18

Ян приходил в себя, бессмысленно шаря руками по стенам, будто пытаясь уцепиться за реальность покрепче. Спутанные соломенные волосы стали темными от пота и крови. Знатно он приложился, голова разбита, как после хорошей драки. Желто-зеленую пену со рта Ян вытер рукавом и попытался очистить от рвоты китель.

— И часто с Вами такое бывает, господин офицер?

Подрастерял я пиетет к высшему командованию васпов, хотя в моем положении ничего удивительного в этом не было. Трудно блюсти субординацию, провисая на вывернутых из суставов руках.

— Вопросы здесь … задаю я, — ответил Ян, нашарив на полу потерянную повязку, — для неофита выпускника … ты слишком дерзок.

Давай, двинь мне за это в челюсть, только на ноги сначала встань.

— Человек … не выдержал бы, — проговорил преторианец, усаживаясь на пол и закрывая повязкой уничтоженный когда-то глаз, — орал, скулил и просил пощады. Ты крепкий. Но не такой, как васпы. Рано отключился.

Собственно Ян был прав. Цзы’дарийцы действительно сильнее людей, но до их генно-модифицированного варианта нам, все же, далеко. Не знаю, что решат ученые, но мне не хотелось бы ради того, чтобы лишний час молчать на пытке, превращать родную планету в один огромный Улей.

— Запаха …нет, — продолжил Ян, сидя на полу и надсадно дыша, — шрамов нет. Не учил тебя сержант. Ни Вурс, ни Шин, ни какой другой.

Про шрамы я уже понял. Это как система «свой-чужой», медаль за стойкость и выносливость. А вот запах не давал мне покоя. Если на специфический тошнотворно-приторный аромат, исходящий от васпов, обращают так много внимания, значит это не просто особенность вида, а нечто определяющее.

Слова преторианца о группе крови я прослушал. В глазах опять потемнело, и пустой желудок сжало спазмом. Горела уже не только спина и руки, а все измученное тело. Тьма затягивала, как болото: мягко, медленно, неотвратимо, смыкаясь над головой и воруя последний глоток воздуха. На этот раз обошлось без видений, я просто сразу очнулся.

Преторианец залил мне уксус, который опалил носоглотку и оставил пламенный след на пищеводе до самого желудка. Я взвыл и задергался и только тогда понял, что больше не болтаюсь над полом, а лежу на нем, со связанными за спиной руками. Плечевые суставы горели, но, кажется, Ян уже их вправил.

— Рано собрался… отдыхать, — раздался справа от меня голос офицера, — я с тобой не закончил.

Пока я заново учился нормально дышать обожжённым горлом и болезненно глотал невесть откуда взявшиеся в таком количестве слюни, палач молча сидел рядом. Обманчиво неподвижный и такой же замученный, как я. Не проведи я в Улье столько времени, возможно, и попробовал ввязаться в драку и сбежать. Быть убитым при попытке к бегству все же лучше, чем быть замученным пытками и разболтать перед смертью все, что преторианец захочет услышать. Я молчу, пока я в состоянии контролировать свои мысли и свой язык. В конечном итоге в руках мастеров говорят все.

— Я чувствую … твою ярость, — заговорил Ян, — страх и отчаянье. Ты боишься смерти. Васпа не боится ничего. Ты не васпа. Тебя будет приятно … ломать.

Чувствует? Он сказал, что чувствует? Я удивился так же, как если бы услышал, что статуя заплакала.

— Ты сопляк. Еще мог бы жить, — продолжал преторианец, — зачем полез в Улей?

Проклятье. Прекрасный вопрос! Еще неделю назад я, не задумываясь, ответил бы, что исполнял приказ. Но Улей, пытками и запретами заставляющий неофитов эволюционировать в преторианцев, у меня вызвал обратную реакцию. Теперь в голове так много сомнений и неуставных мыслей, что в пору возвращаться обратно в Училище.

— Тот второй … из третьего Улья. Такой же, как ты? — спросил Ян.

Я замер, не в силах вздохнуть. Если преторианец действительно эмпат, то должен почувствовать охвативший меня ужас и тогда рядышком со мной на дыбе повиснет Тезон.

— Нет, — я старался, чтобы голос звучал максимально спокойно, — я мутант. А он нет.

И ведь даже не соврал. У отца имелась одна вредная и очень редкая генетическая мутация, передавшаяся мне по наследству, которой у Тезона просто не могло быть.

— Кто ты? — переспросил офицер, потом помедлил и нехотя добавил, — Что такое … мутант?

Невероятно. Генетический мутант не знал значения слова мутант. Либо Ян меня разыгрывал, либо это крайне важный и сочный штрих к образу васпов. Я начал перебирать в уме синонимы, не зная, в каком виде их выдаст биопереводчик. Придется наугад.

— Чудовище. Не такой, как все, — начал я и запнулся, давясь избыточной слюной и пытаясь поудобнее устроить больное тело на полу, — родился нормальным, рос нормальным, как брат. А потом в двенадцать лет стал замечать, что сильнее деревенских мужиков. Бегаю быстрее, устаю меньше. Ссадины, царапины заживают, будто и не было их. Косились на меня. На мать косились. Родила, говорили, от васпы чудовище.

