__5__

Сержант первым повел на допрос меня, по-прежнему голого, замерзшего, хотя признаться при первом взгляде на допросную я решил, что это операционная. Стерильная чистота, яркий свет и неизбежный холод. Аккуратно разложенные на белой простыне инструменты, которые одинаково хорошо бы подошли и хирургу и механику-ремонтнику. Скальпель и ланцет, щипцы и клещи, ручная пила и массивный молот. Но в дальнем от меня углу стояла небольшая жаровня с горячими угольками, а с потолочной балки свисали ремни и цепи. Нет допросная, все нормально.

— Как обычно, я спрашиваю, ты отвечаешь, — заговорил сержант, связывая мои руки за спиной длинной веревкой, свободный конец которой он перекинул через балку и намотал на ворот, — если я тебе не верю или мне не нравятся твои ответы, я кручу ворот и твои руки поднимаются выше.

Мы называли такую пытку «виской». Тело свободно висит на вывернутых в плечевых суставах руках. Культурно, бескровно и очень эффективно. В свой единственный раз еще кадетом я выдержал только тридцать минут, а потом потерял сознание. Но с тех пор прошло десять циклов, я стал гораздо крепче и выносливее.

— Как ты попал в руки патрулю чужого Улья? — сержант задал вопрос монотонно и даже скучно, несколько раз повернув ворот. Стою. Еще стою на ногах.

— Летел на вертолете. Пилот сообщил о неполадках в двигателе, — спокойно выдавал я заученную наизусть легенду, — командир пошел в кабину. Машину мотало, быстро теряли высоту, затем был удар, и меня выбросило в окно. Слава Королеве, я выжил.

За последнюю фразу спасибо патрулю. Запомнил. А сержант все так же крутил ворот, еще два оборота и мои руки встанут вертикально.

— Бродил по лесу, не знаю, как долго. Потом увидел патруль, — закончил я и стиснул зубы, стараясь размеренно дышать носом. Еще и минуты не прошло, а тело горело от плеч и шеи до ладоней.

— Труп командира видел? Он действительно был мертв? — в бесстрастном тоне сержанта появились первые оттенки. Нажим на словах «труп» и «действительно».

— Командир мертв, — упрямо заявил я и васпа дважды прокрутил ворот, поднимая меня над полом. Суставы в запястьях перекрутились так, что почти выскочили. Локти громко хрустнули. Проклятье, я это слышал!

— Характер ран, степень повреждений? — мне показалось, что сержант немного оживился. Речь ускорилась, стала чуть громче. Остальные признаки я оценить не мог. Подбородком касался груди и сержанта не видел. Зацепился за детали? Плохо. Это место в легенде самое слабое.

— Командир мертв, — повторил я, не повышая голоса. А в ушах продолжал звучать противный хруст. Или мне только казалось или это хрустели плечевые суставы.

Сержант спросил еще дважды, каждый раз поднимая меня выше. И я уже стал ждать, когда к статичному подвешиванию начнут добавляться встряски. Но отвечал как механический робот. Хотя с каждым разом было все сложнее и сложнее.

— Почему не вернулся в свой Улей?

Жалость в данном случае неприменима, то ли поверил, то ли отложил на потом.

— Заблудился. Думал, что иду в свой Улей.

Примерно через полчаса плечевые суставы выскочат и напряжение чуть-чуть ослабнет. Это я так себя утешаю, да.

— Тебе, щенку, не положено думать, — медленно процедил сквозь зубы сержант, — куда делась карта?

— Не знаю, — я старался отвечать четко, — у меня не было карты, у второго не было карты. Командир мертв.

Крик еще можно сдерживать, слезы скоро сами потекут, не спрашивая у меня разрешения. Главное не кусать губы. Стоит только начать, и разорву зубами в мясо.

— Куда летели? — сержант снова заговорил медленно. Пусть это будет хороший признак!

— Не знаю. Командир не сказал.

Слишком много «не знаю», это должно раздражать. Но у меня просто нет правдоподобной информации. Нельзя отступать от легенды. Тезон будет говорить то же самое.

