29

Курс на Улей. Стоило ли сбегать, проваливать экзамен, отбивать у разъяренного преторианца Дина, чтобы оказаться в вертолете, который летит обратно в Улей? Пилот даже на высоте увлеченно держался за рычаги и не спускал глаз с приборов, из чего я сделал вывод, что система автопилотирования либо отсутствует, либо повреждена. Хотя чему удивляться? Была бы она исправна, Ян даже с приступом не нуждался бы в пилоте. Я с надеждой поглядывал на офицера, стараясь разглядеть признаки приближающихся судорог и желтой пены на губах, но одноглазый был хмур, сосредоточен и абсолютно здоров.

— Достаточно, — сказал Ян, и я едва расслышал это слово в грохоте винтов. Потом навел пистолет на пилота и выстрелил в голову. Убитый васпа завалился вперед, и машина тут же нырнула вниз. Я рванулся к рычагам, отдирая руки мертвеца и пытаясь перехватить управление. В тесной кабине образовалась куча из тел. Я бестактно пинал труп ногами выдавливая из кресла, а преторианец тянул вмиг отяжелевшее до неприличия тело на себя. В кабине появился взбудораженный выстрелом Тезон, и после окрика Яна тоже взялся за труп. Кое-как выровняв машину, я что есть мочи заорал:

— Куда летим?

— Квадрат семь-восемь, — проорал мне в ухо вернувшийся преторианец, — правее бери. Так. Жди. Хватит. Держи ровно.

Потом молча развернулся и вышел из кабины. А я все никак не мог расслабиться и хотя бы посмотреть по сторонам на медное море верхушек деревьев, на золотой диск светила, ставшего ближе, на словно вычерченную по линейке линию горизонта, которая, как назло, все время гнулась и куда-то наклонялась. Мне казалось, что я слышу из хвостовой части подозрительные звуки. Будто бы там драка. А я не могу бросить управление и прийти на выручку. Пейзаж внизу неуловимо изменился, в лесном массиве прорезались просеки и витые ленты дорог. В кабине появился Ян, взмыленный, надсадно дышащий, и сразу же начал на меня орать:

— Какой курс? Я сказал держать прямо! Ты вывел нас на базу ополченцев! Заметят…

Договорить преторианец не успел. С противным свистом, ощущаемым кожей, в вертолет ударила с земли ракета. Машина взревела раненным зверем, дернулась и ушла из моих рук. Яна швырнуло в бок. Я бессмысленно дергал за все рычаги подряд, вертолет несло по инерции, главный винт все еще крутился. Преторианец исчез из кабины, и я снова услышал звуки борьбы, стоны а потом три выстрела. Я заорал, со злости замолотив кулаками по приборной панели. В шаге от свободы разбиться вдребезги, потерять Тезона и Дина. Бил и орал, пока кровавые отпечатки на металле не увидел.

— Лар!

Кто-то надсадно прокричал из хвостовой части, из-за шума я не мог понять кто.

— Лар! — Дин влетел в кабину, схватив меня за плечо, — Там парашют. Уходи. Тур ждет. Преторианца скрутили. Уходи. Я посажу.

Я чуть обниматься не полез, увидев живого васпу. Лишь потом сообразил, что Тур ждет, значит жив.

— Погоди, Дин, а ты? — прокричал я, не выпуская рычагов, — Ты не посадишь, разобьешься!

— Парашюта всего два! — крикнул васпа. — Быстрее! Падаем!

Я замер, не веря услышанному. Дин нависал надо мной, тяжело дыша и держась за окровавленный бок, в глазах решимость, граничащая с безумием.

— Иди уже! Падаем! — заорал васпа в самое ухо и схватил за гимнастерку, выволакивая с сидения. Забрался в кресло и взялся за рычаги, а я стоял столбом и не мог пошевелиться.

— Ну! — заорал Дин и отвернулся к приборам.

Я закрыл глаза, простонал и выпал в хвостовую часть, налетев на Тезона. Ветер со свистом вырывался через распахнутую дверь, скрученный припадком Ян лежал на полу, а разведчик натянул мне на плечи парашют, проорав в ухо про кольцо и пять секунд. Затем схватил за шиворот и буквально выкинул из вертолета.

Двадцать один…

Вестибулярный аппарат сошел с ума, не чувствуя где верх где низ

Двадцать два…

Ураган сметал меня пушинкой

Двадцать три…

Я падал в медное море, зная, что разобьюсь. Дернул за кольцо и парашют рванул вверх. А море разверзлось под ногами пастью древнего свирепого чудовища с тысячей зубов-стволов, пронзающих меня насквозь. Я упал в деревья, пробороздив по веткам. До земли так и не добрался, сознание ушло в точку намного раньше.