Сочинял на ходу, поэтому часто останавливался, демонстративно икал и сглатывал слюну, чтобы успевать думать между словами. Как оригинально пригодился ожог от уксуса.

— Жили мы бедно. Кушать нечего, — и снова вплеталась правда в выдумку, придавая мне уверенности, — залезли с братом на склад за едой, там нас мужики и поймали. Били люто. Брата старшего ногами в живот. Я сдачи дал. Одному, другому. Всех повалил. Брата схватил и бежать. Мужики разозлились, что от пацана, сосунка, по мордам получили. В дом наш пришли, орали, что удавят выродка, мутанта. Мать защищать бросилась.

Я вдруг так поверил в выдумку, что свою мать вспомнил. Как стояла она на пороге с глазами, полными слез. А чужой, хмурый дядька уводил меня по тропинке в катер. Голос дрогнул сам собой.

— Я и дернул из дому. По лесам бродил, прятался. Брат нашел. Вернись, говорит, дурной. А куда я вернусь? Нет мне места среди людей.

Преторианец слушал молча, не перебивая и не задавая уточняющих вопросов.

— И тут мы васпов нашли. Троих, мертвых, с отрезанными головами. Я брату и говорю. Уйду к васпам. Стану сильным. Никто не обидит. Никто в спину не плюнет. Форму снял, а у трупа на груди клеймо выжжено. Номер, значит. Подумали с братом, подумали. Некуда деваться. Железо нагрели и мне такое же выжгли. Брат меня все дураком звал, а потом жги, говорит, и мне тоже. Не оставлю тебя одного. Я ему другой номер и выжег.

— Странно, — впервые за весь рассказ подал голос офицер, — клеймо старое, зажившее … Свежим должно быть.

Меня как током дернуло. Проклятье. Такую историю складную слепил, аж самому понравилось, и на мелочи прокололся.

— У меня зажило быстро. А брату я мазью маминой клеймо мазал. Тоже зажило. Потом нас патруль нашел.

Я по-прежнему не видел лица палача и не мог знать, кажется мой рассказ правдивым или нет. Может быть, Ян специально меня так уложил, чтобы сопляк не видел господина офицера в крови и рвотной пене.

— Зачем … молчал? — глухо спросил преторианец.

Затем, что я не гений и не мог так быстро придумать принципиально новую легенду.

— Страшно было, — вздрогнув, ответил я, — васпы не приняли. Кровь не такая. Тоже урод. Чудовище. Если отсюда выгонят, куда идти? Умереть только.

— Ну и как? Нравится? — тяжело обронил Ян.

Я замолчал надолго. Дариону-цзы’дарийцу категорически не нравилось все: методы вербовки новобранцев, воспитательные приемы сержантов, запреты с внутренними порядками, а главное, итоговый результат. Преторианцы, вершина карьеры и пример для подражания — бездушные машины для убийства. Ни страха, ни сомнения, ни жалости. Но Дариону-человеку по легенде должно было понравиться. Иначе, зачем стремился в Улей? Промучившись внутренним конфликтом, я воззвал к здравому смыслу.

— Очень жестко, — осторожно начал я, — Не ожидал такого. Занятия не просто выдержать. С братом нельзя говорить.

— Нельзя, — подтвердил офицер, — Общение рождает привязанность. Привязанность делает слабым. Ты выдержал пытку. А если бы я брата на куски резал? А ты смотрел.

Ян склонился надо мной, разглядывая, считал эмоцию ужаса, уловил охватившую меня панику. Наверняка заметил и гримасу, с которой я не мог совладать и то, как мелко затряслись губы. А я сейчас думал обо всех подряд. Представлял Тезона на дыбе с россыпью горячих углей на спине. Видел привязанного к жаровне Дина и сержанта, молотком дробящего ему ноги. Истерзанного отца, чье героическое молчание стало бы для меня худшей пыткой. Прав Ян. Проклятье, насколько же он прав.

— Боишься? — спросил преторианец и в глубине единственного глаза зажегся хищный огонек. Жесткая линия рта надломилась, рождая ухмылку.

— Зря, — сказал Ян и наваждение рассеялось. Надо мной снова нависал безупречный в своей бесстрастности господин офицер, — брата не трону. Ему Грута хватит.

Я выдохнул сквозь сжатые зубы, а преторианец тяжело поднялся на ноги, взяв в руки мою цепь.

— В углу ведро и тряпка, — сухо и по деловому сказал Ян, — вымоешь здесь всё.

Нет большей чести и награды за стоически выдержанные испытания, чем отмывание с пола крови, разлитой воды и рвотных масс. Специфическое чувство юмора васпов мне будет сниться по ночам. Офицер снял цепи с рук и приковал меня к полу за ногу. Длина цепи ровно от угла до угла. Пока я корячился, чтобы хотя бы сесть, Ян молча ушел.