Юррик. "Маленькая трагедия"

Произошла она в начале века, в так называемой культурной столице России. Нас, двоих промышленных альпинистов из Украины пригласил поработать знакомый питерец. Работа была довольно интересная — реставрация шпиля Петропавловской крепости. Но пока оформлялись нужные бумаги — всё таки Монетный двор и всё такое, для разминки он нам предложил сделать «маленькую шабашку».

Шабашка заключалась в ремонте мягкой кровли на корпусе насосной станции очистки сточных вод. В Питере не одна такая станция, но эта была одна из самых крупных, обслуживала почти половину мегаполиса, диаметр главной отводящей трубы составлял, по словам местных специалистов, аж несколько метров, сколько — точно не скажу, не буду врать. Откачивали все эти сточные отходы супермощные насосы, а в здании, которое предстояло ремонтировать. располагалась аппаратура управления и контроля электродвигателей этих насосов.

Объект, кстати, был режимный — на него не то, что украинцев, даже россиян только с питерской пропиской допускали, после строжайшей проверки. Но это ж Россия… Как не странно, курировал строительные подряды на станции какой-то чёрненький человек, ездивший на пребольшой и тоже чёрненькой машине. А наш знакомый хотя и был коренным питерцем, ещё с дворянскими корнями, но с этим чёрненьким был каким-то образом неформально связан, так что все формальности были волшебным образом улажены, мы получили пропуска и приступили к работе.

Как оказалось при осмотре крыши, кровля была выполнена с нарушениями и требовала капитальной переделки, включая удаление нескольких слоёв старого покрытия. Инженерная мысль специалистов чёрненького человечка решила сначала вскрыть целиком всё старое покрытие. Нам выдали топорики и сказали: «Вперёд!» С топориками дело шло медленно, я предложил использовать мощные турбинки — пошло быстрее. Вскоре добрая половина крыши оказалась совсем без гидроизоляции. Материала же для нового покрытия ещё не завезли. Стоял месяц май и у меня то и дело звучали в мозгу строки одного местного поэта, про «грозу в начале мая». Я, с присущей мне осторожностью поделился своими сомнениями с нашим куратором, но он отнёсся к моим словам легкомысленно, а зря…

Жили мы тогда в Пушкине, в доброй сотне километров от места работы. Ежедневный марш-бросок включал электричку, метро и пару маршруток, занимая почти три часа. Заканчивали работу часов в восемь и добирались домой к полуночи.

Гроза началась вечером.

На следующий день смысла ехать на работу вообще не было — весь день лило, как из ведра — совершенно точно. А ещё через день нас разыскали аж в Пушкине. Часов в одиннадцать вечера куратор прилетел на своей личной машине и срочно повёз нас на объект, спасать положение. Дождь всё еще продолжался, хотя уже и не такой сильный.

Картина, которая открылась по прибытии, просто потрясала. Вода с крыши, не встречая практически никакого сопротивления, проникла на два этажа вниз и до главного пульта управления ей теперь осталось преодолеть последнее перекрытие. Тут и там над электрошкафами висели натянутые куски полиэтиленовой пленки, подвесные потолки из гипсовых плиток обрушились, обои отвалились, мебель размокла, везде стояли лужи… Но это была ещё ерунда, как сказал нам бледный, как штукатурка, дежурный оператор. «А вот если вырубятся насосы, тогда настанет полный п(ипе)ц!»

На человеческом языке это означало, что г… но с половины Питера напрямую попрет в Финский залив и Балтийское море, а это экологическая катастрофа всеевропейского масштаба…

«Да...» — подумал я про себя, — «Доказывай потом, что ты не нарочно, тем более украинец...»

В общем, мы героически, под дождём, практически круглосуточно несколько дней закатывали теперь вскрытую часть крыши новым кровельным ковром. Вода до насосов, как вы понимаете, не дошла. Но у меня с тех пор появилась некоторая нелюбовь к мягким кровлям и значительные сомнения в глубине инженерной мысли культурной столицы. И да, кто б мог подумать, что в Питере, в мае, вдруг может случиться гроза?!