Часть 1 ДО

«Художник не моралист. Не приписывайте художнику нездоровых тенденций, ему дозволено изображать всё».

Оскар Уальд

«Дамы, не упрекайте мужчину, что он бабник! Если бы он был однолюб, до вас очередь вообще не дошла бы».

Интернет

ЯНА

Каждое лето Игнат вместе со старшей сестрой Никой гостили у бабушки в маленьком домике на окраине большой деревни, затерявшейся среди болот Псковской области. И вот после окончания первого класса в его жизни случилась первая любовь — Яна, девочка семи лет, кареглазая шатенка с челкой до бровей, очень красивая, всегда оживлённая и смешливая. Он влюбился в неё с первого взгляда и пронёс образ этой девочки через многие годы. Яна с братом Юрой приехали к соседке бабе Кате, у которой никто никогда не гостил. Баба эта, чрезвычайно скупая, наверное, почти не кормила своих юных родственников, подсунутых ей из города Риги. Они часто заходили по-соседски в дом бабушки Игната и, когда она приглашала их за стол, никогда не отказывались.

Яна была на четыре года младше Юры. Её тёплые отношения с братом поразили Игната, ибо его собственная сестра всегда относилась к нему свысока и не упускала случая отвесить подзатыльник. В присутствии Юры Ника вела себя безупречно, и тот сразу в неё влюбился, а Яна, смеясь, дразнила их: «Ника с Юрой чмок-чмок-чмок!»

Чмокались Ника с Юрой или нет, он так и не поинтересовался. Игнат с Яной не чмокались, хотя не исключено, что если бы попробовали, то им это понравилось. Игнат чувствовал себя счастливым. Кроме красоты в девочке было много такого, что совершенно не оставляло места для скуки. Когда она молчала, на неё хотелось смотреть, когда говорила, её хотелось слушать, когда смеялась, хотелось радоваться. В августе брат с сестрой уехали в Ригу, и Игнат больше никогда не видел свою первую любовь.

Каждое лето Игнат приезжал в деревню и надеялся, что Юра с Яной тоже приедут. Он купался в речке, ловил пескарей, ходил в лес за грибами-ягодами. Наблюдал, как деревенские парни жестоко и смешно развлекаются, казня назойливых слепней. Севшего на ногу или на живот кровопийцу, они прихлопывали ладошкой так, чтобы не раздавить, срывали желтый цветок лютика с коротким стебельком и вставляли этот цветок в мягкое брюшко насекомому. Слепень улетал, натужно гудя, как набитый бомбами тяжелый бомбардировщик.

Игнат ждал Яну. Часами сидел у реки, наблюдая за переливчатым течением, за длинными бородами колышущихся водорослей, за юркими пескарями, прячущимися под камушки при малейшей опасности. Он слушал деревню. Скрип ведра тети Люси, направившейся к роднику за водой, счастливое кудахтанье разродившейся яйцом курицы, блеяние козы, гогот гусынь и грозный надрывный скрип гордого собой гусака. Он мечтал услышать смех Яны. Иногда голос девочки чудился ему в шелесте осоки или журчанье огибающей камни воды, и он закрывал глаза, пытаясь продлить наваждение. Игнат тосковал. Вспоминал её беззаботную живость и единственную слезинку в то лето; он принёс с поля букет васильков, а она огорчилась, сказала: зачем ты убил цветы, пусть бы жили…

Вокруг было много деревенских девочек, но в них ему совершенно не хотелось влюбляться. Шумные, задиристые, всегда поцарапанные, с чёрными болячками на коленках, они ходили босиком, ругались матом, носили платья, перешедшие от старших сестёр, и всегда относились к Игнату свысока. «Городской» — в их голосах звучало пренебрежение.

ИГНАТ (О половом воспитании во времена СССР)

С самого раннего возраста Игнат и другие мальчишки пытались выяснить главные загадки бытия — почему люди бывают двух видов: мужчины и женщины. Почему так странно отличаются их тела? Откуда берутся дети?

Папа при неудобных вопросах отмахивался фразой «много будешь знать, скоро состаришься», мама сказала, что детей выдают в больнице.

— А почему ты выбрала именно меня? — спросил Игнат. Ему вдруг стало страшно, что мама могла взять другого мальчика. И тогда он, Игнат, достался бы какой-нибудь противной тёте, а не его маме, которая, несомненно, была лучшей из лучших.

