24

Утром в преторианской келье тихо. Ян безмятежно спал, так и не сняв форму, и кровавый китель был присыпан белым пеплом от папиросы. Я смотрел на кривые росчерки шрамов на лице васпы, уже не такие резкие, как от его обычных гримас и думал. Дикая, выворачивающая на изнанку мысль с самого пробуждения не давала покоя. Генетический мутант, воплощенная сила и ярость без страха и милосердия, идеальная машина для убийства, одноглазый преторианец Ян был для меня лучшим наставником, чем родной отец. За два дня я видел от васпы больше внимания и заботы, чем от генерала Наилия Орхитуса Лара за всю жизнь. Сидел на полу, смотрел на Яна и не знал, плакать или смеяться.

Я осознавал, что симпатия к палачу, пытавшему меня, иррациональна, и, тем не менее, нашел логическое объяснение. Допрос по иным законам и не ведется. Попади Ян в руки цзы’дарийцев и с ним бы делали тоже самое, с поправкой на современные технологии и химию специального назначения. А все, что было дальше? Преторианец ведь мог не кормить меня и не обезболивать раны, пинками и уколами жала из трости погнав к Королеве. Сделал дело и больше не нужен. И сейчас я бы уже истек кровью на полу в допросной. А утром мой труп положили бы в лоток и отправили по ленте транспортера на корм Её Величеству. Неофит? Какой неофит? Ах, тот. Слабый оказался, сдох. И ни замечаний, ни взысканий от Совета. Ничего. Полное, абсолютное безразличие.

Я вздрогнул, вспомнив холодный взгляд отца с портрета на стене Училища. Бесконечные насмешки и подлянки от кадетов. Злобу инструкторов, стремящихся доказать всему миру, что генетическая карта и папа-генерал ничего не значат. С меня спрашивали по всей строгости и в трехкратном объеме, за малейшую провинность сажая в клетку. Никто и никогда не заботился обо мне. И тот факт, что я сейчас сижу на преторианском одеяле, зашитый преторианскими нитками и вдыхаю запах преторианских папирос для меня как тарелка еды для смертельно голодного цзы’дарийца. Так ли уж важно какое блюдо и из какой посуды?

Тишина затягивала, перекручивая и без того непростые мысли тугими узлами. Офицер спал, дыша ровно и спокойно. Ян вдруг показался мне очень молодым. У цзы’дарийцев понятие возраста условное, мы вырастаем к семнадцатому циклу и останавливаемся. Вечно юные, не зависимо от званий и прожитых циклов. У людей же на шкале от неофита Дина до старой женщины из деревни Ян не так уж далеко ушел от долговязого васпы. Не удивлюсь, если он на цикл старше меня. Двадцать четыре, может быть двадцать пять, а уже преторианец. Высший командный состав. Даже отец стал генералом только к тридцать третьему циклу и это абсолютный рекорд.

А что Ян вчера говорил про вертолеты? Не помню. Приснилось, наверное.

В воздухе тревожно загудела сирена, и я рефлекторно вскочил на ноги.

— Подъем, — тихо сказал Ян с кровати и открыл глаз, — из комнаты ни шагу. Или … привязать?

Я отрицательно качнул головой. Преторианец будто собирал разбитое тело из осколков, медленно вырастая в вертикальное положение. Или еще не отошел от вчерашнего или это перманентное состояние.

— Не сиди без дела, — тяжело сказал офицер, — Адъютант. Почти. Сапоги почисть и портянки заштопай. В тумбе все. Умеешь?

— Так точно, господин офицер, — ответил я.

Кадеты из училища пришли бы в восторг. Генеральский сын в звании лейтенанта чистит обувь и штопает портянки. Мечта. Да плевать. В Улье я обычный неофит и не имею права возмущаться и ссылаться на свое звание.