Движение ворота остановилось, и я слегка перевел дух, настраиваясь на долгую муку. Боковым зрением уловил, что сержант направился в сторону жаровни. Игры кончились, сейчас за меня возьмутся всерьез. Васпа ворошил угли, я слышал их тихое потрескивание, похожее на шепот. Почему медлит? Чего ждет?

В моем положении каждая минута казалось вечностью. И я вдруг отчетливо понял, что не выдержу — закричу. Да, станет легче, но ненадолго. Здесь скорее психологический момент. Своим криком я признаюсь, что силы мои не бесконечны и у васпы появится стимул дожать, расколоть.

Сержант подошел ко мне и присел на корточки, поднеся к моему лицу железный прут. Раскаленный прут.

— Я даю тебе последний шанс рассказать правду, щенок. Потом начну порку.

Говорил васпа тихо и почти ласково, заглядывая мне в глаза. Будто старался вразумить глупого строптивца. Беда, сержант, не поверишь ты в мою правду. Давай уже, бей.

Порка — это не так страшно, это можно вынести, но только если лежишь на кушетке или привязан к столбу. А когда тело давит всем весом на вывернутые руки, каждый удар не только будет рвать кожу, но и доворачивать суставы до победного. Но и это еще не все — ублюдок прут нагрел.

Не дождавшись от меня ни слова сержант распрямился и сделал два шага назад. Кричи, Дарион, не стесняйся.

Я мысленно считал удары, каждый раз изливая боль криком все дольше и дольше, черпая себя до донышка. На одной высокой, длинной ноте. Я слышал как шипит кожа, чувствовал запах паленой плоти. На пятом ударе тело провисло, плечевые суставы, наконец, выскочили. Мышцы звенели натянутыми струнами, а сержант выбивал из меня крики.

Допрос пошел по кругу. В перерывах между ударами васпа задавал одни и те же вопросы. Я то отмалчивался, то повторял как робот «не знаю, не знаю, не знаю». Наконец сержант отложил прут и прокрутил ворот, поставив меня на пол. Боль рванулась в голову и стала еще пронзительнее. Кричать я уже не мог, не хватало воздуха. Сломанные ребра противно похрустывали при каждом движении. Если осколки проткнут легкие, я не доживу до утра.

Шансов стало еще меньше, когда сержант отвязал веревку, роняя меня на пол. Из легких вышибло весь воздух. В глазах солнечное затмение. Черный диск на черном небосводе с серебряными всполохами.

— Встаешь в строй, — вынес свой вердикт сержант.

Что было потом я почти не запомнил. Кажется, он вправил плечи и долго постукивал пальцами по ребрам, присматриваясь и прислушиваясь. Невероятно, но васпа заставил меня встать. Или все же тащил волоком? Едва почувствовав под собой ровную горизонтальную поверхность, я тут же отключился.

***

Вместе с сознанием вернулась и боль в замерзших и онемевших конечностях, в сломанных ребрах. Едва пошевелившись, я протяжно взвыл. Надо будет выпросить у Публия обезболивающее. Стоп, где я?

Глаза слепил яркий свет, падающий сверху, но я никак не мог увидеть источник. Проморгавшись и кое-как повернувшись с боку на бок, я понял, что лежу на тонком матраце, застеленном простыней, огороженный хлипкой перегородкой, и кто-то оставил мне стопку формы горчичного цвета.

Каждый вдох и выдох не давал забыть о сломанных ребрах ни на секунду. Была б моя воля — лежал бы и не двигался, пока все не срастется. Грудь, живот и бока густо покрылись синими пятнами и бурыми разводами, локти и плечи опухли и покраснели. В лагере Публий не выпустил бы меня из медотсека, а здесь нужно вставать и одеваться.

Раз уж выдали форму, значит проверку я прошел и васпы признали за своего. По крайней мере, до первого подозрения. Сколько у меня времени: день, два или всего несколько часов? Длительность нашей с Тезоном вылазки выражена моей нелюбимой формулировкой «по обстоятельствам». Решение о том, что операция закончена и нам необходимо возвращаться, должен принять лейтенант-разведчик, а я даже не знаю, жив ли он и где находится. Логично предположить, что Тезон где-то рядом, но где?