— Ты был самый красивый, — сказала мама.

Такой ответ насторожил Игната.

— А если бы другая тётя пришла в больницу и забрала меня раньше тебя?

— Никому другому ты не достался бы, — попыталась схитрить мама. — Там было написано, что ты для нас с папой.

Игнат успокоился. Однако тут же появился новый вопрос:

— А откуда дети в больнице берутся?

Мама растерялась.

— Надо ужин готовить, и ты тут со своими вопросами. Подрастёшь, сам всё узнаешь.

— Как я узнаю, если никто не говорит? — огорчился Игнат.

— Всему своё время, — уверила мама. — Иди, погуляй.

Взрослые со странным упрямством избегали этой волнующей темы, а информация, поступавшая в детское сознание от сверстников, была скудной и, как правило, шокирующей. Вскоре Игнат узнал, что детей, оказывается, не выдают в больнице, а появляются они в животе в результате еб…и. Сведения о еб…е сводились к тому, что мужик лежит на бабе и бьёт её своим пузом.

В загадочное появление детей внутри живота Игнат поверил после того, как услышал от одной тёти, погладившей свой пухленький животик и сказавшей, что у неё там ребёночек, а вот в какую-то бессмысленную еб…ю он поверить не мог. Тем более никогда не видел, чтобы его папа бил своим пузом маму.

Новое знание вызвало у Игната опасение, как бы ребёнок не завёлся в его собственном животе, но приятели уверили, что это возможно только у девочек.

Проблема появления новорожденных обсуждалась детьми часто. Вскоре в этом вопросе Игнат уже достаточно продвинулся и был в курсе, что детей не приносят аисты, что их не находят в капусте, не покупают в магазине и не выдают в больнице. Но оставалась неясность, как дети из живота вылезают? Можно было попробовать спросить маму, но по своему и чужому опыту он знал, что родители никогда ничего не объясняют, а только сердятся при таких вопросах. Все пробелы в познаниях приходилось прояснять со сверстниками и со старшими мальчишками, которые хоть и высокомерно, но в отличие от мам и пап, весьма охотно делились информацией.

И как-то один из мальчишек поведал о том, что ребёнок, появившийся у мамы в животе, вылезает оттуда из жопы. Неприятное открытие! тем не менее, застрявшее в голове Игната на несколько лет. Когда же ему сказали, что дети вылезают вовсе не из жопы, а из пи…ды, он отказывался поверить. Это казалось немыслимым, рушился весь его сокровенный интимный мир, который он принял и с которым смирился. От жуткой новости можно было свихнуться. К счастью, эту неприятную правду вовремя опроверг один из друзей, поведавший, что для извлечения ребёнка живот у женщины разрезают. В это верилось легче.

Кроме тайных загадок с деторождением, детское сознание терзали проблемы произношения некоторых заповедных слов, обозначающих интимные части человеческого тела.

Надо отметить, что такие важные для прямолинейного лексикона слова, как «х…й» и «пи…да» малышня знала, но тщательно избегала. Срабатывал какой-то внутренний запрет, природа которого неизвестна. От родителей они этих слов не слышали, разве что в перебранке, не имевшей никакого отношения к существу вопроса. Не могло это табу являться и природным инстинктом, тем не менее, два этих слова тщательно заменялись всяческими эвфемизмами до самого подросткового возраста, когда блокировка в головах полностью исчезала, и дети начинали смачно щеголять самыми похабными словечками. Подростки не признавали ханжества. Почему обычные органы, данные миру природой, нельзя называть так, но можно по-другому, ведь имеется в виду одно и то же. Почему нельзя произносить «бл…дь», а «шлюха» можно? В чем похабство первого слова? В звуках? Подростки мало что знали о культурных традициях и воспринимали мир прямо.

Малышня подрастала. Произносить в серьёзных разговорах «писька», «петушок» или «стручок» уже считалось стыдным, культурные слова «член», «пенис» и «фаллос» для обозначения мужского полового органа в те времена ещё не употреблялись, «муде» и «елда» застряли в прошлом, поэтому грубое, но естественное слово «х…й» малышня заменила на более нейтральное — «яйцы».

Большие затруднения вызывало деликатное словесное обозначение полового органа у девочек. И приятели Игната стали, не особо заморачиваясь, называть его тоже «яйцы», пока их безжалостно не высмеял мальчишка из соседнего двора, ходивший в пятый класс. «Что? — заливался смехом подросток. — Яйцы у девок? Ну, вы даёте, придурки! У девок — пи…да!»