Ян ушел, закрыв дверь, а я открыл тумбочку. Личные вещи на то и личные, чтобы оставаться в неприкосновенности. Для меня в Училище они были якорями, делающими чужую, агрессивную среду хоть немного домом. Символом того, что я есть в материальном мире. И чем меньше личное пространство, тем сильнее цепляешься за якоря. Никого не били так сильно, как тумбочных воров.

Я забрал только то, что требовалось для работы, и мимоходом мазнул взглядом по баночке с целебной пакостью. Не открывал, по запаху понял. Интересно, что сказали бы наши ученые о составе чудо-средства? Публий с его маниакальной жаждой познания соскребал бы с меня скальпелем мазь на стекло, да еще ворчал, что так мало втер.

Портянки не смотря на то, что изрядно ношеные, чистые и сухие. Шил той же иглой, которой Ян вчера штопал мой бок и рану под ключицей. Нитки пришлось рвать зубами, ножа преторианец не оставил. Даже если бы оставил, ну не разведчик я, не придумываются гениальные планы побега. Все кажется дурью, причем смертельно опасной. Надежда только на выездной экзамен. В лесу по-прежнему будут вооруженные сержанты, следящие за каждым шагом, но зато не будет стен и дверей.

Я уже заканчивал с сапогами, когда вернулся Ян, взмокший и сосредоточенный со стопкой горчичной формы подмышкой.

— Почему …не обработал? — недовольно спросил преторианец.

Я демонстративно покрутил в воздухе начищенными до блеска сапогами, но хозяин обуви стал только злее.

— Рану.

Я оглянулся на зашитый бок, смутился и промолчал. Тогда офицер скрипнул зубами, подошел к тумбочке, выудил баночку с мазью, кинул мне вместе с формой и зло процедил «быстрее».

Собравшись, я выскочил из комнаты вслед за Яном. Побродив по претории мимо каменных лиц дежурных, офицер привел меня к лифтам. Сказал, что будет учить летать. Вчерашний сон про побег и вертолеты оказался явью. Значит, Ян действительно решил бежать с эссенцией. Но теперь я не понимал, как прихватить с собой Дина. Преторианец мог наотрез отказаться от лишнего пассажира. И сейчас не время задавать вопросы о побеге. Позже, когда уйдем из ангаров от посторонних глаз и ушей. Да и я мог думать только о предстоящем полете. Пилотировать летательные аппараты умел, но в кресле вертолета никогда не сидел. Радостное возбуждение растеклось по груди и ушло в руки мелкой дрожью. Я зашел в лифт и провалился этажом ниже в ангары, как в бездну в свободном падении. Только не улыбаться. Васпы неофиты не улыбаются.

Ангар встретил знакомым запахом машинного масла и топлива, обрушив волну звука и вспыхнув яркими оранжевыми бортами дремлющих вертолетов. После дней, проведенных взаперти наедине с Яном, я чувствовал себя так, будто уже сбежал из Улья.

Рядовые при виде кровавого преторианского кителя замирали или наоборот демонстративно утыкались носом в работу. Офицер же шел вперед с уверенностью танка в лобовой атаке. Вот мы миновали один вертолет, обошли второй, проигнорировали третий, я всерьез рассчитывал на последний, четвертый на нашем пути, но Ян свернул к неприметной груде железа в углу. Покореженный остов без пластин корпуса, частично разобранный и абсолютно не работоспособный. Проклятье, да как так? Это все равно, что подсунуть фантик без конфеты.

— Садись, — кивнул Ян на ободранное кресло, забравшись в то, что осталось от кабины. Нет, умом я понимал, что это даже не тренажер, а всего лишь учебный макет, но мне потребовалось несколько минут, чтобы забыть о несостоявшемся полете.