***

Боль не давала забыть, что жив. Я выбирался из темноты медленно, каждой частицей разбитого тела ощущая невыносимые страдания. Закричал бы, но вдох как пытка. Густой полог из крон деревьев над головой, холодный осенний воздух и привкус меди на языке.

Боль выкручивала, мучила видениями, выливалась слезами.

— Дарион, — тихо позвал Тезон, наклоняясь ко мне и вытирая пальцем дорожку слезы, — так больно? Где? Не молчи.

— Дин, — с трудом протолкнул я имя васпы пересохшим языком и, скучиваясь судорогой истерики, — это я убил его. Завел машину на базу под ракету. Это я убил.

Разведчик накрыл меня своим телом, держа за плечи, пока я бился в рыданиях. Боли должно быть больше. Я заслужил.

— Тихо, — шептал Тезон, — успокойся, я расскажу. Я все расскажу. Только успокойся.

Я затих, пережидая приступ и пытаясь вдохнуть. Разведчик отпустил меня, смотря со страхом и недоверием. Половина лица лейтенанта залита кровью из рассечённой брови, разорван рукав и на животе угрожающих размеров темное пятно.

— Не дергайся, пожалуйста, — едва слышно заговорил разведчик, — у тебя сломаны рука и нога, помяты ребра, возможно есть внутренние повреждения. Я не Публий, наощупь диагностировать не могу. Мы упали в незнакомый квадрат, и я понятия не имею в какой стороне лагерь. Ополченцы видели наши парашюты в небе, могут отследить, куда приземлились, и кинуться добивать.

Я почти не слышал Тезона, вспоминая, как Дин рисовал обмылком цветок на мокрой гимнастерке, как улыбался. Его рассказ про семью, и робкое «давай сбежим».

— Вертолет еще летел какое-то время по инерции, — говорил лейтенант, — у Дина был шанс посадить машину. Он может. Умеет. Вернемся, я отправлю своих прочесать лес. Я какой угодно рапорт напишу, я все обосную. Только сейчас, пожалуйста, помоги мне.

Дин может. Не зря терся у вертолетов в лохмотьях шудры в ангаре. Я хотел верить, что он выжил. Васпа как-никак. А за себя стало совестно. Повис обузой на шее разведчика, еще и истерики закатываю. Я прикрыл глаза и сосредоточенно кивнул.

— Полежи спокойно, — продолжил Тезон, — мне нужно зафиксировать твои переломы и соорудить волокушу. И давай без упрямства. Сам ты не дойдешь.

Я снова кивнул, разведчик поднялся и ушел за ветками. Ножи, тонкие бечевки, фиксаторы остались в лагере в карманах комбинезонов, поэтому шины к сломанным конечностям Тезон приматывал подручными средствами, а волокушу соорудил из трех тонких деревцев и парашюта, уложив меня ногами в узел из купола, спеленав и прикрутив стропами, чтоб не выпадал по дороге. Работал молча и сосредоточено, периодически нервно оттирая засохшую кровь с лица.

— Тезон, — позвал я, — ты же сам ранен. Так приземлился?

— Нет, — ответил разведчик, — приземлился нормально. Офицер снова пытался убить. Как Дин увернулся от удара, не понимаю. Одноглазый тростью орудовал — моё почтение. Грозное оружие в умелых руках. Я кое-как её сломал во всеобщей свалке. Преторианец как хруст услышал, рассудка лишился. Не просто оружие, не просто символ статуса — нечто большее. Мне кажется, это все равно, что генералу сломать посох. Офицер бросался на нас разъяренным зверем, если бы не приступ, не отбились бы.

Я хорошо помнил любимое оружие преторианца. Рана под ключицей не давала забыть. Глупо было надеяться, что побег пройдет гладко. Тигру клыков не вырвать. Ян такой, какой есть. В одном можно не сомневаться: он доведет задуманное до конца.

— Как ты вообще с ним Договор заключил? — спросил разведчик, а я слабо улыбнулся.

— О, это долгая история.

— Времени хватает, — сказал Тезон, хватаясь за стропы парашюта, — я буду тебя тащить, а ты рассказывай. Дорога не близкая, я должен знать, что ты жив и дышишь.

Волокуша дернулась и поехала, а я облизнул сухие губы и попытался справиться с хаосом в мыслях.

— Грут забрал меня утром с тренировки, — начал я рассказ, — и повез на лифте в преторию…