__2__

Гражданское последний раз одевал в отпуске цикла два назад. Надеюсь, все одел правильно и в нужном порядке. Не хотелось бы услышать насмешку от отца или собственных бойцов за нелепый внешний вид.

Из палатки я выбрался едва просветы в кронах сосен стали окрашиваться золотым. И чуть было не налетел в темноте на Его Превосходство. Генерал, одетый в такую же куртку и штаны, как у меня, с лямкой вещмешка на плече и боевым посохом, в сложенном состоянии прицепленным на пояс, молча стоял возле моей палатки.

Я набрал воздух в легкие

— Служу и…

— Тихо, — оборвал меня генерал, — весь лагерь разбудишь. Пока мы будем в деревне, обращайся ко мне на ты и по имени. Это приказ, лейтенант.

— Есть, — ответил я, привычно вытянувшись в струнку. Ну не дурак-ли?

Наилий тяжко вздохнул и покачал головой.

— За мной.

Светило поднималось все выше и теперь уже из прорех в кронах деревьев падали тугие, плотные лучи света. Отчего казалось, что мертвый лес наполняется жизнью. А мы плыли сквозь утренний туман двумя одинокими черными точками. Чем дальше мы уходили на юго-восток, тем ниже становились сосны и тем шире они расступались. И вот уже под ногами появилась трава, все еще зеленая, несмотря на приближающиеся холода и мне никак не верилось, что я впервые оказался так далеко от дома, что это невозможно осознать. Генерал молчал, шагая впереди с уверенностью стрелки на компасе. А мне так хотелось, чтобы он хотя бы раз обернулся. Точно дурак. Мальчишка.

Вскоре ветер принес едкий запах гари и еще чего-то, что я никак не мог определить. Не мог потому, что аромат медовой сладости казался неуместным, а слышался именно он.

Сосны расступились, выпуская нас на широкую поляну, а на горизонте из земли поднимались черные остовы сожжённых домов. Туман давно рассеялся и остался лишь там, где мутное белое полотно порвалось об острые макушки молодых деревьев и осело во впадинах и низинах.

— Огибаем деревню справа, — тихо сказал Наилий, — нам нужен первый встретившийся на пути жилой дом.

Вблизи запах гари стал невыносимым и теперь отчетливо слышался смрад паленой плоти. Я начал узнавать ракурсы с фотографий разведчиков. Черно-белое царство смерти.

Тишина утра наполнялась звуками. Пронзительно закричала пестрая птица, залаяла собака.

— Цыц, поганец! Ух, я тебя!

Из-за обгоревшего угла дома показалась вполне целая деревянная ограда, а за ней сгорбленная старуха в цветастых тряпках и черном платке. Она погрозила прутом тощему, облезлому псу и с кряхтением разогнулась.

— Мир дому вашему, — громко сказал генерал и я ждал, что он улыбнется, демонстрируя наше расположение и добрые намерения, но Наилий даже играя роль, оставался верен себе.

— Обернись, вон он мир. И счастье, и достаток, — проворчала старуха, но к ограде подошла, уставившись на нас подслеповатыми глазами.

И тут я заметил, что ростом едва ли достаю макушкой ей до носа. Нет, читая задание к операции, я запомнил, что люди выглядят так же, как цзы’дарийцы, только выше ростом и шире в плечах. Но цифры цифрами, а на деле я снова почувствовал себя сопливым кадетом, впервые оказавшемся на плацу перед наставником. И взгляд у старой женщины был такой же цепкий и внимательный. Смотрела, будто дырку во мне высверливала.

— Откель явились, паны? — спросила старуха, не сводя с меня пронзающего взгляда.

— Издалека, — ответил Наилий.

— Вижу, что не от соседей за горстью соли.

Старуха теперь изучала генерала. Отец встретил тяжелый взгляд хладнокровно, умудряясь уверенно смотреть сверху вниз. А я все думал, сколько циклов отсчитала с рождения старая женщина? Шестьдесят, семьдесят? Наилий шестьдесят три, но то, что называют старостью, не коснулось его своим дыханием. Не коснется и меня, конечно, если не убьют в бою раньше, чем я сравняюсь возрастом с ним, сегодняшним.

— Мы пришли за теми, кто жжет ваши деревни, — глухо сказа генерал.

А у меня сердце в очередной раз ухнуло вниз и пропустило пару ударов. Вот так, сразу? Ничего я не понимаю в искусстве переговоров.

— Ну коли так, тогда пожалуйте в дом, паны, — сказала, а радушия в её словах не чувствовалось, — не гоже про навь у ограды говорить.

Старуха открыла дверь в ограде и пошла к дому, с трудом переставляя ноги. Генерал достал из кармана мини-бластер и показал мне. Затем отрицательно покачал головой и положил бластер обратно. Понятно, чего уж там. Гражданские во время операции с научными целями не должны пострадать. А если там засада мародеров?

На пороге дома старая женщина заставила нас снять ботинки, постучав по ним прутом и проворчав что-то про грязь и непрошеных гостей. Миновав крошечный, неосвещенный тамбур мы вошли в жилое помещение. На меня обрушился аромат теплого молока и пряных трав. Мебели в доме, как в казарме — необходимый минимум. Кухонной утвари и того меньше.

— Уж не обессудьте, потчевать нечем.

