30

Тезон волочил меня до вечера, регулярно останавливаясь, чтобы отдохнуть. Я хоть и маленький и легкий по меркам васпов, но для такого же цзы’дарийца вполне ощутимая ноша.

Волокушу разведчик старался особо не мотать, объезжая только крупные препятствия, а все мелкие кочки и бугры корней деревьев я ощущал очень хорошо. Громко шуршала сухая трава, изрядно раздражая, в глазах иногда становилось в два раза больше деревьев, чем было на самом деле. А еще я, наверное, так сильно хотел домой, что местность начала казаться знакомой. Вроде здесь мы шли с Тезоном к патрулю васпов, или возвращались с отцом из деревни, или я брел, едва переставляя ноги, с тренировки у Публия. Да, помню я это двойное дерево. Кажется.

Лейтенант остановился и отпустил волокушу. Но не сел рядом со мной, как делал все это время, а прошел вперед, осторожно и бесшумно ступая по сухой траве. Я попытался отвернуться. Пусть идет по своим делам, что я слежу за ним? Но разведчик никуда не ушел. Застыл возле дерева, прислонившись к нему лбом.

— Тезон, ты не устал? — спросил я.

Лейтенант обернулся. Дыхание тяжелое, на лбу испарина, устал естественно.

— Нет, не устал. Тебе хуже?

Голос у Тезон стал сухим, безжизненным. Глаза лихорадочно блестели. Он подошел ко мне, размотал парусину с живота и задрал гимнастерку. Смотрел долго, хмурился и вздыхал совсем как военврач. Я не знал, насколько все плохо, мог только предполагать. Давно перестал различать оттенки боли и вместо живота один огромный тяжеленный камень.

— Мне кажется, мы уже близко, — осторожно сказал я.

— Верно кажется, — ответил Тезон, зажмурившись и запустив руку в волосы, — мы в лагере. Ты лежишь чуть левее входа в штабную палатку.

Над головой качнулись деревья. Грудь охватило спазмом, но засмеяться я так и не смог. Как мог не узнать? Полдня стоял здесь на посту, пересчитывая хвоинки на ветках. Если потрудиться, то можно найти отметины от креплений палаток и собственные следы. И в воздухе тянет отработанным ракетным топливом. Легкий привкус на небе. Такой знакомый, привычный, а потому незаметный.

— Они улетели, — тихо сказал я. — Не увидели нашего послания на днище вертолета, зато увидели рейд васпов. Инструкция, Тезон. Генерал никогда не нарушит Инструкцию. Даже ради собственного сына.

Пустота заполняла меня, вытесняя даже боль. Я закрыл глаза, мечтая провалиться в тишину прямо сейчас. Потерпеть осталось совсем недолго. Уже скоро.

— Дарион, — лейтенант коснулся моего лба, — что я могу сделать для тебя?

Уже ничего, наверное. Хотя есть один момент.

— Ты же сохранил мою записку из претории? — спросил я разведчика.

— Да, — ответил Тезон, — прятал за дверным косяком, потом забрал перед экзаменом.

— Уничтожь её, пожалуйста, — попросил я, — не знаю, чем думал, когда писал. Как-то глупо звучит, что я так и не нашел отца.

Пересохший язык прилипал к небу, мешая говорить четко, но лейтенант ждал, не торопил.

— Я не терял его. Отец всегда был рядом. Как мог, как умел. Мама рассказывала, что когда я отмерил первый цикл, он приезжал. Подарил мне посох свой генеральский. Представляешь? Посох и сейчас дома у матери, я не могу к нему прикоснуться. По статусу не положено. Но подарок все равно красивый.

Тезон молча кивнул, зажимая рот рукой.

— А на шестом цикле я сорвался с обрыва, улетел прямо в кусты можжевельника. Меня искала личная охрана Его Превосходства.

Сумерки сгущались, одевая холодом, забирающимся под парусину. Я хотел еще что-то рассказать, о чем-то попросить, даже хотя бы просто посмотреть на разведчика, но не успел. Тезон звал по имени, тормошил, что-то кричал в ухо. Не помню.

В темноте мерцали рыжие всполохи на гладком панцире. Её Величество ворочалось и стрекотало во сне огромными крыльями. Тянулось жвалами, чтобы укусить или поцеловать, обнимало лапами.

сделай что-нибудь публий не могу я все сделал нужна медицинская капсула она на орбите что мы тогда делаем здесь он не переживет взлета

Грут улыбался из темноты, гладил простреленный затылок и размазывал кровь по лицу, слизывал её с пальцев. Глаза его горели холодным белым пламенем. Сержант открыл рот и бросился на меня.

почему он до сих пор не очнулся дай ему время он старается мы ждем вторые сутки значит еще будем ждать

Дин рисовал белым мелом одноглазого преторианца на черном полотне, крупными росчерками лохматил волосы и с нажимом прорисовывал, проворачивал мел в пустой глазнице. Белое пятно разрасталось, накрывая васпу, расползаясь во все стороны. Мир вздрогнул, впустив звуки.

— Я останусь здесь, — четко и уверенно сказал генерал.

Я никак не мог привыкнуть к ослепительному белому свету, с трудом сквозь резь в глазах различая оборудование медотсека и две фигуры в черных форменных комбинезонах.

— Спать иди, Наилий, — умоляюще заговорил Публий, — еще у меня генералы в обморок не падали.

