиги. Недоноски! Мы всех вас вырежем. Всех!

Еншая подмигнул Авину и принялся мечтательно рассуждать:

— Я вот думал о морской прогулке вместе с главой Ордена.

— А-а-а, да, — протянул толстяк. — Море, свежий воздух, солёные брызги. У-у-х! Откуда думаешь выплыть?

— Да вот не решил пока.

Авин доел инжир и вытер ладонь о салфетку:

— Может Гилтана?

Смежив веки, Еншая обшарил Взглядом эмоции старика и не обнаружил там ничего, кроме страха, презрения и досады. Костлявые челюсти Гласа плотно стиснулись, он внимательно слушал, толком не понимая, к чему всё идёт.

— Может Шарва? Там хорошо, много солнца, девушек.

Застыв на ложе с закрытыми глазами, Еншая предельно углубился во внутренний мир пленника, насколько вообще способности позволяли это сделать. Перед Взором проносились обрывки дюжины разрозненных порывов. Видны стали даже незначительные всплески эмоций, кои сам старик в данную минут не осознавал: затаённая обида, жалость, любовь к кому-то или чему-то, лёгкое возбуждение и влечение (в его-то годы, молодец!), жажда, частички былой радости, возмущение…

— Может Брег-Слай? — Авин наслаждался и яствами, и вином, и игрой.

Эмоции продолжали мешаться в глубинах сознания Гласа, на передний план выходили то одни, то другие. Страх замер в ожидании, не понимая, то ли усиливаться, то ли отступать, пока эти сумасшедшие закончат играть в порты.

— Может Юмирви?

Опасение! Настороженность! Резкие порывы захлестнули сознание старика, заставив его сжаться у стены. Страх всколыхнулся в Гласе, хотя он и тщился сохранить предельную невозмутимость на худощаво-скуластом лице.

Авин почувствовал это вместе с Еншая и улыбнулся от уха до уха:

— Точно. Отправишься из Юмирви. Большой порт. Много кораблей. Суета жуткая, но ничего. Когда же тебе лучше всего отплыть? М-м-м… может через неделю?.. Или раньше?

Подстёгнутые страхом и опасением, разнородные порывы вертелись в сознании пленника. За этой круговертью становилось тяжело что-либо разобрать, поэтому Еншая ослабил их Влиянием и почти вернул тем самым Гласу былой покой.

— Нет, — Авин глотнул из чаши. — Лучше чуть позже. Хм… может через две недели?.. О, точно, через две… Вот на каком корабле — тут вопрос совсем сложный.

Открыв глаза, Еншая разбавил вино водой и сделал малюсенький глоток. Привстал с ложа вместе с напарником и глянул на двигающего челюстью Гласа.

— Спасибо. Говорю это от имени Старого Мерзляка. Ты сказал нам, когда он отплывёт и из какого порта. За одно это тебя ждёт гнев Ордена… Как называется корабль?

— Ублюдки! Мерзкие ублюдки! Ненавижу вас! Ничего не скажу! Ублюдки!

Сжатый кулак стоящего рядом слуги поднялся для удара, но Еншая жестом остановил его.

— Хорошо, не говори. Но подумай о родственниках, — он глубоко вздохнул и закрыл глаза. Влияние его вылилось в безудержную лавину страха, огромную, сметающую все преграды, безжалостную. Страх, что сводит спазмом желудок; липкими, холодными пальцами сдавливает горло; разрывает лёгкие, не позволяя нормально дышать; издёргивает мышцы судорогами; заставляет глаза вылезать из глазниц; сушит кожу; выстуживает кровь…

Старик тут же заскулил и повалился набок, лысая черепушка его прижалась к ковру, послышались частые всхлипывания.

— Подумай о себе самом.

Глас завыл, суча коленями и плечами, хряснулся о стену затылком и едва не потерял сознание.

— Подумай о пытках Ордена. Мы расскажем о твоём предательстве.

Пленник хрипел и бился в конвульсиях, изо рта его тонкой ниткой свисала слюна.

Наконец приступ паники на секунду отхлынул. Несчастный мгновенно уцепился за крохотную передышку и просипел:

— Я скажу! Я скажу! «Разящая стрела». Юмирви, Юмирви. Две… недели.

Только после этого костлявые пальцы страха разжались окончательно, успев за это время состарить бедолагу лет на шесть. Будь у него волосы, в них непременно прибавилось бы седых прядей.

Еншая шумно выдохнул через нос:

— Молодец. Мы не будем рассказывать о тебе Ордену. Ты вернёшься в обитель и будешь работать на нас. Как и другие. Ты ведь знаешь Удама и Осара?

— Знаю, — старик принял вертикальное положение и привалился к стене. Повязка на глазах намокла от пота, он сгорбился так, что лысая голова ушла в худые плечи.

— Вот. Они работают и довольны. И ты будешь работать. Всё будет хорошо. Тебя сейчас накормят и дадут вина. Ты ведь его так любишь, — Еншая махнул слуге, тот вздёрнул старика на ноги и вывел из комнаты.

— Упу-пу-пу, — толстяк взялся перебирать подушки вокруг себя. — Монолит треснул и раскололся… Силён, силён… Зачем ты назвал этих людей? Они ведь на нас не работают.

— Ну да. Как только мы закончим с кораблём, я его отпущу. В резиденцию его приволокли без сознания. Глаза ему сразу завязали, он нас не видел. Он, правда, думает, что видел меня в трактире, но это не совсем верно. Прибежит в обитель и всё расскажет.

— И что, — фыркнул Авин, — ты думаешь святоши удавят их только из-за его слов? Не поймут, что это наговор?

— Поймут. Но Старый Мерзляк будет к тому времени кормить рыб. Начнётся переполох. Они будут искать предателей и бороться за власть. Для надёжности их и удавят. Так, на всякий случай. Гласу-распорядителю тоже не протянуть там и дня.

Авин икнул, и во рту его исчез последний финик:

— Но почему именно они?

— А эти двое ненавидят нашего человека. Они мешают его продвижению.

— Хм… Его многие ненавидят. Там вообще змеиное гнездо. Мы же не можем убрать всех?

— Почему? — передёрнул плечами Еншая. — Можем.

— Ну хорошо. Ты узнал о корабле. Но это боевая трирема с кучей Дланей на борту! У нас есть только одна подходящая для боя бирема. Остальные — торговые галеры… Это самоубийство.

Еншая помассировал ломящие виски:

— Зато я знаю того, кто может потопить эту трирему.

— Он?! Ты сдурел! Мы уже посылали к нему человека. Его вернули назад по частям.

— Да, помню. Поэтому в этот раз я сам поеду к нему, — Еншая залпом допил вино и поднялся, сопровождаемый гнетущей усталостью. Пора отдохнуть, хватит на сегодня дел Лиги.