Старуха загремела посудой, выставляя на стол два стакана и странный пузатый сосуд. Мне одного взгляда хватило, чтобы понять — молоко.

— Но не садить же гостей за пустой стол, — сказала хозяйка, разливая молоко по стаканам.

Наш врожденный иммунитет к ядам, конечно, многое нам позволял, но употреблять что-то в пищу на враждебной местности без лабораторных анализов противоречит инструкциям.

— Благодарствуем, — сказал генерал, сел за стол и сделал два крупных глотка молока, — садись, Дарион, в ногах правды нет.

На длинную скамью перед столом я опустился в каком-то полусне. Я уже совершенно ничего не понимал.

— Братец твой меньшой нешто хворый? — спросила старуха, усаживаясь напротив и складывая руки на столе.

— Навь боится, — сказал Наилий, пододвигая ко мне стакан.

— Не мудрено, — вздохнула старуха, — сколько душ погубила навь, сколько жизней отняла. Целыми семьями народ косит.

— Что ж вы отпор не дадите? Ополчения не соберете?

— Да разве ж можно победить навь? Что мертвецу сделается? Ты ему нож в грудь, а он ухмыляется.

Генерал кивнул явно одобрительно и тут же спрятал лицо за глотком из стакана молока.

— Зачем ходит к вам навь? Что берут?

— Припасы берут, — ответила старуха, — курей, коров угоняют, да что понравится, то и берут.

— Женщин… обижают?

— Обижают, — сказала хозяйка и заморгала часто-часто, — лиходеи проклятые. Девчонок едва округлившихся. А потом потрошат, как цыплят и на дорогу выбрасывают. Вон они голубушки, все на кладбище. Спят красавицы, в земле сырой…

Старуха утерла слезы концом платка и задумалась, глядя в пустоту перед собой. Наилий тоже молчал, ждал.

— Уж не собрались ли вы навь на живца ловить, мальчики? — прошелестела старуха надтреснутым голосом.

— Похожи мы на мальчишек ваших? — осторожно спросил генерал.

— Он да, — ответила старуха, тыча в меня узловатым пальцем, — а у тебя лицо мальчика, а глаза мужика зрелого, самогону отведавшего, да всех баб перепортившего. Не по нраву ты нави придешься. Они чистоту любят.

— И что навь с мальчиками делает? — не выдержал я, встрял в разговор.

— Никто не знает, — вздохнула старуха, — забирают они мальчиков с собой, всех от десяти до тринадцати годков. Уж мы их по погребам прятали, да в лес отводили. Нюх у нави, что у собаки, везде отыщут.

В голове моей крутилось всякое и на языке тоже, но я посмотрел на напряженное лицо генерала и промолчал.

— Находите потом мальчиков? Потрошенных?

— Нет, никто их больше ни разу не видел — старуха вдруг придвинулась к Наилию, чуть не схватив его за руку, — не ходил бы ты на север касатик, не искал навь. И братца не таскал с собой. Пожалей кровинушку. Уж не знаю пошто тебе навь, да не совладать с ней.

— Да мне одним глазком взглянуть, да уйду я, — генерал не вздрогнул, не отпрянул, так и смотрел в глаза старухи, — как её встретить?

— Никак, — хозяйка отодвинулась, встала и убрала стаканы со стола, — сама найдет, коли захочет.

Генерал тоже встал и кивнул мне на выход. И тут снова зазвучал голос старухи.

— Ты сам как навь, неужто не чувствуешь? Тьма в тебе…

Возможно, хозяйка еще что-то говорила, но генерал уже обувался в темном тамбуре и я поспешил вслед за ним.

— Возвращаемся, — голос Наилия стал холодным, злым. — Я услышал достаточно.

Всю дорогу до лагеря шли молча и не останавливаясь, дважды генерал доставал портативный спутниковый приемник, чтобы проверить, не отклонились ли мы от маршрута.

Вечерело и просветы между деревьями окрасились багряным светом заходящего светила, отчего даже воздух казался зловеще красным и удушливым. У разума есть свойство преувеличивать опасность и раздувать мелкие страхи до Вселенских масштабов, особенно у разума женского, да после трагедии. Но если все сказанное про неуязвимость и бессмертие васпов или навь, как их назвала старуха, окажется правдой, то я понимаю, почему рядовой исследовательской операцией руководит генерал.

Наилий передал по рации, что мы приближаемся. Интересно, успели ли вернуться разведчики или у меня будет время, чтобы привести себя в порядок перед очередным совещанием? Время сжималось, ускоряя бег или это в моей голове было слишком много мыслей?

— Наилий, почему они мародерствуют?

Кажется, я забылся и назвал отца по имени. Молодец, конечно, приказ помню, но только мы уже ушли из деревни.

— Хороший вопрос, — генерал остановился и обернулся, — представь, что моя пятая армия вдруг застряла на этой планете без возможности вернуться домой. Без связи с материнской планетой, без поддержки и финансирования. Вообще в полной изоляции. На сколько бы хватило нашей провизии? А что бы мы потом делали?

— Выживали…— пробормотал я, — они просто выживают. А мальчики им зачем?

— Я не знаю, — ответил генерал и, как мне показалось, потеплел, оттаял, — давай дойдем до штаба, посмотрим на разведданные с северо-запада и вместе подумаем.

До первого поста дозорного я не шел — летел.