— Я стою, — упрямо и зло ответил отец, пытаясь оттолкнуть капитана.

— Сейчас снотворного вколю и ляжешь, — с неожиданной для меня угрозой в голосе заявил военврач. Генерал промолчал, не отреагировал, даже глаз не открыл. Только сейчас я понял, что Публий все это время держал Его Превосходство чуть ли не за шиворот.

— Живой он. Спит, — тихо и почти ласково сказал капитан. — И тебе надо выспаться. Пойдем, я тебе постелил. По-простому на пол, как ты любишь.

Затем военврач обернулся ко мне и приложил палец к губам, требуя тишины.

— Хорошо, — сдался генерал.

Капитан вывел его, старательно закрывая от меня. Наверное, я должен был обидеться на Публия, но улыбка не сходила с лица.

Я был обвешан датчиками мониторов, прозрачной паутиной капельниц и стыдливо прикрыт белой простыней. Голову от подушки поднять не давала слабость, а пошевелить руками и ногами тугие ремни. Привязали, значит. Пока я осматривался, вернулся Публий.

— Капитан Назо, — обратился я, прочистив горло, — освободите, пожалуйста.

— Хорошо, отвяжу, — согласился военврач, наклонившись к койке и щелкая застежками, — а ты обещай не скакать по медотсеку. Тебе нельзя.

— Обещаю.

У меня уже мимические мышцы заныли от непроходящей улыбки, а становилось только лучше.

— Перестарался я, наверное, с обезболивающими, — усмехнулся Публий, — хорошо тебе?

— Очень, — признался я, — а где Тезон? То есть лейтенант Тур.

— Капитан Тур, — военврач развеселился окончательно, — только не говори ему пока. Сюрприз испортишь. В штабе твой Тур. Рапорты сочиняет. Тот еще литератор оказался.

Расхохотался бы, да неприлично при капитане. Рад за Тезона. Бесконечно рад.

— Он просил передать тебе, как очнешься, — военврач заговорил серьезно, — что вертолет нашли на болотах. Машина не села, но и не разбилась вдребезги. Внутри только один труп. Рядовой в горчичной форме с прострелянной головой. Выжили ваши васпы.

В памяти сверкнул и потух единственный глаз преторианца. Будет ему армия, а Дину свобода. Я хочу в это верить.

— А как мы сюда попали? — спохватившись, спросил я.

— Разведчики Тура регулярно обходили квадрат, где раньше стоял лагерь и засекли вас, — ответил Публий, — тебя прям на волокуше и принесли. Вперед ногами. Никогда не забуду лицо Наилия. Стоял и смотрел, пока я у тебя пульс искал.

Я промолчал, отвел взгляд.

— Кто тебя шил, скажи мне, — спросил военврач, — и чем тебе раны обработали? Состав уж больно интересный, я чуть глаз окуляром микроскопа не выдавил от любопытства.

— Есть кудесники в Улье, — неопределенно ответил я, — сами режут, сами шьют, сами мазью мажут.

Публий просиял улыбкой и начал расхваливать чудодейственную мазь, щедро пересыпая рассказ химическими формулами, а я застыл, глядя на откинутый полог палатки медотсека. Генерал Наилий Орхитус Лар, пригнувшись, нырнул внутрь и остановился на пороге. Бледный, подтянутый, сосредоточенный. Капитан будто спиной его почувствовал, замолчал и ушел из медотсека. Отец глубоко вдохнул и сказал:

— С возвращением, сын.

Я рванулся встать, но слабость обрушилась темнотой. Очнулся в объятиях отца, пока он медленно укладывал меня обратно. От генерала пахло медикаментами и еще чем-то тонким, едва уловимым. Эдельвейсом, цветком с горных склонов, где я вырос. От генерала пахло домом.

— Ваше Превосходство, — робко начал я.

— Дарион, — перебил меня отец, — когда нет посторонних, зови меня по имени. Договорились?

Я рассеянно кивнул. Не уверен, что смогу вот так сразу.

— Спрашивай, — разрешил генерал, не дождавшись от меня ни слова.

— Я только хотел узнать, что Вы решили с васпами, — осторожно начал я, боясь и переживая, что не имею права задавать подобные вопросы, — будет ли у нас…

Я запнулся, сглатывая слюну, но потом все же закончил:

— Как в Улье?

Генерал задумчиво наклонил голову и промолчал. Потом забрал от стены складной табурет и сел возле меня.

— Нет, не будет, — твердо ответил отец, — как я понял из разведданных, васпы были попыткой создать идеальную армию. Неудачной попыткой. Нельзя вырвать у солдата сердце и заменить его приказом. Это в корне неверная идея. И ничего достойного на ней построить нельзя. Корёжа, ломая и уничтожая вообще ничего нельзя построить.

Я тихо выдохнул, не в силах оторвать взгляд от генерала.

— Мы не имеем права вмешиваться в дела васпов, — продолжил Наилий, — поэтому собираемся и улетаем. Как только Публий разрешит посадить тебя в десантную капсулу. А пока отдыхай.

Генерал кивнул мне, поднимаясь на ноги и давая понять, что разговор окончен. Потом уже почти у самого входного полога вдруг обернулся и спросил.

— Дарион, ты бы хотел служить у меня в охране?

Больше всего в жизни я хотел быть рядом с отцом.

— Да, Ваше Превосходство.