20

Ян спеленал меня цепями, как младенца. Рук не вытащить, на брюхе не уползти. Подергавшись и окончательно выбившись из сил, я закрыл глаза. Просто лежал в темноте и думал, ловя обрывки мыслей и пытаясь сложить из них хоть какую-то картинку. Проснусь и ничего не вспомню, как всегда. Хотелось бы верить, что это от усталости и двух срывов подряд, а не от Яда Королевы. Иммунитет иммунитетом, а по венам наркотическая гадость течет. Спасибо хоть обезболивает немного или это я уже перестаю чувствовать собственное тело?

«Да…рион».

Шепчет певучий женский голос из черной пустоты.

«Иди … ко мне».

Я связан, не могу идти. Но иду, увязая в темноте, как в трясине, едва переставляя ноги. Она где-то там, впереди. Где?

«Дарион».

Голос ближе, вибрирует нежным женским сопрано. Стрекочет тонкими лапками и шелестит невесомыми крыльями.

«Мальчик … мой»

Наливаюсь тяжестью, успев подумать, что это неуместно и бесстыдно. Я гол как младенец. Увидит.

«Иди ко мне».

Распускается медный цветок, спадая на хрупкие белые плечи рыжей завесой. Обернись, я здесь. Все жарче и тяжелее. Играет, ускользает из рук. Звенит переливистым смехом.

«Дарион».

Не вытерплю, изольюсь. Это почти больно. Нет!

Наваждение ушло, и я проснулся в холодном поту с отдышкой. В допросной, как в морозильнике, скоро пар изо рта пойдет. Как долго я спал? Что еще одноглазый успел придумать за это время? Придет сейчас и застанет меня с оставшимся после грез возбуждением. Со стыда сгорю. Спокойно, Дарион, дыши ровно. Благословенен холод, сейчас все пройдет.

Я лежал, думал о боли, о раскуроченной спине, о глубокой ране под ключицей и образ Королевы растаял. Жажда мучила немилосердно, я почти пожалел, что побрезговал пить воду из ведра.

Преторианец пришел, когда я второй раз чуть не уснул. Задумчивый, сосредоточенный и еще менее живой, чем обычно. Смотрел на меня и молчал, медлил. Неужели придумал такую пакость, что самому страшно?

— Хочешь, брата отпущу? — спросил Ян, стоя в шаге от меня.

Я хотел рассмеяться, но получилось только два раза булькнуть и закашляться.

— Хочешь, — вместо меня ответил офицер, — Поэтому сделаешь то, что я скажу.

Невероятно. Его Преторианский Гнев и Трепет решил использовать меня. Но весь мой сарказм улетучился, едва я понял, что он сначала упомянул про брата, а только потом про дело. Я не верил в щедрость Яна, и если на одну чашу весов он положил жизнь самого близкого мне по легенде человека, значит на второй лежит что-то настолько тяжелое, что преторианец готов на пособничество в дезертирстве.

— Как? — спросил я заплетающимся языком. — Как брат уйдет, господин офицер? Улей закрыт…

— С экзамена уйдет, — оборвал на полуслове Ян. — Будет рейд… отпущу. В лес уйдет.

Экзамен выездной, значит. Спасибо, Богиня Удачи! Раз экзамен, значит там и Дин будет. Вот вдвоем с Тезоном и уйдут. Нет. Не уйдут. Разведчик не знает про решение Дина, а Дин не знает, что разведчик устроит побег. Проклятье!

— Господин офицер, — начал я, стараясь чтобы голос не дрожал, хотя эмпат и так чувствовал моё волнение, — разрешите с братом попрощаться.

Ян молча сверлил меня взглядом. Нет, с ним определенно что-то не так. Если еще с Тезоном разрешит встретиться, то я сгораю от любопытства.

— Нет, — тяжело обронил преторианец, — Пиши записку. Передадут.

Пошлет меня кого-нибудь убить, не иначе. Хотя какие мне убийства, сам одной ногой в фамильном склепе. Кто ему дорогу перешел из своих? Власть делят? Место в Совете Десяти?

Ян пересмотрел рапорт Грута и, выудив один полупустой листок, оторвал от него клочок, протягивая мне вместе с ручкой. Цепи отмотал ровно настолько, чтоб я мог ковырять буквы на коленке. И началась мозголомка. Что написать Тезону, чтобы он все понял, поверил и сбежал с Дином? Все громоздкие и двусмысленные конструкции пришлось отмести. Аскетизм, минимализм и конкретика.

«Тезон», нагло написал я имя лейтенанта, как метку свой. «Я жив. Со мной все в порядке. Крепись и береги обретенное — дружбу. Жаль, что я так и не нашел отца. Надеюсь, ты его увидишь. Прощай. Твой брат Дарион».