Примерно в пятилетнем возрасте Игната попыталась совратить соседская девочка, которая была на несколько лет старше. Пригласила его в свою квартиру и научила играть в доктора. У девочки почему-то всё время болело между ног и Игнату приходилось это место лечить. Потом роли менялись, и уже она проводила лечебные процедуры со своим пациентом.

Игнату игра не понравилась, и тогда девочка без обиняков предложила:

— Давай яба…ся?

— Как это?

— А вот так… — Девочка послюнила торчащий «стручок» Игната. — Тыкай мне им сюда.

Яба…ся Игнату тоже не понравилось, до него даже не дошло, что это был как бы первый в его жизни секс, и он решил пойти заняться чем-нибудь более интересным, например, поиграть в повара.

«Подруга» однако не оставила его в покое, продолжала домогаться, и Игнат не придумал ничего лучшего, как наябедничать её маме.

— А ваша Женька яба…сь, — доложил он, подкараулив маму девочки у подъезда.

Та опешила, жутко покраснела, стала панически оглядываться, как бы ища спасения и не видя его вокруг.

— С кем? — выдохнула она.

— Со мной, — не стал хитрить Игнат.

Ему показалось, что мама девочки немного успокоилась. На растлителя малолеток Игнат явно не тянул.

— Иди домой, — сказала она, — я с Женей поговорю.

И поговорила.

— Ябеда гаябеда солёный огурец! — презрительно обозвала Игната его несостоявшаяся любовница при первой же встрече во дворе.

Думать о сексе Игнат научился уже в начальной школе. Не имея ни малейшего представления о самом процессе, интимные отношения рисовались ему в виде застывших картинок из двух обнаженных тел.

В третьем классе Игнат неожиданно и страстно влюбился в учительницу рисования. Женщина, в те времена считавшаяся, пожалуй, ещё девушкой, была в теле, единственной толстушкой, в которую ему удалось влюбиться в своей жизни. Но это не мешало фантазировать какие-то сексуальные сцены типа её ноги на его плечах. Откуда у него в таком невинном возрасте брались подобные фантазии? Кто-то из подростков показал малышне порнографическую фотографию, смотреть на которую было волнительно и сладко. Живое воображение Игната научилось рисовать и другие позы. Он смотрел на учительницу и представлял…

Постепенно, через тернии мифов, недомолвок, заблуждений и принципиального ханжества, примерно к подростковому возрасту, мальчишки узнавали всё. Так им, по крайней мере, казалось. Разумеется, информация оставалась противоречивой и далеко не полной. Например, одни источники утверждали, что онанизм вреден, другие, что очень даже полезен. Ещё запутаннее обстояли дела с женскими секретами, о которых мужчины порою не ведают всю свою жизнь или знакомятся намного позже, чем следовало бы.

Так, уже будучи вполне половозрелым, Игнат узнал, что в устройстве женщины среди всего известного и понятного есть и нечто загадочное — клитор. Что это такое, и почему в разговорах со взрослыми парнями данная тема затрагивается неохотно, оставалось загадкой, а расспросы вызывали у многих странный прищур в глазах, как будто он интересовался чем-то постыдным.

Постепенно выяснилось — говорить о клиторе «настоящим» мужикам не положено. Любопытствуешь, значит, хочешь попользоваться, а «настоящие» мужики считали это для себя унизительным. Как высказался однажды его необузданный приятель Никита: «Лучше выпить водки литр, чем сосать у бабы клитор».

То, что о клиторе могут ничего не знать даже женатые мужчины, прояснилось, когда в компании любителей западного рока обсуждался популярный певец Гарри Глитор. Один из присутствующих — взрослый парень лет тридцати, имевший уже двоих детей, пришёл, чтобы переписать на свой магнитофон кое-что из фонотеки Игната. Говоря об этом певце, он без конца повторял Гарри Клитор, Гарри Клитор, пока его не осадил приехавший к Игнату в гости из Москвы армейский друг Руматин. «Толя, — сказал он, — клитор это у женщины, а певец — Глитор.

А о загадочной точке «G» Игнат узнал, когда уже постоянно жил со своей третьей женщиной. В СССР правительство тщательно оберегало народ от секса. Каждому гражданину предстояла долгая и весьма мучительная сексуальная эволюция.