А пока я усаживался и косился то на рычаги управления, то на полупустую приборную панель, преторианец рассказывал про автомат перекоса и систему шаг-газ, о режимах полета и такой уникальной детали, как контрольное висение в воздухе перед разгоном и набором высоты. Я фанатично любил технику, а Ян был хорошим учителем. Нажимая на педали и плавно поворачивая рычаги, я забыл обо всем, что происходило вокруг. Слышал грохот главного винта и чувствовал крен машины, а где-то внизу плескалось зеленое море деревьев. Рычаг на себя и носом прямо на светило. В плену наваждения я обернулся на Яна и впервые увидел на его лице искреннюю улыбку. Пустым взглядом он смотрел вперед и тоже летел куда-то вдаль. Живой, настоящий.

Я опустил глаза, рукой стирая с лица свою улыбку. Морок рассеивался, вокруг по-прежнему стучали и звенели ремонтники, а рядом несчастный шудра ворочал тяжеленую запчасть. Да бодро так ворочал. Подозрительно. Я пригляделся, еще не понимая, что же именно мне кажется знакомым, а потом шудра рукавом поправил капюшон на голове, а из-под него выпал непослушный темный локон. Будь я трижды проклят! Дин!

Долговязый сверкнул глазами и приложил палец к губам. Межпланетный жест. Молчу. Что он тут делает? За кем следит? Что вынюхивает? Вместе с Тезоном готовит побег, не дожидаясь экзамена? Или сам, ни на кого не надеясь?

Я нервно заерзал на кресле и только тогда понял, что молчание Яна затянулось. Обернулся я вовремя, как раз когда на губах преторианца выступила желто-зеленая пена, а глаз закатился. Наплевав на взгляды рядовых, я схватил офицера и потащил прочь из кабины, пока он в судорогах не разбил голову о приборную панель или остов вертолета. Положил на пол лицом вниз и повернул голову. На всякий случай оглянулся и заметил только напряженный взгляд Дина из-под капюшона шудры, остальные васпы в извечном шуме даже не обратили на нас внимания. Долговязый склонил голову на бок и с выражением ужаса на лице уставился на дергающегося в судорогах Яна.

— П-преторианец?

Я коротко кивнул. И зная, что Яну не до нас, шепотом спросил Дина:

— Что ты здесь делаешь?

— А ты что делаешь? — шепнул в ответ васпа и показал пальцем на кровавый китель. — С ним?

— Летать учусь, — торопливо проговорил я. — Преторианец сказал, устроит побег с экзамена.

Дин замер, а я запаниковал. Нельзя такие новости выдавать сразу. Я сам еще до конца не понял ничего про побег. Долговязый шумно выдохнул и тряхнул головой.

— Обманет.

— Нет, — вступился я за офицера. — Договор.

Дин открыл рот, а я подумал, что за все время нашего знакомства видел у него меньше проявлений эмоций, чем сейчас за какую-то минуту.

— Дурной ты, — шепнул васпа, — и дикий. Тур говорил.

— Где он? — испугался я за Тезона, — почему ты один?

— У Грута, — ответил долговязый. — Часто. Долго. Твоя записка. Тур показал. Потом молчал. Долго молчал. Бежать решили.

— На вертолете? — догадался я.

— Да, — кивнул Дин.

— Убежим, — я вложил в это слово всю свою веру, — с экзамена. Скажи Туру.

Долговязый снова застыл. Не верил, боялся. Я хотел еще что-то сказать, но не находил слов, а Ян затих. Дин покосился на него не то со страхом, не то с презрением и кивнул мне, натягивая капюшон на нос и наклоняясь обратно к своей запчасти.

Преторианец дернулся, приходя в себя. Отер рукавом кителя рот и один неимоверным усилием воли поднялся на ноги. Я боялся ловить его на глазах у рядовых, но офицер хоть и шатался, но на ногах стоял твердо.

— За… помнил? — вытолкнул из себя Ян.

Я молча кивнул.

— Ты… полетишь, — сказал преторианец и качнулся назад, упав спиной на стену. Удержался, замер. До лифта дошел сам и, лишь добравшись до кельи, позволил себе обессиленно сесть на кровать.