Ян вырвал у меня листок бумаги и вчитался. Признаться, с большей заинтересованностью, чем до этого изучал писанину Грута.

— Странные имена, — проговорил васпа, вглядываясь в листок.

— Мама придумала, — как можно спокойнее ответил я.

— Какая дружба? — резко спросил преторианец, — Об-ре-тен-ное? С братом?

Проклятье, даже васпе понятно, что брат и дружба плохо сочетаются. Подозрительно.

— Мы ругались. Дрались постоянно, — снова начал сочинять я. Хотя в случае с Тезоном не такой уж это был и вымысел, — я завидовал. Брат нормальный, а я нет. Только в Улье понял, что никого роднее и ближе у меня нет. Прощения просил. Помирились. Теперь дружим.

Ян молча сложил лист и убрал в карман. Я ждал взбучки за неразрешенную неофитам теплоту отношений, но преторианцу, видимо, было не до этого. Хотел я спросить, точно ли он передаст записку, но передумал. Проконтролировать все равно не смогу, так и так придется верить на слово. Теперь черед офицера излагать мою часть Договора.

— Ты достанешь мне эссенцию Королевы, — сухо, бесцветно и совсем не торжественно сказал преторианец. — Выживешь. Освобожу. С братом уйдешь.

Двадцать восемь дивизий и один запасной полк. Да с Вами не соскучишься, Ваше Преторианство.

— Я должен, — замер, подбирая слово, — украсть эссенцию, господин офицер?

— Взять, — поправил меня Ян, — когда Королева созреет. Один день. Потом кладка. Будет поздно.

Были бы свободны руки, схватился бы за голову. Ян говорил, что васпы перерождаются с помощью эссенции. Но зачем в этом процессе посторонний?

— Почему я, господин офицер?

— Устойчив к яду. И …ты слышишь Королеву? — вдруг спросил Ян.

Я немедленно покраснел и опустил глаза. Стоило ли говорить про мои пустые мальчишечьи грезы? Думаю, нет. Явно гвардеец Королевы не это имел в виду.

— Нет, — выдохнул я.

— Сможешь подойти… близко.

Голос офицера неуловимо изменился. В единственном глазу вспыхивали и гасли искорки. Я заметил, как вздрагивали руки преторианца, и сутулилась против воли спина. Было ли это предательством, подпустить к своей Королеве чужака, забрать ценную эссенцию, я не знал. Не хотел знать. Оставлю эти вопросы Яну.

— Эссенцию не взять просто, — продолжил офицер, — Королева жалит неофитов. Перерождение. И преторианцев. Инициация.

Ян снова замолчал. На исчерченном шрамами лице появилась испарина и гримаса не то боли, не то ярости.

— Я буду там. Ты рядом. Возьмешь.

Даже не дерзость — безумие. Что еще, если я, цзы’дариец, понимал насколько это немыслимо? Сознание выключилось, отказываясь анализировать услышанное, оставив на прощание один единственный вопрос.

— Зачем?

Преторианец молчал. Я сглотнул, медленно вдохнул и повторил.

— Зачем эссенция?

— Великая Сила. Я буду равен Королеве, — офицер говорил совсем тихо, едва шевеля губами, — Создам армию. Новую. Свободную. Без Улья, без Королевы, без сержантов. Ты … ненавидишь Улей?

Я вздрогнул, ощутив, поняв, насколько крепко увяз в паутине тихого голоса, холодного взгляда. Не вздохнуть, не сбежать. Ждал чего угодно. Революцию — нет. Велико искушение. Гравитация звезды слабее. Ненавижу ли я Улей?

— Да, — не сказал, а выплюнул.

— Достань эссенцию, — кивнул Ян.

— Договор? — я вспомнил порядки васпов и уверенно протянул руку.

Ян ощерился, показав зубы. Должно быть это была улыбка.

— Договор.

Преторианец пожал мне руку и снял цепи, оставив только ту, что на ноге. Я уже знал по эпизоду с Дином и покраской вертолета, насколько строго васпы придерживаются Договора. Но Ян, тем не менее, перестраховался. Да не сбегу я. По-прежнему не могу, а теперь уже и не очень хочу.

Пока я разминал затекшие руки и пытался удобнее устроить у стены израненную спину, офицер исчез и вернулся с чистой формой, одеялом, фляжкой, полной воды, и баночкой с дурно пахнущей мазью. Молча сунул мне подарки и ушел.

Был бы я девушкой — расплакался от умиления. Но на самом деле чувствовал себя так, будто заново родился.