Многочисленные перегородки превращали огромное жилое помещение в лабиринт. Я бесцельно петлял по закуткам и закоулкам, то и дело натыкаясь на спящих васпов. В основном они выглядели как я после пытки. Избитые, изможденные с едва поджившими ранами. Странное помещение. Для тюрьмы было слишком много свободы — вставай и уходи, а для казармы слишком много раненных. Наконец, я нашел единственного среди васпов цзы’дарийца.

Лейтенант Тур валялся на лежанке лицом вниз. Руки, ноги на месте, голова на месте. Висел под потолком так же, как я судя по распухшим плечам и локтям. Ярких синяков и ссадин не было, только маленькие и очень характерные ранки. Длинные иглы, возможно шильца с зазубренными краями. Профессионалы, прекрасно знающие расположение нервных узлов в теле, попадали иглами прямо в нерв, рождая боль, которую невозможно описать словами.

Я легонько тронул лейтенанта за плечо и не успел отпрянуть, как мгновенно взвившийся разведчик вцепился мне в горло.

— Тезон! Тезон, это я, — хрипло выдавил из себя.

Лейтенант зашипел и отпустил меня, тут же неосознанно схватившись за распухшие локти. Больно, кто бы спорил.

— Сколько времени прошло? — спросил Тезон.

— Не знаю, я тоже не бодрствовал. Сколько мы здесь пробудем?

— Ты еще ничего не видел, а уже уходить собрался? — зло процедил разведчик. — В лагерь захотелось? К папочке?

— Я вижу, ты в полном порядке, — хмуро сказал я.

В ответ Тезон хмыкнул и задрал подбородок. Потом, видимо, смягчился и снизошел до пояснений.

— Чем больше увидим, тем лучше. Главное решить проблему свободного или относительно свободного передвижения. Тогда закончим быстро.

— Прогулки после отбоя, пока все спят? — предположил я.

— Было бы идеально, — кивнул Тезон.

— А что если…, — неуверенно начал я, но лейтенант приложил палец к губам, требуя тишины. Вовремя. Теперь и я услышал шум приближающихся шагов. Отпрянул так быстро, как только мог и увидел своего мучителя сержанта.

— Болтаешься без дела, щенок? — с легким неудовольствием спросил васпа и, не дождавшись ответа, смачно, с оттяжкой врезал в челюсть.

А я уже почти успел соскучиться. От удара я завалился спиной на перегородку, но на ногах удержался. Лысый, крючконосый васпа, отвернувшись от меня, сделал два шага вперед и заглянул за перегородку к Тезону.

— Кончай бока отлеживать! — обратился он к Тезону, — Встать, когда господин сержант говорит!

Тезон глухо застонал, должно быть спешно натягивал форму.

— Значит так, слизняки, — васпа жестом подозвал меня ближе. — Меня зовут сержант Грут и с этого момента я ваш тренер, король и бог одновременно. Выше меня только небо и Королева. Жрать, спать и дрочить будете, если я разрешу. Скажу убить — и вы убьете не задумываясь, скажу сдохнуть — и вы сдохните. Это понятно?

— Да, господин сержант! — синхронно выдали мы с Тезоном, пытаясь, насколько позволяло изломанное тело, вытянуться в струнку.

— Размялись на дыбе неплохо, мне понравилось, — тонкие губы васпы тронуло слабое подобие ухмылки и тут же исчезло, — скоро продолжим. Бегом на кухню посуду мыть.

Я эхом за Тезоном повторил «Да, господин сержант» и с готовностью развернулся. Куда нужно было бежать мы, естественно, не знали. За что получили по пинку и резкий окрик «прямо и направо»!

Уже в движении аккуратно тянув носом воздух я раздумывал над обещанием продолжить завтра. Неужели допросы станут бесконечными? Или нас с Тезоном угораздило попасть в рабство к садисту?